Путь океана: зов глубин - Александра Райт

ранга «Крылатый Марлин», «Лентяй», «Золотые Пески» и «Фурия», находящиеся у вас на субподряде, налагается арест. Я зафиксировала в протоколе ваш отказ от признания, каковое бы существенно облегчило ваше наказание. Каждое сказанное вами слово будет приписано к делу и использовано против вас. С нынешнего момента и до трибунала вы являетесь подсудимым по обвинениям в нарушении статей Морского и Сухопутного Кодексов Гильдии Мореходов Лавраза по статьям…

…невидимый удар в солнечное сплетение ошеломил его и подбросил кверху.

Парящий под потолком, он целиком видел обстановку отсыревшей каморки, видел мореходку, которая монотонно зачитывала статьи обоих Кодексов, видел непроницаемые лица гвардейцев, видел окаменевшего себя.

Слово за словом он увязал в смолистой жиже, на поверхности которой всплывали гигантские пузыри «злоупотребление полномочиями», «нападение с целью наживы», «присвоение добытых разбоем ценностей», «расправа над бывшими членами Гильдии», «допуск нерезидентов в закрытые районы Малого Орфея», «причинение вреда судам, находящимся в собственности Гильдии», «разглашение тайн и промышленных секретов Гильдии»…

Каждая формулировка отзывалась глухой болью, что погребала его под всё новыми страшными словами.

Он видел, как тот, каменный, Витал, захохотал. Уперев руки в колени, он смеялся до слёз.

Треуголка с тихим стуком ударилась о мраморный пол и встала на ребро.

Мореходка тем временем задумчиво смотрела на него и неслышно размешивала сахар в дешёвой обсидиановой чашке. И ложка не звякала о края.

— Уверяю, капитан Витал, мы в Гвардии смеялись ровно так же над вашей наивностью при попытках утаить часть реквизированного, — извещения о пропаже драгоценностей первой величины мы получаем незамедлительно, — так и над поползновениями причинить ущерб Гильдии и её Репутации вашими идиотскими выходками, навроде содействия посторонним уявлять Малый Орфей, утаивания личности Его Высочества, Антуана Адриана Урсуса Вильгельма де Сюлли со свитой, — их земли и регалии мне некогда да и неинтересно перечислять вам, — и прочего, — заметила она.

Витал рванул рубаху, предъявляя красный шрам, и повысил голос в надежде докричаться до чиновницы:

— Нападение с целью наживы⁈ Каждый шаг моей эскадры зафиксирован в судовых журналах на каждом из моих бортов! Вы, должно быть, шутите? Я шёл на Да-Гуа только с пассажирами, грузом по накладным и с балластом! В моей эскадре четыре судна, одно из которых — грузовое. По-вашему, я — полоумный с пассажирами на борту нападать на пять пиратских галеонов⁈

— Вот вы и попались, капитан. Мастерам баллистической экспертизы расскажете, как же удалось на вашем-то «Крылатом» потопить аж всех «Драконов» и самого, — она умолкла, — Венсана… Прекратите вводить Гильдию в заблуждение! Или хорошо. Как в честном бою торговый флот может одолеть пять военных судов?

— Да услышьте же вы! Лавразские воды неспокойны, и потому я всегда работал над модернизацией артиллерии…

— Вы не слышите себя, да, капитан? Снова вы свидетельствуете против себя же! Зачем, как не с целью грабежа, вам усиление вооружения? Других причин быть не может!

С минуту он разглядывал чиновницу.

— То есть, что бы я ни сказал, я всё равно буду во всем виноват? Верно?

Та лишь неслышно поставила чашку в блюдце. И, наконец, подняла на него глаза.

— Сударыня! Признаю, я был самонадеян, провозя посторонних! Это моё решение! Экипаж ни в чём не виноват! Они честные люди и следовали моим, слышите, моим, приказам! Пассажирам всё равно никто не поверит! И эти господа — люди Слова и Чести, и не нарушат их!

— Угу…

— По Морскому Кодексу и сообразно заслугам перед Гильдией Мореходов я имею право на аудиенцию Адмирала. Извольте предоставить!

Ответом стала скептическая усмешка. Снова вспомнились глупейшие причины отсрочивания ремонта. Ему вдруг стало невыносимо гадко:

— Похоже, вы выбрали путь найти во всем виноватого. И отчего-то я стал вдруг неугоден. Невзирая на все мои заслуги перед Гильдией……я всегда чтил наши Кодексы… Что же. Пусть это буду только я. Слышите⁈

Мореходка поцокала языком и с сочувствием вздохнула:

— Таких как вы, я чую за лигу. Не умеете лгать — просто не лгите… ну разве что себе?.. И кстати, с сего момента оба Кодекса больше не ваши.

Его глаза застыли в одной ослепительной точке. Шёпот на грани слышимости усилило эхо стен.

— … сообщите Росалес…

— Как же, как же. Добрая адмирал узнает обо всём, что вы натворили, можете не сомневаться.

Он смотрел на себя, обездвиженного, и удивлялся, как может содрогаться дыханием грудь, из которой только что вырвали сердце?

— Вас уведомят о дате трибунала.

Какой-то чужой Витал кивнул.

— И капитан. Постарайтесь не покидать остров… — бросила чиновница и стукнула огромной печатью.

В сопровождении конвоя его вывели на площадь перед Адмиралтейством.

Он так и остался стоять, не понимая, ни кто он, ни откуда, ни зачем пришёл.

* * *

Дощатый с проплешинами пол поскрипывал даже под легкой поступью де Круа. За неделю житья в этой дыре она уже успела привыкнуть к подобным досадным штрихам. Сейчас же запущенный вид временного пристанища и вовсе ее не волновал. Если бы не этот удушливый флёр…

В столовой гостевого дома пахло скисшим спиртным.

Де Круа поморщилась и распахнула все окна на пустующем этаже. Фигура в белом кителе махнула ей рукой и растворилась в предутреннем сумраке.

— Птичка, ты возвращаешься под утро! Ты что такое творишь? И что это на тебе⁈

Селин вздрогнула от неожиданности и обернулась. Брут упер руки в боки и наградил подопечную самым осуждающим взглядом из своего арсенала. Выглядел он тем комичнее, чем сильнее старался быть серьёзнее.

— Переживаешь о моем нравственном облике? Вы с кузеном из домов терпимости не вылезаете… моралисты… — вздохнула Селин, с удовольствием отмечая его растерянность. Наёмник поспешно замотал головой, — И вообще на тебе вроде бы как только ответственность, чтобы я была жива-здорова. Я, как видишь, в норме. Правда ноги устали…

— Антуан и то ведет себя приличнее, слышишь! По ночам хотя бы где велено ночует. Или забыла, что ты вообще-то леди?

— Вот, кстати, хвалю, что напомнил. А сам ты — помнишь? Тогда может перестанешь наконец называть меня «Птичкой»?..

Селин плюхнулась в видавшее виды кресло и вытянула ноги. Протянутый Брутом плед оказался весьма кстати. Она чуть-чуть отдохнет и….

— Вот ещё! А что, если мореходы начнут трепаться об интрижках виконтессы, и все эти сплетни дойдут до Герцога?

— Очень трогательно смотришься в роли няньки, Брут. Но к злым языкам мне не привыкать…

Колени гудели. Селин блаженно закрыла глаза…

Танцевать весь вечер и почти всю ночь, да после долгого перерыва — то ещё испытание. Но в отличие от пресных балов в Вердене, этот останется навсегда в её памяти.

Рука на плече у Витала, одетом в