Преступление доктора Паровозова - Алексей Моторов

Но вместо этого он вскрикнул:

— Яйца! Ребята, яйца! Коробка яиц есть, хотели для себя оставить, да уж ладно! Чего там! Будете яйца брать?

И он шустро выволок из-за холодильника огромную серую картонную коробку размером с бабушкин комод и подтащил ее поближе.

Альберт пожал плечами, повернулся, испытующе посмотрел в мою сторону. Я, стараясь не показывать сильнейшего волнения, максимально равнодушно кивнул.

Альберт принял у меня деньги, передал их мяснику, тот засунул их в карман, не считая, и мигнул грузчикам, которые тут же подхватили коробку и потащили ее на выход. Мы опять протиснулись сквозь толпу, где продолжалось сражение за желтые кости, и вышли на улицу. Альберт застегнул куртку и оглянулся на грузчиков:

— Свободны!

Кое-как перевязав коробку поясом от моего пальто, нам удалось дотащить ее до квартиры, ни одного яйца при этом не разбив.

И мы стали есть эти яйца. Ели их долго. Сначала с диким аппетитом, потом с умеренным, потом без оного, потом автоматически, потом от отчаяния.

Вкрутую, всмятку, в мешочек, с перцем, солью, с майонезом, если он был, в виде яичницы обычной, в виде яичницы-глазуньи, как омлет, как гоголь-моголь и еще даже не помню как.

На завтрак, обед и ужин. На первое, второе и на десерт. Мы стали ненавидеть яйца уже через неделю, но они и не думали кончаться. Мы пытались их поменять на другие продукты, но как-то безуспешно. Яйца преследовали нас как кошмар. Они стали являться во снах. Разговаривать человеческими голосами. Армия нерожденных цыплят пищала с гневом и осуждением. А утром, стоило только открыть холодильник, как миру являлись белые, стройные, чуть подрагивающие шеренги яиц, своим построением напоминающие боевые порядки генуэзской пехоты.

Мне казалось, это не кончится никогда. Но настал тот день, когда последнее яйцо было съедено. Оставались считаные дни до Нового года. Я оделся, сунул в карман деньги, оставшиеся со стипендии, взял за компанию Рому и отправился в магазин.

По всей длине огромного универсама тянулась очередь. Она пересекала магазин по диагонали и заканчивалась у дверей подсобки. Внутри не было ни единого продавца, так как не наблюдалось и продуктов. За двумя работающими кассами сидели скучающие кассиры и, подперев голову руками, мрачно смотрели на народ.

Уже не было смысла выкладывать товар на прилавки, уже никто не занимался такой ерундой, как нарезка на маленькие порции, все продавалось огромными кусками, потому что любую еду расхватывали не глядя, даже не за минуты, а за секунды. Точно так же рыбы пираньи обгладывают свои жертвы в документальных фильмах про Амазонку. Раз — и чистенький скелет. Вот и здесь, не успевали вывезти здоровенную тележку, как ее моментально облепляли голодные люди, через мгновение клубок тел распадался, народ, прижимая добычу к груди, бежал к кассе, а у дверей подсобки оставалась брошенная пустая тележка.

Я подошел к крайнему в очереди и поинтересовался:

— Чего хоть ждем?

Человек, не оглядываясь, ответил:

— Говорят, пельмени подвезли.

— Вот и славно! Ну что, сынок, — нарочито беззаботным тоном сказал я Роме, — придется постоять!

Рома покладисто кивнул. Действительно, уже совсем взрослый парень, девять лет через три недели.

Покупные пельмени я никогда не жаловал. У нас в реанимации почти каждое дежурство кто-нибудь да приносил их на ужин. Резиновое тесто, резиновый, сильно перченый фарш. А уж после того как одна из наших сестер, перейдя работать в медпункт на мясокомбинате, рассказала секреты технологии производства пельменей, я даже смотреть на них не отваживался.

Но тут уж было не до дурацких капризов. Пища давно превратилась в источник калорий, а не наслаждений. Пельмени, значит, пельмени. Минут через двадцать дверь подсобки распахнулась, было видно, как там впереди происходит какое-то стремительное движение, народ продвинулся метров на пять, и снова все замерло.

— Докторишка, ты опять в очереди стоишь? Учишь тебя, учишь, да все без толку!

Я оглянулся. Позади стоял румяный, веселый, очень довольный собой Альберт и широко улыбался.

— Альберт! — произнес я, немного смутившись, и почему-то сразу начал оправдываться: — Так тут вроде быстро очередь идет, вот думаю, чего пельменей-то не взять.

— Понятно, — сказал Альберт и с сочувствием кивнул, — что быстро идет. Может, уже к весне дойдет. Если, конечно, пельменей хватит.

