Волшебный локон Ампары - Сергей Павлов

– Ноль-три, – уточнил региарх. – Кое в чем Алехандро Эроховерро превосходит троих.

Демонстративно твердым шагом Джугаш-Улья Каганберья вернулся в шеренгу. Он, дескать, достаточно четко обрисовал коллегам суть проблемы, и теперь им решать, в какую сторону склонить весы.

– Гроссмейстер, – сказал Ледогоров, – даже если мы разделим твой оптимизм и уверуем в скорое возвращение грагала с умиротворенными представителями Лавонгайского экзархата, есть еще одна серьезная причина, по которой твое требование невыполнимо. Ночью при посадке на эспланаду «Ампариума» произошла авария аэромашины, ведется следствие. Свидетели этого прискорбного происшествия не вправе покидать территорию Камчатского экзархата до окончания первого этапа следственного разбирательства. В числе прочих свидетелей дал подписку о невыезде и наш новастринский гость.

– Странный случай, – произнес герой Крестовых походов, блеснув закованной в латы рукой. – Простите, грагал... – Он адресовал новастринскому гостю вежливый полупоклон, учтиво представился: – Магистр ордена артуридов лорд Олуэн, потомок рода Гвенуйферов из Аваллона. – И опять Ледогорову: – Извините, фундатор, моих ушей достиг слух, будто бы злосчастная аэромашина – чуть ли не аэрокосмический виндикейтор эсбеэсэс...

– Слух верен, милорд. Потерпел аварию люфтшниппер. Нам сообщат подробности прискорбного происшествия.

– Когда? – быстро вставил вопрос Джугаш-Улья Каганберья.

– Едва только будут подведены итоги предварительного Следствия, я полагаю. Монополия на информацию – в руках объединенной следственной комиссии, гроссмейстер.

– Благодарю, – обронил верховный пейсмейкер.

– Благодарю вас, фундатор. – Потомок рода Гвенуйферов из Аваллона учтиво склонил голову и отступил в полукруг.

– Похоже, намерен взять слово хальфе суфиата аскетов, – отвлек внимание коллег от «аварийной» темы Ледогоров. – Пожалуйста, уважаемый Умар ибн Махмуд ал-Хорезми.

Крохотным – на полступни – шагом выдвинулся из шеренги моложавый старик невысокого роста. Шафрановые щечки с румянцем, проницательный взгляд черных глаз... Выбритую до глянцевого блеска голову очень украшали белые усы и белая бородка клинышком.

– Фундатор прав, – признал белобородый хальфе, – я и в самом деле намеревался кое-что уточнить. Но сначала – преамбула...

«Боюсь старцев, преамбулы произносящих», – подумал Кир-Кор с нехорошим предчувствием. Старец продолжил:

– Пусть ни у кого не возникает впечатления, будто я уже принял чью-либо сторону на сегодняшней экседре. Пока что у меня появились свои симпатии и антипатии, но еще нет решения. Я готов принять только сторону безукоризненной объективности, и пусть грагал не будет на меня за это в обиде...

Субтильный объективист привычным для себя мимолетным движением провел пальцами по усам, обрисовывая рот овалом, и пропустил сквозь кулак клинышек белой бородки.

– Понимать так, уважаемый Умар ибн Махмуд ал-Хорезми, что безукоризненная объективность заведомо не в мою пользу? – вежливо осведомился Кир-Кор.

– Понимать так, грагал, что твое намерение быть с нами вполне откровенным плохо вяжется с твоим поведением на экседре, – сухо ответил хальфе. – Объясни мне и другим эвархам, по какой причине в преддверии нашей беседы ты предпочел воздвигнуть между собой и нами пси-непроницаемый барьер?

– По той же причине, по какой Сулейман ибн Дауд в оное время ставил на узкогорлых кувшинах свою непроницаемую печать. Запечатанные кувшины безопаснее в обращении.

– Ответ остроумен, но смысл его завуалирован туманом аллегории, – не удовлетворился хальфе. – У меня, как и у моих коллег, полагаю, была надежда на лучшую видимость.

– Я вас понимаю, – сказал Кир-Кор. – В свою очередь вы все должны понять и меня – я стараюсь выбрать краткую форму ответа. Иначе мне пришлось бы пространно рассказывать вам про уклад повседневной жизни грагалов на родимой Новастре, про хуторскую систему нашего обитания из-за проклятой нашей способности постоянно интротомировать друг друга на расстоянии ближе девятисот метров, про вынужденную привычку напяливать на себя «шубу» пси-непроницаемой защиты в общественных местах наших практически нежилых из-за этого трех городов – привычку, которую можно сравнить разве что со звериным инстинктом...

