Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

таком состоянии ему была невыносима мысль, что сейчас он сядет в трамвай, идущий в Хонго, и после долгого пути окажется в своей тесной комнатке на втором этаже. И он в лучах заходящего солнца не спеша, куда глаза глядят, направился в сторону, прямо противоположную Хонго. На всегда оживленной улице с приближением вечера стало еще многолюднее. И витрины, и асфальт, и верхушки деревьев – в общем, все вокруг заливал весенний воздух. Это и был окружающий мир, создававший его нынешнее настроение. Вот почему вбиравшее в себя свет вечернего солнца сердце Сюнскэ, шагавшего по улице, не окрашивалось в пасмурные цвета заходящего солнца, в нем разливалась светлая радость, нисходившая с неба над его головой.

Когда стемнело, он сидел в кафе и, поев, очищал принесенное на десерт яблоко. Перед ним стояла стеклянная вазочка с искусственной лилией. За спиной механическое пианино беспрерывно исполняло музыку из оперы «Кармен». Справа и слева от него за мраморными столиками сидели посетители, которые оживленно переговаривались с напудренными официантками и смеялись. Окруженный всем этим, Сюнскэ думал о грустном молчании, воцарившемся в приемной психиатрической лечебницы после полудня. Оранжерейные розы, льющийся в окно солнечный свет, тихие звуки рояля, потупившаяся Тацуко, – в его сердце, согретом портвейном, то появлялись, то исчезали эти приятные образы. Заметив наконец, что официантка принесла зеленый чай, он случайно оторвал взгляд от яблока как раз в тот момент, когда сёдзи раздвинулись и из ночи, освещенной множеством фонарей, медленно вошел Ои Ацуо в черном пальто.

– Эй! – непроизвольно воскликнул Сюнскэ.

Ои, удивленно подняв глаза, стал осматривать кафе, где плавали клубы дыма, и сразу же увидел Сюнскэ.

– О-о, в странном заведении ты оказался, – сказал он, подойдя к столику Сюнскэ, усаживаясь на стул, не снимая пальто.

– По-моему, именно ты большой любитель подобных странных заведений.

Сюнскэ, дразня приятеля, бросил взгляд на официантку, предупредительно склонившуюся над Ои.

– Я человек богемы. Я не эпикуреец, как ты. Вот почему и в самом деле большой любитель всяких кафе, баров и даже самых дешевых кабачков.

Он уже где-то, наверное, выпил и весь раскраснелся, произнося свою пламенную речь.

XXXI

– Однако, будучи большим любителем таких заведений, я и близко не подхожу к тем, где остался должен.

Ои неожиданно изменил тон, выражение его лица стало насмешливым, и, повернувшись вполоборота к стойке, он надменно приказал:

– Порцию виски.

– А остались заведения, куда ты еще можешь заходить?

– Не говори глупостей. Это только так кажется, но видишь, я же сюда пришел.

В это время самая низенькая официантка, больше всех остальных своих подруг похожая на девочку, осторожно принесла на подносе стакан виски. Это была пышущая здоровьем девушка с круглым подбородком, большими глазами, сквозь пудру просвечивала янтарная кожа. Глядя, с какой нежностью официантка, ставя на стол расплескивающийся стакан, смотрит на Ои, Сюнскэ не мог не вспомнить о его любовных делах, о которых Фудзисава в феске рассказывал Сюнскэ пару дней назад в книжной лавке Икубундо. Ои беззастенчиво смотрел на покрасневшую официантку:

– Что-то ты очень уж чинная. Если рада, что я пришел, нечего стесняться, сделай веселое лицо. Это мой близкий друг, аристократ Ясуда. Кстати, он аристократ не потому, что обладает придворным титулом. От меня он отличается только тем, что у него водятся деньжата. Моя будущая жена, О-Фудзи-сан. Здесь она первая красавица. Если ты снова зайдешь сюда, не забудь дать ей хорошие чаевые.

Закуривая, Сюнскэ улыбнулся – что ему оставалось делать. Однако лицо девушки, что было необычно для девушек такой профессии, залила краска непритворного стыда, и она, осуждающе, будто это ее младший брат, глянув на Ои, убежала к стойке, размахивая широкими рукавами яркого кимоно из дешевого шелка. Глядя ей вслед, Ои нарочито громко рассмеялся и, залпом осушив стакан, обратился к Сюнскэ, будто в шутку добиваясь его согласия:

– Ну как? Красавица, верно?

– Да, чистая, приятная девушка.

– Брось, брось. Я говорю о физической красоте O-Фудзи… О-Фудзи-сан. А не о красоте духовной, именуемой чистотой. Есть она или нет, для Ои Ацуо не имеет никакого значения.

Ничего не отвечая, Сюнскэ пускал носом табачный дым. Тогда Ои, протянув руку через стол и взяв из черепахового портсигара сигарету, атаковал его с довольно необычной стороны:

– Городской житель, как ты, слеп к такого рода красоте, это плохо.

– Просто я не такой проницательный, как ты.

– Шутки в сторону. Скорее, обо мне можно сказать, что именно я не такой проницательный, как ты. Это Фудзисава чуть что называет меня донжуаном, но, кажется, теперь пальму первенства перехватил ты. Как у тебя дела? С теми двумя красавицами?

Сюнскэ во что бы то ни стало хотел избежать сейчас разговора на эту тему. Поэтому он пропустил слова Ои мимо ушей и снова перевел разговор на официантку О-Фудзи-сан.

XXXII

– Сколько ей? Я имею в виду О-Фудзи-сан.

– В этом году – восемнадцать. Родилась в год Тигра.

Ои, начиная заказанную новую порцию виски, сел с ногами на стул.

– Если речь идет о ее возрасте, то, наверно, не такая уж она чистая, хотя… в общем, мне все равно, может, чистая, а может, и не чистая, но, что ни говори, она женщина, поэтому скукотища с ней будет ужас какая.

– Женщины не заслуживают такого презрения.

– А ты их уважаешь?

Чтобы не отвечать на прямой вопрос, Сюнскэ и на этот раз лишь улыбнулся – ничего другого ему не оставалось. А Ои, перед которым стояла третья порция виски, выпустил дым прямо в лицо Сюнскэ.

– С любой женщиной скучно. Всех женщин, начиная с дам высшего общества, разъезжающих в автомобилях, и кончая самыми дешевыми проститутками, можно подразделить самое большее на десять типов. Если думаешь, что я вру, попробуй окунуться с головой в разврат. Быстро перепробуешь все эти типы женщин и потеряешь к ним всякий интерес.

– Ты что, уже потерял интерес?

– Потерял интерес? Ты, видимо, шутишь… Нет, хочешь насмехаться – насмехайся. Говоря, что мне женщины не интересны, я все равно продолжаю волочиться за ними. Тебе это может показаться глупым. Но то, что они мне не интересны, – чистая правда. И то, что интересны, тоже чистая правда.

Заказав четвертую порцию виски, Ои утратил свой обычный надменный вид, его пьяные глаза, будто наполнившись слезами, заблестели. Сюнскэ с любопытством наблюдал за происшедшей с ним переменой. Но Ои, нисколько не считаясь с тем, что подумает Сюнскэ, преспокойно выпив пятую, а потом и шестую порцию виски, пылко продолжал:

– Самое интересное, что, если не волочиться за женщинами, жить становится совсем противно, просто невыносимо. Но когда начинаешь волочиться, оказывается,