Полночь (СИ) - Кин Михаил

Выполняя эту примитивную и не сложную работу, я невольно прислушивался к стоящему гомону в комнате. Стоял спор между бандитам. Вот один из них бывший рыбак, теперь орал, размахивая руками, и отчаянно бранился — и все только потому, что другой не соглашался с ним, что рыба которую ловили у побережья Райлегга более вкусная чем та которую ловят в море. Он утверждал, что она более жирная и вкусная чем та, которую привозят из других регионов, а другой бандит, имя, тощий атриец с хитрыми, похожими на щелочки глазами, утверждал, что лучшая и жирная рыба обитает возле побережья Атрии.

Остальные четыре бандита с большим интересом прислушивались к спору, кто лежа на койке, кто приподнявшись на локте, кто сидя за маленьким столом, и временами подавали реплики. Иногда они начинали говорить все сразу, и тогда в тесном комнатушке их низкие голоса звучали подобно раскатам грома. Они спорили о пустяках, как дети, и доводы их были крайне примитивны. Собственно, они даже не приводили никаких доводов, а ограничивались простыми утверждениями или отрицаниями. Вкусовые качества и жирность рыбы они пытались доказать просто тем, что высказывали свое мнение с воинственным видом и сопровождали их выпадами против национальности, здравого смысла, прошлого или родителей своего оппонента.

Они беспрерывно курили и курили, дешевый вонючий табак. В маленькой комнате нельзя было просто продохнуть от дыма. Все мои вещи, да и я сам уже насквозь провоняли этой адской смесью. Этот дым, и стоящий гвалт из-за пустяка, сильно бесили меня, привыкшего к более спокойной обстановке. В трущобах уже ставших мне родными, были конечно; и теснота, и практически отсутствие тишины. Но все было как-то, по-семейному что ли. Я уже испытывал дурноту, хотя, быть может, причиной было переутомление из-за свалившихся на мою голову проблем.

Когда бандиты узнали, что я врачеватель, ко мне начали постоянно притаскивать раненых. В основном это были ножевые раны, или переломы полученные в ходе драк. Так-как мой чемодан так и остался в трущобах, а выходить мне было строго запрещено. Работал я рыбьей косточкой вместо иглы и грубыми нитками. В противоположность остальным членам банды, я ни с кем не был в ссоре, более того, отлично ладил со всеми. Головорезы относились ко мне, должно быть, со снисходительным презрением, но, во всяком случае, не враждебно. А те пострадавшие, которым я понемногу залечивал их раны и они целыми днями качались в подвесных койках из старой парусины под потолком, уверяли, что я ухаживаю за ними лучше всякой сиделки и что они не забудут меня.

Клето всерьез решил заняться моим обучением. С раннего утра я посещал уроки мастера Тито, познавая науку взлома, карманных краж и язык жестов, именуемый тут безъязыкий, после мной занимался сам Клето. Так что начался мой личный кошмар. Клето лютовал. Все, что я делал, было или совсем плохо, или недостаточно хорошо. Недостаточно высоко, недостаточно быстро, недостаточно далеко. Моя сила и скорость его совершенно не устраивала. Проведя несколько спаррингов он скорчил такую гримасу, будто проглотил лимон намазанный навозом. Вначале я пытался сражаться в той стойке которую мне показывал Энцо, но моего нового наставника она совершенно не устроила. Он так и заявил: — это дерьмо оставь для правильных придурков. Чтобы сражаться в стойках, нужно знать базу, а у тебя ее совершенно нет.

Но он очень удивился, когда узнал, что я обоерукий, так тут называли амбидекстров, он тут же вручил мне два скимитара. И мы тренировались с утра до вечера, когда я начинал уже просто падать от усталости. А потом все начиналось снова, бег, прыжки, отжимания, потом шли спарринги. Клето казался даже не двужильным, складывалось такое ощущение, что такое понятие как усталость для него не существует. Я не жаловался, и переносил все тяготы молча. Отчетливо понимая, что все это для моего же блага. Чем и заслужил его расположение.

