Командир пяти кораблей северного флота - Владимир Николаевич Пыков

для них тоже хватало. Баренцево и Норвежское море нас пощадило – более 4-5 баллов волны не было, да и ветра более 18 м/сек тоже. А на Балтике вообще была тишина. Так что до Балтийска, где надо было сдать боезапас, мы добрались вполне благополучно. В Североморск теперь на самолете я прибыл во второй половине ноября и сразу подал рапорт о демобилизации.

Теперь можно было оглянуться назад, сделать кое-какие выводы, подвести итоги.

Но прежде, чем их подводить, нужно было приехать в Сочи, где я жил до начала своей воинской службы, прописаться и получить квартиру. Прописка – как ненавидели это слово наши бескомпромиссные правозащитники, утверждая, что это то же крепостное право. Нужна регистрация! Переместился ты на новое место жительства, – сообщи об этом властям. Для учета, и всё. Правозащитники своего добились! Прописка стала называться регистрацией. Как она освободила граждан от крепостного права прописки? Это легко проследить на моем примере. Чтобы прописаться в однокомнатной квартире матери, мне достаточно было 3-4 документов в одну инстанцию – паспортный стол. Через неделю мне выдали новенький паспорт с пропиской.

В 1996 году появился закон, по которому офицер, прослуживший на Севере более 15 лет, должен был получить пенсию с коэффициентом, но если ты продолжаешь жить на Севере. Я решил выписаться из Сочи (благо квартира в моей собственности) и зарегистрироваться в Мурманске. Но теперь я должен был испрашивать разрешение на то,

чтобы выписаться из Сочи, у начальника ПВС УВД района. Даже Советская власть не смогла такое придумать. Это первый пункт «освобождения» от крепостного права. Последующие будут при регистрации. Семь лет потребовалось нашим законодателям, чтобы понять, что пенсионер, отмучившийся десятки лет за Полярным кругом, достоин получать пенсию с учетом коэффициента, где бы он ни жил. Я немедленно выписался из Мурманска для ре- гистрации в своей собственной квартире в Сочи.

Не тут-то было. После отмены Советской власти и «крепостного права» прописки всё стало гораздо сложнее. По количеству предоставляемых документов и времени процедуры – в десять раз, по количеству инстанций – «всего» в пять. Что только мне ни пришлось писать: и анкету на 20 позиций, одна из которых спрашивала, – зачем я приехал в Сочи. Да жить я хочу в своей квартире! Не лишней оказалась и автобиография, инструкция, как её писать, у чиновников имелась.

В конце всех процедур, а где разрешение моего сына на мою регистрацию. Я пояснил, что он курсант военно-морского института, и сам в Сочи не зарегистрирован. Товарищей это не убедило даже тогда, когда я напомнил им об элементарной логике: если он мне не разрешит, то и я ему не разрешу, – квартира будет пустовать вечно?   Ответ:

«Ничего не знаем, так положено». При всей глупости наших чиновников (особенно средних-пишут инструкции

– «шедевры», и нижних – их используют бездумно; стар- шие-то в основном специализируются на взятках, «откатах», воровстве) они мне нравятся…своей глупостью. Я никогда не давал ни одной взятки, я просто сочинял такие бумаги и справки, что они по глупости своей их учитывали. Не буду открывать все тайны, но один «перл» приведу, – обоих своих сыновей я прописал в Сочи, не выписывая из Ленинграда, а старший даже не один здесь. Два режимных по прописке города! Я довольно долго исследовал, – что превалирует в чиновнике: алчность, вороватость или глупость? Сделал вывод: в нижнем и среднем, к счастью, – глупость, в старших – алчность.

Квартиру я после оформления паспорта получил ровно через год, так как в очереди был двадцать вторым, неко- торые получали до меня и раньше. Многие из военных пенсионеров, которые демобилизовались спустя год после меня, не получили жилье до сих пор. А если бы я на флоте получил адмиральское звание, демобилизовался бы лишь в 1995 году. Тогда о квартире можно было и не заикаться. Вот тогда-то я с теплотой вспомнил о своих бывших недоброжелателях, препятствующих моему продвижению по службе и присвоению воинского звания. Не будь их, не имел бы я собственной квартиры до сих пор.

Анализируя после окончания службы отношения со своими начальниками, ясно видишь следующую закономерность: ко мне хорошо относились представители высшего командования (начиная с командования флотом), не исключая и политработников. Ранее я упоминал членов во- енного совета- начальников политуправления СФ вице-адмиралов Падерина и Сорокина. А Сорокин, когда стал членом военного совета – начальником политуправления ВМФ СССР, оказал мне целенаправленную, решающую поддержку в «схватке» с начальником авиации ВМФ генерал-полковником Мироненко. Дело в том, что на главные авиационные корабельные должности командование авиации флота присылало непригодных для этого офицеров. Я сменил двух заместителей командира по авиации, трех командиров авиационной боевой части (БЧ-6), – результат был тот же. Прибывшему на наш флот Мироненко местные авиа начальники пожаловались на мой «кадровый беспредел». С Мироненко я говорил довольно резко и его самого обвинил в создавшемся положении. Началась подготовка меня к очередной парт комиссии. Об этом узнал прибывший из Москвы Сорокин. После беседы со мной, на следующий день он собрал в кабинете командующего флотом самого командующего, командующего ВВС СФ, начальника политотдела эскадры и меня. В течение 1,5-2 минут Сорокин пояснил причину сбора, а затем коротко, но жестко оправдал меня по всем пунктам, указав командующему ВВС Северного флота на безответственность по укомплектованию «Киева» старшими офицерами-авиаторами. Вопрос о моей парткомиссии был снят. Второй Раз, в том же кабинете, с участием Сорокина. Откровенно с симпатией ко мне относился адмирал флота Егоров. Сначала как командующий СФ, а затем как начальник главного морского штаба. Об Отношении ко мне предыдущего НГШ адмирала флота Н.Д.Сергеева я уже упоминал.

Среди непосредственных начальников на пальцах одной руки можно пересчитать относившихся ко мне благопри- ятно или хотя бы нейтрально. Разгадка разного отношения ко мне разнокалиберных начальников – на поверхности. Крупные начальники никаких личных отношений со мной не имели и знали обо мне только по результатам: боевая служба, ракетные стрельбы, различные плавания, безаварийное обеспечение безаварийных полетов авиации и так далее. У ближних же, тем более непосредственных начальников, счет ко мне был совсем другой. Здесь главным было то, что и каким тоном я им сказал, как поступил в ничего не значащих для дела мелочах.

Я уже упоминал, как я при постановке на бочку крейсера передал управление им начальнику штаба эскадры контр-адмиралу Гусеву. До этого произошел похожий случай с моим комбригом Дымовым. Еще командуя БПК «Смышленый», глубокой ночью возвращались к причалу в Североморск. Комбриг, посчитав, что я слишком близко прохожу возле одного из причалов, скомандовал рулевому:

«Право руля!» Команда на руль или машинный телеграф означает, что начальник вступает в управление кораблем. Вахтенному офицеру я приказал