Я вздохнул. Скорее всего, и правда не хватит, но попытка не пытка. Рома с интересом прислушивался к разговору.

— Леха, — сказал вдруг очень серьезно Альберт, — иди домой, все будет нормально. Я к тебе через часок загляну.

Повернулся спиной и пошел на выход, где его поджидали ребята очень характерной внешности. Тоже наверняка по городу работают.

Я нерешительно потоптался. Может, и правда домой пойти? Но потом благоразумие победило, и я снова встал в очередь. И буквально сразу услышал рядом с собой негромкий женский голос:

— Молодой человек!

Я повернул голову. Рядом стояла приятная пожилая женщина, обнимая два больших полиэтиленовых пакета с пельменями.

— Молодой человек, я вижу, вы с ребенком, а мне и одного пакета хватит! Видите, какие они огромные, тут килограмма три. А то я сдуру два схватила, сейчас же все как с ума посходили. Сначала хватают, потом думают. Держите!

И она протянула пакет, впихнув его чуть ли не насильно, а я опешил и все никак не мог поверить в такое счастье.

— Лена! — объявил я, появившись с этим мешком, лопаясь от гордости. — Смотри, какие мы у тебя молодцы! Еще часа не прошло, а уже с добычей.

Рома тоже был доволен.

— И правда! Уж молодцы так молодцы, мальчики, — обрадовалась Лена. — А ну говорите, кому отварить, кому поджарить?

В кастрюльке булькал кипяток, на сковородке шипели остатки масла, когда в дверь позвонили. Кого еще несет?

На пороге стоял Альберт и держал два каких-то необычных плоских картонных ящика.

— Хватай скорее, докторишка! — Ящики оказались тяжелые, я их чуть не уронил. — И никогда больше не стой в очереди!

— Альберт, подожди, что это, сколько я тебе должен?

Но он уже сбегал вниз по лестнице.

Мне еле удалось дотащить эти ящики на кухню на полусогнутых и торжественно водрузить на стол. Пока я открывал верхний, Лена и Рома стояли рядом, сгорая от любопытства. Когда крышка была снята, мы все трое не смогли сдержать вздох восхищения.

Плотными слоями, невероятные, потрясающие, будто выточенные из каррарского мрамора, прекрасные в своем одинаковом совершенстве, там были аккуратно уложены куриные окорочка, названные немного позже «ножками Буша».

А через несколько дней, утром первого января девяносто второго, в магазинах вдруг появилась еда. Такая, про которую уже все забыли, про которую тогда можно было прочитать разве что в «Книге о вкусной и здоровой пище», этом знаменитом документе эпохи культа личности. И с каждым днем еды становилось больше. Потихоньку, далеко не сразу, но она становилась все доступнее. И в какой-то момент очереди за едой вдруг взяли и закончились. И сделал это, как потом выяснилось, внук одного известного детского писателя, книгами которого зачитывалось не одно поколение. Звали этого человека Егором. Хорошее имя, мне нравится.

Прошло еще время, и я стал приличным человеком. Теперь мне гораздо приятнее говорить о еде, чем думать о ней.

Сказка про Колобка

— Значит, ты хочешь, чтобы я твоего уголовника лечила как принца крови. То есть я сейчас все свои заначки распатроню, непосильным трудом нажитые, и неделю ему все это задарма буду вбухивать. А он, когда поправится, не то что мне спасибо не скажет, а еще прирежет где-нибудь в подворотне. Не исключено, перед тем и изнасилует. И не потому, что ему мое лечение не понравится, а просто у них ремесло такое, у этих урок, — убивать, грабить да насиловать. Почему-то об этом никто не задумывается. Нынче все как с ума посходили, даже приличные люди начали по фене ботать, песни воровские гундосить да друзьями-бандитами хвастаться. И ты туда же. Не ожидала от тебя.

Маринка была во всем права. А уж особенно верно она сказала про моду на бандитов. Бандиты стали вдруг самыми уважаемыми членами общества, принялись раздавать направо-налево интервью, учить уму-разуму, рассуждать о политике, об экономике, создавать свои партии. И выходило так, что все они крепкие хозяйственники, справедливые судьи, мудрые учителя, щедрые меценаты, а вовсе не воры и убийцы.

Народ просто пищал от счастья и любил бандитов всей душой. Бандитские рожи замелькали повсюду. Их приглашали на многочисленные светские рауты, они заполнили ложи модных театров, вещали по всем телевизионным программам, стояли со свечками во всех главных храмах, снисходительно обнимая млеющих от счастья известных спортсменов, артистов, режиссеров, политиков и священнослужителей.