Личное счастье - Любовь Воронкова

Тамара немножко оробела, уж очень суровый был вид у Зининого отца, уж очень гневно глядели на нее его глаза. Она хотела что-то возразить, но не нашлась.

– А таких вот субчиков, как этот ваш Ванька Рогозин, – продолжал Андрей Никанорович, – грязной метлой из Москвы погоним. Пускай пойдет поработает, как люди работают. А то, ишь ты, дармоеды какие развелись тут, словно клопы. Наши лучшие ребята целинные земли распахивают, стройки огромные строят, пути через тайгу прокладывают, всю самую тяжелую работу на своих плечах поднимают, а эти расхаживают тут по ресторанчикам, коптят небо да еще мнят о себе что-то, дрянь всякая. А почему бы им тоже не попробовать, как эти все наши стройки нам достаются? А то люди сделают, а они пользуются этим, да еще на тех же самых людей и плюют.

– А если человек не захочет, то и не поедет. – Тамара справилась со своим мимолетным смущением и уже с вызовом смотрела на Стрешнева. – И не пошлете насильно.

– Пошлем, не беспокойтесь! У нас государство рабоче-крестьянское, и лозунг наш – «Кто не работает, тот не ест» – еще в архив не сдан!

– Папа, успокойся, – негромко сказала Зина, – не волнуйся так. Ты спать не будешь.

– Да как же не волноваться? Ведь болит душа-то!

– До свидания. – Тамара круто повернулась и вышла из комнаты.

Зина поспешила проводить ее. Запирая дверь за Тамарой, она сказала:

– Ты просила у меня рекомендацию в комсомол, Тамара.

– Да, и ты обещала.

– Так вот я хочу сказать, что не могу дать тебе рекомендацию. И, если ты подашь заявление, я выступлю против.

– Выступай. Тебе никто не поверит. И потом, – Тамара усмехнулась, – ты же должна людей привлекать в комсомол, воспитывать! А ты отталкиваешь.

– Да зачем тебе в комсомол, ну зачем? – Зина чуть не плакала от возмущения. – Ты же…

– Правду?

– Конечно, правду, правду!

– Затем же, зачем и тебе. Чтобы легче жить. Чтобы легче устраиваться. Чтобы поступить в вуз. Вот тебе правда.

– Затем же, зачем и мне?!.

Зине хотелось ударить Тамару. Она просто ослепла от гнева, у нее перехватило дыхание.

– Я выступлю, – продолжала она, задыхаясь от ярости, – я выступлю… Потому что такие, такие подлые не должны… не должны быть в комсомоле. И такие, как ты, не смеют брать в руки билет, где имя Ленина…

– Ты для этого вызвала меня на откровенный разговор? Чтобы выпытать и воспользоваться? Вот это подружка!

Но Зина справилась со своим гневом.

– Уходи, – сказала она почти спокойно. – Я тебе не подружка.

Тамара вышла. Зина молча закрыла дверь и повернула ключ.

За ужином разговаривал один Антон. Отец и Зина были задумчивы и молчаливы.

– Ну что же, – сказал наконец Андрей Никанорович. – Мы же с тобой и виноваты, кажется?

Зина подняла на него опечаленные глаза:

– Папа, я, кажется, неправа. Комсомол должен таких воспитывать, правда? А я ее прогнала!

– Не знаю, не думаю… – Отец покачал головой. – Антонина Андроновна уже воспитала ее. Комсомолу тут не справиться. Что сделаешь с человеком, который всюду видит только подлецов, а все честное и доброе считает фальшью и притворством? Это больные люди. Это уроды. И думаю я, что прежде всего надо спрашивать с отцов и матерей, которые дают нам вот таких уродов. Это прежде всего их вина. А наша – беда.

– А что же все-таки нам-то делать теперь?! Ведь она наша ученица, нам с ней рядом жить. Мы же не можем закрыть глаза…

– Надо бы ее куда-нибудь на работу послать – вот самое верное дело. Да на такую работу, чтобы некогда было кудерьки завивать да раздумывать, на какую вершину свою особу вознести.

– Папа, ты забываешь, у нас трудом не наказывают.

– А я и не говорю, чтобы наказать трудом. Я говорю – чтобы вылечить! Надо поговорить в нашей парторганизации. Отца нет, мать никудышная. А как она, эта твоя Тамара, учится? Хорошо?

– Что ты, папа! На тройках едет все время.

– Так чего же она в вуз пялится? Все равно экзаменов не выдержит. Да и делать ей там нечего со своими тройками. Ремеслу ей надо учиться, чтобы дело какое-нибудь в руках было. В парткоме надо поговорить, с учителями, с матерью.

– С матерью! – Зина невесело усмехнулась. – А разве с ней можно говорить? Она же ничего не понимает! Разве с ней учителя не говорили? О, еще сколько раз! А она только грубит им – и все.