– Все это мы знаем, – сказал хальфе и досадливо дернул себя за кончик бородки. – Даже верблюду понятно, что Земля для грагалов – курортная зона, где в условиях привлекательного для вас многолюдья вы можете спокойно обретаться с открытым пси-контуром. Правда, «снимать», как сами вы выражаетесь, «шубу» можно и на планетах Дигеи... но там еще нет желанного вам многолюдья – источника легкомысленных приключений и сомнительных любовных утех.

– Отчего ж непременно сомнительных? – удивился Кир-Кор. – По большей части любовные связи грагалов развиваются на очень достойном уровне. Гораздо более достойном, чем у большинства землян. Бывает, за любовь грагалы платят и жизнью...

– Бывает, – согласился хальфе. – Чего только не бывает в этой забавной Галактике... Однако вернемся, как говорится, к нашим баранам. Если ты действительно нас понимаешь, грагал, перечисли, пожалуйста, все причины – все до одной! – которые заставили тебя полностью погасить свою псиманацию в нашем присутствии.

– Причина вообще одна, – сказал Кир-Кор. – Та, которую мы обсуждаем, эвархи. Среди миллиардов жителей Земли едва наберется две-три сотни ухватистых интротомов, и случайная встреча с феноменальным землянином у грагала практически равна нулю. Поэтому я, как верно отметил хальфе, могу позволить себе роскошь появиться в обществе людей и без пресловутой «шубы». В обществе обычных людей, разумеется, не сенситивов. Иное дело – общество эвархов! Почти каждый из вас – интротом, а каждый третий – мощный псиманант. Я даже не представляю себе, как вы ухитряетесь регулировать общение между собой при постоянно открытых пси-контурах! Вероятно, вас выручает культура пси-энергетической толерантности. Грагалы лишены такого рода культурных традиций, им остается завидовать вам. Лично я не обладаю готовностью... или смелостью, если хотите, бестрепетно интротомировать чужую мысль и безоглядно излучать свою. Других причин сдерживать свою псиманацию в вашем присутствии у меня нет.

– По-моему, – сказал Ледогоров, – объяснения грагала естественны, доводы обоснованны. Кто-нибудь возразит?

– Я. – Хальфе вскинул руку и ткнул в зенит темным от загара пальцем. – Утверждение грагала, что ему якобы нечего от нас скрывать, так и не рассеяло моих сомнений.

Ткнул пальцем в зенит и фундатор:

– Грагал обещал ответить на любой вопрос, но это не значит, что он не видит разницы между устным ответом и результатами беззастенчивой интротомии.

– Мы с тобой тоже не слепы, фундатор, однако ни ты, ни я не гасим псиманацию друг перед другом.

– Ну... если не учитывать при этом маскировочный многослойный мимесис4. – Было заметно, как Агафон пожал плечами под мешковиной.

– Грагалы всегда достаточно гибко используют свои пси-энергетические возможности, – не сдавался хальфе.

– Да, но они не владеют искусством мимесиса и, в отличие от нас, совершенно беззащитны перед интротомией, если пси-контур открыт. Мне, к примеру, неловко интротомировать беззащитного псимананта. Это все равно что разглядывать обнаженного человека из-за угла.

Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми снова дернул себя за кончик бородки, но указывать загорелым перстом в остекленный зенит почему-то раздумал.

Из шеренги выдвинулся махариши Ксюм Пикчу по прозвищу Спартак – самый загадочный для Кир-Кора участник экседры (и самый, пожалуй, грузный; махариши едва умещался в мешке: ритуальная мешковина плотно облегала его тело – как боевые доспехи торс гладиатора). Кир-Кор был много наслышан об этом таинственном человеке и, хотя никогда раньше не видел его в лицо, узнал о присутствии махариши в первые же секунды своего визуального ознакомления с полукругом философов: любуясь этнической пестротой босоногих эвархов, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, обостренный сильнейшей пси-реактивностью. Так бывает, когда в толпе псиманантно индифферентных землян один грагал внезапно встречает другого... Он с интересом посмотрел в глаза махариши: зрачки были окружены сплошной радужкой цвета самородного золота. Золотые в буквальном смысле этого слова глаза не имели обычной для глаз человека склеры...

На большой, как котел, коротко стриженой голове златоглазого в районе темени одиноко торчал султанчик подкрашенных охрой волос, туго перетянутых у основания цветными нитями. Качнув султанчиком, златоглазый представился:

– Ксюм Пикчу, риши кояженги «Пемидум по Восемнадцати Видящих». – Приложил руку к груди и с достоинством поклонился. – И да примет всех нас судьбоносное время Ампары всадниками на магических белых конях Лун-та! – Голос у него был негромкий, но проникающе-звучный, произношение четкое, ясное.