Необычное и обыкновенное - Андрей Волковский

вокруг стояла мёртвая тишина (жуткая тишина — это правильно, так ведь?). На мгновенье мне показалось, что я оглох. Я отступил в лес — и тут же послышалось беличье цоканье и шуршание листвы. Сделал шаг вперёд — тишина.

Что ж, трещина в земле вряд ли прыгнет на меня.

В тишине время будто остановилось. Даже собственное дыхание было беззвучным, и я не мог измерять время по числу вдохов и выдохов. Бесшумно двигались ноги: шаг, ещё шаг, двадцать шагов, сто, двести, триста пятьдесят. Сбился (как в кошмарном сне, правда?)

Я будто оглох и онемел.

Несколько раз оглянулся, пытаясь понять, не иду ли я на месте. Зелёная стена леса медленно удалялась. Значит, всё же иду. Но оглянувшись в четвёртый раз, я вдруг запутался, не понимая, куда идти: к лесу или от него? Прошёлся в одну сторону, потом в другую. Постоял на месте, попытался поговорить сам с собой, но собственный голос показался таким нелепым, таким странно-чужим, что я замолчал.

Долго вспоминал, куда и зачем я вообще иду. И кто я такой. Что забыл здесь возле разлома, в который так и хочется заглянуть, но почему-то нельзя?

Пульсирующее сияние амулетов привлекло моё внимание, хотя я не сразу понял, что это и зачем оно светится. Но стоило прикоснуться к источнику света — я вспомнил всё.

И пошёл в нужном направлении, больше не оглядываясь.

Когда мне стало казаться, что я уже целую вечность бреду по этому лугу вдоль трещины, которой уже давно полагалось кончиться, я услышал звук.

Это был голос, но я секунд десять не мог понять, что он говорит, откуда исходит и кому принадлежит. Я остановился и медленно повернулся.

За спиной в паре шагов от меня стоял Итан. Как он здесь оказался? Я бы услышал, если б он шёл за мной по лесу, увидел бы его тут, на равнине, когда не мог определиться, куда идти.

Он открыл рот, и его губы шевельнулись, обозначив моё имя:

— Марк.

У меня во рту пересохло, словно в поле, не знавшем дождя. С третьей попытки мне удалось сглотнуть и произнести:

— Что ты тут делаешь?

— Иду за тобой.

Губы брата сложились в усмешку, но она была чужой на его знакомом лице. А его глаза больше не были пустыми.

(Хорошо, что он здесь, верно? Ты же рад видеть брата?)

— Тебе нельзя тут быть.

Итан покачал головой:

— Это тебе нельзя, Марк. Старый Раген тебя использует. Как использовал папу и маму. Его внук — наследственный маг. Он должен был отнести ключ. Но старик всё медлил. Медлил, пока монстры дожирали людей по всему свету.

(Как думаешь, почему?)

— Как думаешь, почему?

Я покачал головой:

— Не знаю, Итан. Наверное, у него были причины...

Мне самому мои слова показались неубедительными. Брат коротко рассмеялся.

За его спиной сгущались тени, пронзительно-чёрные в дневном свете. Я не мог отвести глаз, наблюдая, как они складываются в смутно знакомую восьмилапую фигуру со змеиной мордой.

— Потому, что ему жалко внучка. Ведь когда ты откроешь Печать, внутрь утянет не только Зло, но и тебя. Это верная смерть, Марк. Раген отправил тебя умирать.

(Ай-яй-яй, какой нехороший старик!)

Итан продолжал:

— Раген всё ждал, когда найдётся хоть какой-то наследственный маг. А тут ты, готовый на всё ради памяти папы и мамы!

Холодная усмешка раздвинула его губы. Нет-нет-нет, мой брат не может таким тоном говорить о родителях!

(Правда? Они же мёртвые — им всё равно!)

Я покачал головой, а Итан всё говорил:

— Родители мертвы. Джеф тоже. Мы заплатили этому миру сполна, братец. Мы больше ничего никому не должны. Особенно Дому Света, отправившего тебя на смерть.

(Никому. Ничего. Не должны. Звучит заманчиво, правда?)

Я мотнул головой, пытаясь вытрясти этот голос. Холодный и обволакивающий. Вязкий. Мерзкий.

Теневая фигура гибко опутала Итана. Я наконец сумел стряхнуть оцепенение и вытащил меч. Такой тяжёлый и неудобный.

Итан засмеялся и поглядел на меня зелёно-жёлтыми кошачьими глазами.

— Ты не убьёшь меня!

(Ты не убьёшь его!)

Он протянул руку:

— Идём со мной, Марк. Тут так спокойно. Моё сердце больше не болит, когда я думаю о нашей мёртвой семье. Так хорошо, когда вот тут, — он положил другую руку на грудь, — ничего не ноет, не сжимается, не трепещет. Когда нет кошмаров, вины, отчаяния и страха. Нет боли.

(Тебе ведь больно?)

— Мы будем вместе всегда. Никто не сможет нас разлучить. Не будет смерти. Не будет сожалений. Не будет ничего, кроме нас с тобой.

Он улыбнулся чужой улыбкой. Я размахнулся и ударил сияющим мечом по дымно-туманной фигуре чуть выше головы брата.

— Не надо! — закричал он.

(НЕТ!)

Сияние рун на мече выблеснуло и волной перетекло на тварь.

— Не надо, Марк! Я не хочу больше бояться. Не хочу вспоминать! А-а-а!

Он упал на колени, захлёбываясь слезами, а монстр, скованный рунным сиянием, лишь шипел. Я отбросил меч и сдёрнул с пояса нож. В глаз. В другой. В глотку.

На руки брызнуло тенью-туманом, и они онемели, словно обмороженные. Монстр судорожно дёргался, становясь всё прозрачнее.

(Итан, Итан, Итан, Итан...)

Брат отпихнул меня, выдернул нож и с глухим воем кинулся ко мне.

Я увернулся и заломил ему руку.

— Прости, Итан.

Нажал ему на шею, там где неистово билась жилка, а когда он обмяк, связал ему руки его же поясом и взвалил на плечо.

(Будь ты проклят! Ты всё равно опоздал! Я уже предупредил Владыку — Зло идёт сюда! Ты...)

Вспышка — и от монстра не осталось ни следа.

Всё снова стихло, и в этой тишине я, шатаясь под весом брата, побрёл к предгорью. Кажется, я что-то пел, пытаясь себя подбодрить. Но, возможно, это был не я.

Не помню, как я дошёл до цели. Лишь отдельные осколки воспоминаний. Узкая тропинка, уводящая вверх. Могильная прохлада пещерных коридоров. Дверь-Печать, древняя и невообразимо огромная.

Я опустил брата у одного из камней справа от Печати.

Вытащил ключ.

Он замерцал, указывая на маленькую замочную скважину. Я застыл не в силах сделать последний шаг.

Вряд ли та тварь обманула: скорее всего мне не пережить того, что сейчас произойдёт.

Но иначе нельзя.

Пусть хотя бы у брата будет надежда. Я вернулся к Итану. Стащил с шеи все амулеты, какие были. Надел на него. Коснулся каждого, дождался, пока они засияют. Взял ключ в зубы и потащил брата ближе