Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей

Но голос был женским и удивительно мелодичным. А в приёмной он, входя, не заметил никого, кроме Сомова. Правда, тот смотрел куда-то в сторону. Туда, куда Керенский не даже бросил взгляда. Держась за ручку двери, Алекс боролся с любопытством и усталостью, не желая поворачиваться к посетительнице.

«Дамочка или мадмуазель? Замужем или разведена, красивая или страшная, толстая или худая, умная или глупая, даст, не даст?» — тысяча мыслей промелькнула в его усталом и взбудораженном разными событиями мозгу.

— Пожалуйста, помогите! — тоненький женский голос открыто умолял. Судя по тембру, он принадлежал довольно юной особе или молодой женщине, сумевшей сохранить звонкий голос, несмотря на годы. (Если не курить и не пить, то легко).

«Ладно, что я, не мужчина, что ли? — решил он, — Не помогу, так пообщаюсь. А то я тут начинаю отвыкать от женщин. Ольга Львовна, к сожалению, положительно не в моем вкусе, да и неловко как-то спать с чужой женщиной, делая вид, что она своя».

И он нехотя повернулся, теша мужское любопытство. Перед глазами предстала девушка небольшого роста, одетая в красивое светло-серое пальто. На её голове красовалась элегантная шапочка с лёгкой чёрной вуалью, а в руках она держала меховую муфту, уже изрядно измятую дрожащими пальцами.

— Господин Керенский?!

— Да, я слушаю вас, любезная барышня…?

— Меня зовут княжна Нина Александровна Оболенская. Мы… Мы попали в ужасное положение, я прошу вас, помогите! Помогите, ради Бога! — и девушка залилась горючими слезами, брызнувшими из её глаз, словно первые капли летнего дождя.

Керенский вздохнул. Эх, опять эти женщины со своими проблемами. А проблема, наверное, в том, что не пускают или не дают пропуск, или нельзя купить чулок. В общем, несерьёзное что-нибудь. Но уже поздно будет отказывать. И он сказал:

— Прошу вас в кабинет, мадмуазель.

Девушка словно только и ждала этих слов: она буквально впорхнула в дверь, галантно придерживаемую Керенским, на ходу вытирая слёзы с личика, прикрытого вуалью. В кабинете Оболенская сразу присела на свободный стул и откинула с лица вуаль, предоставив, наконец, возможность себя рассмотреть.

«Весьма недурственна, и я бы даже сказал, что весьма-весьма», — подумал Алекс, рассматривая нежные девичьи черты, слегка тронутые лёгким румянцем, который красным солнышком сиял на чистой фарфорово-белой коже лица княжны.

— Так вы княжна?

— Да, я княжна Оболенская. Мой папа — генерал-майор Оболенский Александр Николаевич.

— Гм. А какие могут быть у князей Оболенских проблемы? И, тем более, у их дочерей? И каким образом я могу их решить?

Нежные руки княжны тут же затряслись мелкой дрожью, а сама она часто-часто заморгала голубыми, как васильки, глазами.

— Папа на фронте, а мы с мамой и младшей сестрой Саломеей живём в доме одни. Вчера приходили неизвестные люди и предупредили нас, чтобы мы съехали из дома в течение суток. Мы звонили папе, но он не верит, что такое возможно. Пообещал приехать, но это будет нескоро, а мы с мамой и сестрой боимся. Сегодня ночью кто-то выстрелил нам в окно. Это был ужас! Все осколки на полу, гувернантка в истерике. Один дворецкий не боялся, но он уже старый и не сможет нас защитить от этих людей.

— А что за люди?

— Я не знаю, один из них был в солдатской шинели, остальные одеты, как обычные горожане и рабочие. Да, ещё было двое с повязками, которые носит сейчас милиция.

— А почему мама не приехала, а отправила сюда столь молодую девушку, на свой страх и риск?

— Маменька слегла, у неё жар от нервного потрясения. Сестрёнке всего пятнадцать лет. А я не боюсь. Я сразу поняла, что надо к вам ехать. О вас сейчас многие говорят, вы олицетворяете закон и порядок. Я уже давно приехала, но всё никак не могла вас дождаться, — и девушка снова очень быстро захлопала длинными ресницами.

Алекс сначала удивлённо, а затем всё более заинтересовано слушал рассказ молоденькой девицы, которой на вид было не больше двадцати лет, а скорее всего, и того меньше.

