Смертельная игра - Фрэнк Толлис

— Ну, — наконец произнесла она. — Герр Уберхорст заявил, что это личное дело… и еще сказал что-то о чести. Да, верно, он не мог дать объяснений, потому что это было дело чести.

— И как вы это понимаете?

Козима сложила веер и легонько постучала им по вытянутым в трубочку губам.

— Наверное, он думал, что если расскажет нам, что и кому собирается сказать, это плохо отразится на репутации фройляйн Лёвенштайн. А это значит, что он каким-то образом был замешан в ее плане.

— Плане?

— Подчинить себе высшие силы. Ужасная смерть герра Уберхорста еще больше убеждает меня в моей правоте.

— То есть вы считаете, что герр Уберхорст был убит сверхъестественным существом?

Козима уронила веер и схватила рукой анкх, висевший у нее на шее.

— Да, считаю.

— Это опять был Сет?

Глаза Козимы расширились. Она так сильно сжала талисман, что кожа на суставах пальцев побелела.

— Это великий и коварный бог… Да, это возможно.

Райнхард стал царапать что-то в блокноте. Продолжая делать записи, он сказал:

— Должен принести вам свои извинения, фройляйн фон Рат. Прошу прощения, что не ответил сразу на ваше письмо. К сожалению, я был очень занят.

— Я боялась, что вы не придадите значения моему открытию, — сказала Козима.

— Ну что вы, — сказал Райнхард. — Честно говоря, я сам собирался провести подобное расследование.

Козима снова раскрыла веер и принялась обмахивать им шею.

— Сеанс?

Райнхард положил ручку на стол.

— Фройляйн, вы слышали о мадам де Ружмон?

— Нет, — ответила Козима дрогнувшим голосом. — Кажется, не слышала.

— Она медиум, состоит на службе «Сюрте», французской сыскной полиции в Париже. Говорят, что она обладает необыкновенным даром. Насколько я знаю, она помогла раскрыть множество преступлений и тайн.

— В самом деле? — Козима с любопытством прищурила глаза. — Никогда о ней не слышала.

— Мало кто знает о существовании мадам де Ружмон, — сказал Райнхард. — «Сюрте» ревностно ее охраняет.

— Как интересно, — выдохнула Козима, подавшись мощным корпусом вперед.

— К тому времени, когда я получил ваше письмо, я уже дал телеграмму инспектору Лорану в Париж, прося помощи мадам де Ружмон.

— И?

— Он согласился.

— Она приедет в Вену?

— Мадам де Ружмон будет здесь в среду.

Козиму чрезвычайно взволновало это известие, ее широкое густо напудренное лицо покрылось маленькими красными пятнами.

— Возможно, мадам де Ружмон подтвердит ваши догадки, — продолжал Райнхард. — Может быть, она также поможет нам раскрыть тайну трагической кончины герра Уберхорста. Для этого она предложила организовать еще один сеанс, собрав всех членов круга фройляйн Лёвенштайн. Вы не поможете нам в этом?

— Конечно… — От избытка эмоций у Козимы перехватило дыхание.

Райнхард записал что-то в блокнот.

— Мадам де Ружмон будет проживать по этому адресу, — он вырвал листок из блокнота и протянул ей. — Это рядом с Петерскирхе. Я хочу, чтобы все собрались там в четверг в восемь вечера.

Козима взяла листок бумаги дрожащей от волнения рукой.

— Я немедленно разошлю приглашения всем, кроме герра Брауна, конечно.

— Нет, герра Брауна тоже включите в список.

— Вы нашли его?

— Вернулся в Вену на прошлой неделе. Он вынужден был срочно уехать навестить больную тетушку в Зальцбурге.

Тон Райнхарда был сухим, как мертвое дерево.

52

— Когда синьора Локателли привели в морг, он с ужасом обнаружил сильные ожоги на ногах своей жены. Конечно, это подтверждало то, о чем она писала, — профессор Грунер слишком усердно лечил ее электротерапией. Локателли переговорил с некоторыми своими хорошими знакомыми в парламенте, и через несколько дней нагрянул правительственный инспектор. Очевидно, полным ходом идет какая-то проверка, с нами всеми будут беседовать.

— А что с Грунером? — спросил профессор Фрейд.

— Не знаю, — ответил Либерман. — Я не видел его с тех пор, как он грозился уволить меня.

— Получается, что вам помог бог медицины, — он постучал пальцем по маленькой бронзовой фигурке, сидящей на грубом квадратном троне. — Это значит, что вы сможете продолжить лечение англичанки.