– Ну, не договоримся с матерью – вызовем отца. А то и без них решим. Не пропадать же человеку! Поступит в техникум, выучится, будет работать. Ведь ей жизнь жить!

Зина задумчиво покачала головой:

– Она не будет работать. Никогда не будет.

Зина долго не могла уснуть, расстроенная тяжелым разговором с Тамарой. Опять вылезла тень Рогозина с этой его конфеткой, которую он хочет есть сам.

Но потом вспомнила, что сказала на это Елена Петровна.

«Настоящему человеку, – сказала она, – так же радостно сделать что-нибудь хорошее для других, как если бы он сделал это для себя. А так, как говорит этот человек, делают только узколобые эгоисты. Это не настоящие люди».

И тут же в мыслях ее возникли милые лица друзей, которые все с ней рядом, которые думают так же, как она, и чувствуют так же. Их много, они вместе, они сильны тем, что вместе. А такие, как Тамара, всегда одиноки. В вечной погоне за своим личным счастьем они всегда несчастливы, потому что, не видя ничего в жизни, кроме себя, считают, что жизнь пуста и неинтересна. И не замечают, что пусты и неинтересны только они сами.

А потом откуда-то издалека, из той страны, где рождаются мечты и сияют радуги, выступил неясный облик светловолосого человека, у которого шрамчик около левой брови… Он улыбнулся Зине теплыми карими глазами и сказал:

«Это ты, беленькая? Я так же думаю, как и ты. Ты права!»

Сердце сразу согрелось, и Зина уснула успокоенная и счастливая.

ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ

Лето было очень жаркое, с ливнями, с грозами. И столько тепла было в этом году, что хватило его и на первое сентября.

Первое сентября – особенный день, значительный и волнующий. В календаре стоит черное число рабочих будней. Тысячи, миллионы маленьких людей в этот день после летнего отдыха идут в школу, принимаются за работу.

И все-таки это не будни – слишком много волнений, радостных встреч, новостей и цветов в день первого сентября! Это ошибка, что он ничем не отмечен в наших календарях.

Утро наступило свежее, ясное, украшенное зарумянившимися листьями клена и по-летнему белыми облаками. По всем улицам ребята шли в школу – и маленькие, цепляющиеся за матерей, и взрослые, встречающие свою юность.

Шла в школу и Зина. Рядом с ней солидно шагал Антон с большим желтым портфелем. И, крепко держась за ее руку, семенила Изюмка. Они шли с букетами осенних цветов, с красными георгинами, с белыми и розовыми гладиолусами, которые высоко поднимались над головой, прямые как стрелы.

Зина крепко, но бережно сжимала маленькую шершавую руку Изюмки. Вот и она здесь, с ними, их маленькая сестренка, вот и она шагает рядом своими крепкими ножками в тупоносых башмаках. Жалко, что не мама ведет ее сегодня в школу, но что ж делать, мамы у них нет. В этот радостный и тревожный день ведет Изюмку Зина, старшая сестра.

Зина пожимает руку Изюмки – не волнуйся, я здесь, с тобой. И поглядывает на Антона со скрытой лаской, радостью и гордостью. Сколько горя и тревог причинил ей этот голубоглазый парень, но вот выбрался, выправился, идет, как большой, чуть-чуть наморщив светлые брови. В этом году его будут принимать в пионеры.

И вдруг Зина внезапно, словно только что увидела их, поняла, что ее младшие брат и сестра уже совсем большие, уже школьники! Чувство счастья и гордости наполнило ее сердце. Ведь это она помогла им вырасти, ведь это она варила для них обед, одевала их, укладывала спать, находила для них радости, выручала из беды, она, их старшая сестра!

Фатьма уже ждала их у своей калитки. В руках она держала желтую охапку золотых шаров, которыми ее мать, дворничиха Дарима, заполнила весь двор дома номер пять.

– У! Школьники! – закричала Фатьма и, подбежав к Изюмке, хотела подхватить ее на руки.

Но Изюмка сурово отстранилась:

– Сумку испортишь. И цветы.

– Ой, извини! – засмеялась Фатьма. – Я и забыла, что ты уже большая!

Стайка школьников, оживленная, шумная, с портфелями и цветами, шла по той стороне. Вдруг один из ребят, коренастый, с широким лбом и густыми бровями, остановился.

– Зина Стрешнева! – сказал он и заулыбался. – Зина, здравствуй!

Зина оглянулась:

– А, Кондрат! Здравствуй, как поживаешь?

Кондрат перебежал дорогу и пошел рядом с Антоном.

– А правда, что ты у нас будешь пионервожатой? – спросил он, заглядывая Зине в глаза. – А? Правда?

Зина улыбнулась, порозовела:

– Не знаю, Кондрат. Может быть. Если дадут такое поручение, не откажусь!