Девушка была хороша. Гибкий стан изящно подчёркивало приталенное тонкое шерстяное пальто, а из-под шапочки выбивались завитки тёмных, почти чёрных волос, придавая растрёпанный, но очень милый вид её хозяйке. Длинные чёрные ресницы, которыми она часто хлопала, напоминали движение крыльев бабочки, осторожно приземлявшейся на цветок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Дивный цветок! Очень мила, непосредственна и открыта, а эта естественная грация, которой не научишь, и которая идёт от самой природе и веков сознательного отбора. Боже?! О чём я думаю сейчас?» — Керенский мысленно схватился за голову.

Что же это за гостья, почему она свалилась на его голову так рано? Да, княжна была похожа на очень наивную девушку, верящую в добро. Глупенькой Оболенская не была, слишком живым блеском горели её испуганные, но такие привлекательные глаза. Эх, такую бы девушку встретить в своём мире, да лет десять назад, тогда бы ему ничего и не надо было. Всё только ради неё и для неё.

Алекс сел напротив девушки и пристально посмотрел прямо в её глаза. Залитые слезами отчаяния, они с огромной надеждой были направлены на него. Керенский смотрел на неё и чувствовал, как постепенно погружается в эти васильковые глаза. Всё глубже и глубже, пока полностью не затерялся. Как это было восхитительно, растворяться в них, бродить по светлым закоулкам небесной красоты и ни о чём не думать. Не пытаться стать сильнее, богаче, хитрее, а быть просто самим собой. Быть просто самим собой… Самим собой.

Несколько мгновений пролетели незаметно для него, но не для девушки.

— Что с вами? — прошептали красиво очерченные розовые губы.

— А? Что? — вынырнув из омута её глаз, воскликнул Алекс. — я задумался над тем, как вам помочь. Подождите.

Он подошел к телефону, снял трубку и, услышав голос телефонистки, коротко бросил: — Начальника петроградской милиции Крыжановского.

Его соединили через минуту. Крыжановский оказался на месте. Алекс уже успел познакомиться с ним вскользь, после чего сделал очевидный вывод, что архитектура и милиция — это совершенно разные вещи. Что сказывалось и на личном составе милиции, в котором были все, кто захотел там быть. В том числе и те, кому там было совсем не место. Но пока на эту должность Керенскому некого было поставить, а потому, пусть побудет, до поры до времени.

— Дмитрий Андреевич, это Керенский!

— Слушаю вас, Александр Фёдорович!

— У меня тут в кабинете сидит юная и очень испуганная барышня, княжна Оболенская. Она говорит, что какие-то неизвестные пытаются выселить их из дома и уже угрожают насилием. Это переходит всякие рамки, и не только правовые, но и человеческие! Направьте туда сейчас же патруль и разберитесь, насколько это возможно, в чём там дело. Надо оградить наших граждан от бандитизма. Женщины абсолютно беззащитны. И это происходит тогда, когда их отцы и мужья находятся на фронте, это возмутительно!

— Да-да, я всё понял, сейчас же распоряжусь, мы разберёмся сегодня же.

— Вот и хорошо, а я пока успокою барышню и отправлю её под охраной домой, а то уже смеркается, — добавил Керенский, взглянув на закрытое окно. За ним, постепенно сгущаясь, медленно опускалась на Петроград чёрная ночь. Но это был не последний звонок.

Опустив трубку на рычаги и снова подняв её, он снова услышал голос девушки-телефонистки, но уже другой.

— Барышня, соедините меня с Уголовным сыском, да с УГРО, да с Кирпичниковым.

Но Кирпичникова на месте не оказалось. Трубку взял один из его помощников.

— Алло, это Керенский. Нужно разобраться, что за люди пытаются захватить особняк князей Оболенских. Да, который генерал-майор, да этот адрес. Если разберётесь, то предупредите этих вахлаков, кто бы это ни был, что вопрос держит на контроле лично Керенский. Если окажут сопротивление, разрешаю стрелять на поражение. Да, я беру на себя ответственность. Да, это революционная необходимость. Да, вы правильно меня поняли. Разрешаю! — и он резко, с чувством выполненного долга бросил трубку на рычаги. Усевшись с довольным и усталым видом в кресло, Керенский тут же перевёл свой взгляд на юную посетительницу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})