— Да, наверное, еще несколько недель, пока Грунер не вернется.

— Если он вернется, — проговорил Фрейд, выпуская изо рта огромное облако сигарного дыма и лукаво улыбаясь.

— Я уверен, что у профессора Грунера тоже есть влиятельные друзья, — возразил Либерман.

Фрейд пожал плечами и продолжал вертеть в руках бронзовую фигурку. Это было его недавнее приобретение, поэтому он не мог пока оставить ее в покое.

— Имхотеп, — сказал Фрейд, вдруг заметив, что Либерман смотрит на него.

По лицу Либермана было видно, что это ему ни о чем не говорит.

— В античные времена его отождествляли с греческим богом медицины и врачевания Асклепием.

— А-а-а, — понимающе протянул Либерман.

Фрейд вернул бронзовую фигурку на ее место среди остальных древних статуэток и неожиданно вернулся к началу их разговора.

— Описанный вами случай представляет большой интерес, Макс. Но у меня есть некоторые замечание относительно вашего метода и толкований.

Либерман поднял брови.

— Как вы знаете, — продолжал Фрейд, — я предпочел гипнозу метод свободных ассоциаций — когда пациент говорит все, что приходит ему в голову, без всяких ограничений. Психоаналитик слушает и делает выводы не только из слов, но и из того, что их сопровождает: пауз, колебаний, изменений громкости голоса, направления развития логической цепочки. С гипнозом связано множество проблем… например, не каждого пациента можно ввести в транс. Помню, когда я был в Нанси несколько лет назад, Лиебо охотно признал это. Бернхайм добился большего успеха, но по своему опыту я знаю, что полное погружение в транс возможно гораздо реже, чем можно подумать, читая отчеты Бернхайма. Как бы то ни было, по моему мнению, самая важная проблема, связанная с гипнозом, заключается в том, что никогда нельзя быть до конца уверенным, является ли наблюдаемое состояние настоящим или нет. В гипнотическом трансе пациент становится чрезвычайно внушаемым. Я не считаю совпадением то, что в клиниках, где применяют гипноз, чаще обнаруживают случаи раздвоения личности. — Разочарование Либермана было очевидно, и старик решил слегка смягчить удар. — Хотя, конечно, вы лучше знаете свою пациентку, Макс. Но обдумайте мои слова.

— Конечно, — с уважением сказал Либерман. А потом, рискуя навлечь на себя еще большее осуждение, он осторожно спросил: — У вас были еще замечания относительно моего… толкования?

Фрейд затушил окурок и наклонился вперед, облокотившись на стол и сцепив кисти рук.

— Вы предположили, что симптомы вашей пациентки являются прямым следствием перенесенной душевной травмы, по всей видимости агрессивных сексуальных домогательств со стороны ее родственника. Но что если… что если твоя гувернантка испытывает противоречивые эмоции? Что если ее влечет, хоть и подсознательно, к этому человеку? Возможно, ее симптомы возникли не из-за борьбы непосредственно с ним, а из-за борьбы с собственным сильным желанием ответить ему взаимностью.

Либерман нахмурился.

— А-а-а… — протянул Фрейд. — Я вижу, что вы не находите такое объяснение правдоподобным. Тем не менее вы не должны недооценивать важность сексуальности при выяснении причин возникновения нервного расстройства. Несколько лет назад у меня был похожий случай: восемнадцатилетняя женщина с неврозом, сопровождающимся кашлем и потерей голоса. Она тоже подвергалась домогательствам со стороны друга семьи. Выяснилось, что симптомы ее были результатом не посягательств на ее честь, а скорее подавлением ее собственного либидо. Вообще, ее болезнь оказалась довольно сложной, а медицинское заключение практически не оставляло надежд на полное выздоровление. Но в прошлом году мою статью с описанием этого случая принял к публикации один из редакторов «Ежемесячного журнала по психиатрии и неврологии» по фамилии Цихен.

— Тогда я хочу поскорее прочитать ее, — сказал Либерман. Хотя его немного смущало то, что профессор постоянно подчеркивал важность подавленного сексуального желания. Фрейд считался специалистом в этом вопросе, но Либерман не мог представить, чтобы Амелия Лидгейт питала тайную страсть к такому мужчине, как герр Шеллинг.

Фрейд предложил Либерману еще сигару.

Либерман заколебался.

— Берите, — сказал Фрейд. — Эти сигары слишком хороши, чтобы от них отказываться.

Когда Либерман взял сигару из коробки, Фрейд спросил:

— Вы знаете Штекеля?

— Вильгельма Штекеля?

— Да.

— Знаю, но не лично.