Аметисты Серафимы Суок - Алина Егорова

О своем новом замужестве Серафима Густавовна решила бывшего мужа не оповещать, чтобы не добить его окончательно. Что бы ни болтали злые языки, Серафима Суок имела доброе сердце. Она продолжала отвечать на редкие письма Нарбута, а когда письма прекратились, поняла, что Владимира больше нет. Он сгинул в Магаданском крае в кровавом тридцать седьмом.

Харджиев занимался переводами, редактировал сценарии для Эйзенштейна – словом, принадлежал к творческой элите и жил относительно неплохо.

Серафима поселилась с мужем в его комнате в Марьиной роще, стала рисовать декорации для «Мосфильма», где работал Харджиев. К ним в гости приходили актеры, художники, писатели. Захаживал Виктор Шкловский, писатель, сценарист, литературный критик. Он был обласкан властью и награжден Орденом Трудового Красного Знамени. Лысый, с лукавыми, умными глазами, всегда со вкусом одетый, это был импозантный мужчина, своим поведением и мягкими движениями напоминающий вальяжного домашнего кота.

При виде Серафимы глаз его заиграл. Он произнес витиеватый комплимент, в котором сам же запутался, отчего смутился.

Сима засмеялась искристым смехом. Новый знакомый ей нравился.

Харджиев, на глазах у которого происходила эта недвусмысленная сцена, оставался невозмутимым. Несмотря на свои армянские корни, он считал ревность низменным для его возвышенной натуры мещанством. Николай терпел даже Юрия, когда тот без приглашения являлся в их дом.

Олеша писал мало и постепенно спивался. Ольга смиренно тащила на себе крест и даже, казалось, была счастлива. Он все еще любил Симу и не скрывал этого. Сима его жалела в память об их любви.

Выглядел Юрий Карлович неважно: в заношенном костюме и в растоптанных туфлях со стертыми каблуками, с серым, рано постаревшим лицом. Прежними у Юры оставались глаза и гордая стать польского шляхтича. Он даже деньги, которые одалживала ему Сима, принимал со снисхождением, словно это он ее выручал, а не наоборот.

Ольга не смела ревновать к сестре. Ведь он гений, а гению позволительно все.

Когда-то давно. Кириши

У Птенчика было имя. Обычное имя, каким в то время называли очень многих мальчиков, – Сергей. Но кто об этом хотел знать? В их классе кроме него было еще два Сергея, поэтому Птенчик, и точка.

Больше всего Сергей Акимов не терпел несправедливость и собственное бессилие. Особенно его раздражало, когда ситуация касалась его самого, а он ничего не мог сделать. Да хотя бы с этим дурацким «Птенчиком», который прилепился к нему с первого класса.

Распределяли роли в школьном спектакле, и ему как самому щуплому и низкорослому досталась роль птенца. Он вообще не хотел участвовать ни в каком спектакле – больно надо! Оставаться после уроков на репетиции, а потом выступать перед всеми, нарядившись в пыльно-цыплячий замызганный костюм, оставшийся еще со времен основания школы.

Но, вне зависимости от его согласия или несогласия, прозвище уже подхватили.

– Птенчик! Птенчик! – прокатились смешки по классу.

Спасибо, Альбина Альбертовна, удружили!

Училка лишь улыбалась своей мерзкой улыбочкой и даже не пыталась присмирить класс, как это она обычно делала, когда начинался шум.

Акимов ничуть не сомневался, что Альба знала, к чему приведет ее распределение ролей, не могла не знать. Оттого мерзко вдвойне. Педагог, вместо того чтобы создавать благоприятный микроклимат в классе, его сознательно ухудшала.

Много позже, приехав на студенческие каникулы в родные Кириши, Сергей Акимов в одном из баров с удивлением узнал в компании молодящих подвыпивших женщин педагогов школы, в которой учился.

Они громко и развязно смеялись, разговаривали тоже громко, натренированными на уроках зычными голосами. Альбина Альбертовна, самая пьяная из них, жаловалась на мужчин и на жизнь в целом. Говорила, что мечтала стать актрисой, а поступить смогла лишь в педагогический, и что ей до оскомины надоела школа и особенно дети, у которых есть перспективы, в отличие от нее.

Подруги с ней соглашались: они тоже мечтали, тоже подавали надежды, но судьба сложилась иначе, и они вынуждены прозябать в провинции, впустую распинаясь перед ничего не хотящими бездельниками.

К седьмому классу Сергей вытянулся, благодаря серьезному занятию карате приобрел спортивную фигуру и вообще преобразился до неузнаваемости: это был уже хоть и худощавый, но высокий и жилистый подросток с коротко стриженым ежиком серых волос в пику тогдашней мальчишеской моде на длинные до носа челки.

От спортивного парня исходила волна уверенности и силы, но, несмотря на это, кличка никуда не делась. В классе Сергей более-менее общался только с Ромкой Основиным. У них вообще класс был недружным: сплошные ссоры, подлянки и дикие игры, словно это были не школьники, а зверята.

Параллельный класс мало чем отличался: там тоже царила вечная грызня. И ведь школа была не какой-нибудь неблагополучной, а вполне себе нормальной, расположенной практически в центре. Девяностые годы наложили негативный отпечаток на общество, школа являла собой микрокопию страны с ее первобытными порядками.

О том, чтобы сменить школу, Акимов не думал. Город у них маленький, в новой школе о его кличке непременно узнают. Выйдет шило на мыло.

Сергей привык обходиться без друзей. Приходил в класс со звонком, со звонком же и уходил, нисколько не желая задерживаться в «зверинце», как он про себя называл школу. На переменах он предпочитал слушать плеер или читать.

Его круг общения был на тренировках. Там подобрались отличные ребята, которым было некогда заниматься глупостями и не было нужды самоутверждаться за чужой счет.

Чем дольше Акимов занимался каратэ, тем больше его отрывало от школьного коллектива. В течение года он часто уезжал на соревнования, после которых являлся в класс, словно на другую планету: все события проходили без него, о чем он ничуть не сожалел и о чем не хотел знать, но все равно невольно был посвящен в них задним числом.

Петя Пономарёв из параллельного «А» класса физкультурой занимался отдельно, в специальной группе, а на урок со всеми приходил только на зачеты. Для него был облегченный вариант комплекса упражнений, с которым он справлялся едва. Все считали, что Пономарёв филонит, картинно возмущались несправедливости и издевались над ним, когда он извивался на перекладине или в семи потах бежал свою сокращенную дистанцию. Затем под улюлюканье и смешки Петя ходил взад и вперед и шумно восстанавливал дыхание.

Во время одного из таких зачетов Воронин подослал к Пете Лыкова – одного из своих шестерок. Тот сильно толкнул Пономарёва в спину. Петя плашмя грохнулся, издав звук упавшего шкафа. Уже утих продолжительный хохот, а Петя все лежал.

– Да ладно, вставай! – струсил Вовчик. Он опасливо посмотрел на «слепоглухонемых» учителей – Наталью Петровну и Вадима Владимировича, которые на