Невинная для Севера - Дина Данич

что чертова тьма заберет меня окончательно. И только тихий, знакомый до этой чертовой боли голос не дает мне окончательно отрубиться.

“Сережа”...

Собственное имя полосует нервные окончания. Силюсь выплыть из сиропа, в котором сознание уже даже не булькает, а почти готово потонуть.

Я ни черта не вижу, когда вдруг посреди этой гнилой тьмы рисуется смутный образ.

Пиздец. Даже здесь эта сука меня достала.

Тварь, вогнавшая нож мне в спину.

Кристина. Мать моего единственного сына.

Она смотрит на меня с интересом, с легким ехидством. Именно так она смотрела в последний день, когда свалила, уверенная, что переиграла меня.

— Ты все еще мой, — хрипло выдает она. Голос совсем не такой, как я помню. Он словно скрип, который натягивает нервы. Так и подмывает крикнуть, чтоб заткнулась.

Не твой, я, Крис. Больше нет.

Именно в этот момент я вспоминаю, чей голос так настоящего врывается и не дает окончательно провалиться во тьму.

Алина…

Та, что смогла отогреть сердце, застывшее во льдах. Девушка, ради которой я готов живым содрать с себя кожу и бросить к ее ногам — лишь бы улыбалась, лишь бы была жива и в безопасности.

И каждое ее слово толкает все дальше от пропасти, у которой я фактически стою.

— Сереж, я беременна…

Всего три слова, но они не просто отталкивают меня от края. Они буквально вскрывают грудную клетку, и у меня выходит вдохнуть. Боль выкручивает жилы, кажется, еще немного, и кукуха просто уедет. А передо мной по-прежнему стоит Кристина. Но теперь не одна. Она держит на руках нашего сына и смотрит с укором.

— Как ты мог, Север? А как же наш малыш?

Память услужливо подкидывает парочку образов, горло перехватывает спазмом.

“Сереж, я беременна” — так и стоит на повторе.

Беременна… Она беременна… У меня будет сын. Или дочь. Да плевать, кто!

Я не могу уйти. Не сейчас, когда…

“Ты только вернись ко мне, ладно? К нам. Я тебя люблю…”

Еще один удар, который не только выбивает последний воздух, но вместе с тем дает импульс, и я чувствую, как последние ресурсы собираются, как крепнет внутри желание жить.

— Ты должен остаться с нами здесь, — визжит Кристина. — Ты должен!

Смотрю в глазах сыну. Я ведь так и не успел его тогда обнять. Эта сука увезла ребенка, а я опоздал всего на каких-то полчаса.

Прости, Алеша. Прости своего отца. Но я не могу повторить ту же ошибку снова.

— Нет, Крис. Я ничего тебе не должен. Прощай.

Ее лицо некрасиво искажается. Она всегда так реагировала, если не получала желаемое. Я же долго закрывал на это глаза, и хотя Марк предупреждал, я не хотел верить, что моя женщина способна на подлость.

Образ Кристины становится все более прозрачным. Грудь горит, и каждый вдох — настоящая пытка. Но я знаю, ради чего должен вернуться.

Ради них. Ради Алины и нашего ребенка. Я не имею права оставить их одних — без защиты, без помощи.

И когда я в очередной раз пытаюсь вдохнуть, в глаза бьет свет.

С трудом различаю гул, которым оказываются чужие голоса.

…пришел в себя…

… срочно Михеева сюда…

… выйдите, вам здесь нельзя быть…

Суета вокруг меня парализует. Все, что я могу — жадно хватать ртом воздух. Голоса сливаются в единое целое. А я держусь только за одну мысль.

— Где… она?

Ловлю в фокус кого-то из врачей. Седовласый дед сосредоточенно смотрит на меня, щурится.

— Кто? Сергей, вы меня понимаете? Слышите?

— Где Алина?

Он удивленно косится на коллег. А затем опускает взгляд, и я только сейчас начинаю чувствовать пальцы, которые намертво вцепились в его ладонь.

— Здесь была девушка, но она вышла в коридор и…

— По… зови…

Скалюсь, пытаясь приподняться. Совсем близко раздается оглушающий писк, а следом чувствую, как перед глазами начинает все плыть.

— Надо стабилизировать, — последнее, что успеваю разобрать, прежде чем темнота поглотит меня окончательно.

К счастью, длится это недолго. Наверное.

Я с трудом ориентируюсь во времени. Но когда у меня получается открыть глаза, в комнате приглушенный свет. Такой, что я могу пару раз моргнуть, а следом уже полноценно осмотреться.

Я в больнице, это уже понятно. Обстановочка тут такая себе — уныло, серо.

Рядом стоит кресло, в котором она. Моя женщина.

Свернулась и спит, подложив ладошку под щеку.

Нехарактерная нежность появляется в груди, стоит мне только увидеть Алину. Так и тянет встать и подойти к ней. Но вместо этого я лежу, глядя на нее, запоминая каждую черточку.

Она осунулась за эти дни. За эти чертовы дни, которые я провел без нее.

Решение отправить ее в безопасное место далось мне непросто. Отпустить Алину — значило отрезать часть себя. Причем понял я это, когда она уже уехала.

Сутки был сам не свой, пока уже Тарас не вправил мне мозги — расслабляться и тормозить было некогда. Молчанов, которого мы не воспринимали всерьез, оказался тем еще обмудком. И за то время, что сидел тихо как мышь под веником, оброс связями. Да такими, что замес у нас вышел знатный. Полгорода гудело как никогда. Мы с парнями практически не знали покоя эти дни.

Было не просто островато, а пиздец как горячо. Даже Бессонов, который обычно оставался в стороне от текущих разборок, поучаствовал вместе со своими парнями.

Северный порт — точка, которую хотят многие. Мне не впервой было отбивать свое место под солнцем. Но, пожалуй, давно не было настолько жестко.

Пришлось даже привлечь Григорьева с его ресурсами. По молодости я бы наверняка закусился, захотел бы выгрести сам. Но годы брали свое, и в этот раз, обсудив с Тарасом и Игнатом ситуацию, мы вместе приняли решение использовать сторонние ресурсы. Партнерство от этого лишь стало крепче. Максим, к счастью, был мужик с понятиями. Так что порт мы в итоге отбили. Как и остальную часть города.

Я уже готовился ехать за Алиной и Демьяном, когда Молчанов решил сорвать куш напоследок и снюхался со Смоляковым-старшим. Именно благодаря последнему я оказался в шаге от того, чтобы сменить место жительства на кусок земли на кладбище.

И возможно, если бы не слова Алины, этим бы все и закончилось.

Все тело пиздец как ломит от боли. Но едва я вижу ее, как все ощущения притупляются.

Я понятия не имею, как эта хрень работает, и почему я так реагирую на нее. Почему именно