Я отлично чувствовал свое тело, и та скорость с которой я впитывал “песнь стали” впечатлила даже Брогана. Который был крайне скуп на какую-либо похвалу. Через неделю Клето начал уходить на работу, и я продолжал тренироваться под руководством Брогана, который был жесткий, если не сказать жестокий. И спарринги с ним были сражением на грани, если зазеваешься, легко можно получить увечье, он не церемонился вообще. Донна Леона меня к чему то готовила, это было ясно даже тупому и слепому, главный вопрос был в том, к чему именно.

Работы у серых было выше крыши, и ублюдков которых надо отправить на тот свет, было больше чем клиентов в портовом борделе, со скидкой двое по цене одного. По негласному договору с наместником, тот кто контролирует порт, платит в казну определенную сумму положенного налога, и присматривает за порядком. За это Наместник закрывает глаза на творящееся в нижнем городе, и не лезет в бухгалтерию, проходящую через порт на самом деле. Руководствуясь принципом; — плати налог и не бунтуй, да и хрен с тобой, живи как знаешь. А кто там именно будет контролировать все это, его не интересовало. Но если постоянно дергать тигра за усы, он рано или поздно покажет зубы, и зальет все огнем, захлопнув кормушку.

В данный момент у руля в криминальном мире Райлегга, стояла донна Леона. Но Райлегг был слишком большим и населенным городом, чтобы один человек все смог держать. Слишком жирный кусок был на кону, и желающих занять теплое место под солнцем было слишком много. Назревал очередной передел, это чувствовали все. Молодые уличные банды сбивались в огромные толпы, готовясь переписать правила написанные кровью куда более крутых бандитов, готовились все, мы, конкуренты, и конечно черный барон Бранкати, начальник тайной стражи наместника. Нижний город бурлил как котел на костре, и я оказался в центре этого кипящего варева.

Постоянные стычки и разборки были привычным делом. Прошло уже два месяца как я сидел безвылазно в норе тренируясь, меня до сих пор разыскивали, и выходить из убежища мне было запрещено. Когда случилась первая неприятность, коснувшиеся непосредственно нас. Убили Каприана, одна из конкурирующих банд сделала заказ сама на себя, устроив ловушку. И в эту же ночь просто жутко злющая Карлотта, которая с вывихнутыми пальцами левой руки и арбалетным болтом в ягодице, притащила на себе раненого Удавку. Я мучил отмычкой замок, когда услышал крик.

— Дарий где ты, ты срочно нужен у большого Бена.

Я поспешил в капитанскую рубку, в которой и жил большой Бен, подойдя к Бену, Бронгану и Пьетро, склонившихся над Удавкой. Я их бесцеремонно растолкал, требуя, чтобы не мешали, в другое время мне такая наглость дорого бы обошлась. Но сейчас всем было не до мелочей. Удавка тяжело с присвистом дышал. На его одежде расплылось большое пятно крови и оно начало засыхать превратившись липкую корку. Я аккуратно срезал ее по кусочкам, и, когда добрался до рваных кровавых ран на теле, он открыл глаза и посмотрел на нас.

— Я ранен, — сказал он своим тихим голосом.

— Да, дружище, — ответил я. Он не был мне другом, но это было то немногое, что я могу для него сделать. И встретив его взгляд пронзительно синих глаз, попытался улыбнуться ему, но губы словно застыли, улыбка съехала в бок выйдя кривой и вряд ли ему помогла.

Ран обнаружилось не меньше трех, впрочем, сказать наверняка было трудно. Через живот шла ужасная открытая глубокая рана, по-видимому, от изогнутого ножа в виде когтя. Скорее всего, острый кусок металла располосовал ему все кишки, потому что от живота сильно пахло мочой и испражнениями, и была черная кровь. Раны зияли также в груди и на бедре. Трудно было оценить тяжесть повреждений, нанесенных его внутренним органам. Просто чудо, что он еще не умер, но ему оставалось жить считанные часы, а то и минуты, и я был абсолютно бессилен.

— Дела очень плохи? Большой Бен и сам это видел, но решил уточнить.

— Да, я кивнул ему. — Я ничем не смогу помочь ему.

Но я не учел, до какой степени привязывала Удавку к жизни надежда, что его спасут. А услышав мои слова, он словно провалился в черный колодец. Он резко побледнел, кожа, упругость которой поддерживало лишь сила воли и надежда, обвисла.