Самое бессмысленное убийство - Алексей Макеев

того… – Старуха помолчала. – А кроме того, он-то и не знает, что ты его дочь. Я-то ему сказала… когда-то, давно… я ему сказала, что ты не его дочь… что твой отец не он, а другой…

– Но почему? – ошарашенно спросила дочь.

– Потому что он изломал мне всю мою жизнь, – все так же бесстрастно ответила старуха. – Зачем же ему было знать о тебе? Пускай живет спокойно и вдалеке от меня. Будто и не было ничего. Вот он и жил. А теперь он рядом, и время мое на исходе.

– Вот это да! – не могла прийти в себя Надежда. – Мамочка, а ты ничего не путаешь?

– Я еще из ума не выжила, – сказала Елизавета Петровна. – Здесь он… твой отец.

– Что же, вы с ним как-то общаетесь? Встречаетесь, разговариваете, вспоминаете…

– Разве с ним можно разговаривать и вспоминать? – Мать рассмеялась сухим старческим смешком. – Непутевым он был, таким и остался. Таким и помрет.

– И что же делать? – растерянно спросила дочь.

– Пока я жива, ничего, – ответила мать. – А когда я умру, ты повстречайся с ним и скажи: я твоя дочь, а мальчик – твой внучок. Считай, что такое тебе от меня завещание. Пускай он порадуется напоследок. Все-таки всю мою жизнь я… – она не договорила. – А теперь – идите, потому что я хочу побыть одна. И приходите ко мне в следующий раз. Вы же знаете, как я вас люблю.

Это была последняя встреча матери с дочерью и последний их разговор. Нет, пока Надежда с дедом Пыней – своим отцом – не встречалась. Не до того ей было: гибель матери, похороны, слезы и усталость… Да и решиться надо было на такую встречу, настроиться, заранее подобрать нужные слова. Дело-то вон какое.

Считает ли Надежда, что именно ее отец убил ее мать? Такой вопрос застал ее врасплох и поверг в растерянность. До разговора с Крячко она даже и не думала об этом. А сейчас не знает, что и думать. Вот такая, стало быть, мелодрама.

– А фото Надежды с сыном не забыл прихватить? – спросил Гуров.

– Обижаешь, начальник! – Крячко похлопал себя по карману. – Здесь оно. Как я мыслю, предъявим его деду Пыне в самый пиковый момент. Я прав?

– Как всегда, – улыбнулся Гуров.

– Ну, а у вас-то что? – спросил Крячко.

Гуров кратко рассказал ему о Гене и о письмах.

– Понятно, – сказал Стас. – Стало быть, будем читать чужие письма и размышлять над чужими трагедиями… И давними, и недавними – как придется. Я правильно понимаю?

– Опять же прав, как всегда, – кивнул Гуров.

Глава 21

Решено было читать все письма подряд, и причем каждое письмо должны были прочитать и Гуров, и Крячко, и Федор Ильич. Затем, когда письма закончатся, договорились обменяться мнениями, версиями и выстроить некую общую картину. А дальше будет видно.

Писем и впрямь оказалось не слишком много, всего сорок четыре. Причем датированные разными годами: большинство писем были в конвертах, так что определить время их написания труда не составило. Но что больше всего поразило и Гурова, и Крячко, и Федора Ильича – так это тот факт, что некоторые письма писались совсем недавно. Эти письма были без конвертов, но определить время их написания было тоже несложно: бумага была свежей, не истрепанной и не засаленной, да и почерк, которым они были написаны, говорил о том, что писал их старик.

– Вот ведь как, – удивленно произнес Федор Ильич. – Оказывается, они переписывались почти до самой смерти старушки. Удивительно. Отчего бы им не встретиться и не выяснить наконец отношения? Для чего им было писать письма? Ведь жили рядом.

– Наивно рассуждаешь, народный представитель, – усмехнулся Крячко. – Ведь говорила же старушка своей дочери перед смертью: ее возлюбленный Пыня всю жизнь был такой невыносимой личностью, что попробуй ты с ним по-людски пообщайся. Наверно, что ни встреча, то скандал и прочие эмоциональные безобразия. А общаться им, видимо, все же хотелось, несмотря ни на что. До самой последней минуты… Вот они и устроили общение с эпистолярным уклоном. И так – всю жизнь. Как только они еще ухитрились родить совместного ребенка при таких-то отношениях. Эхма, жизнь!

– И все равно я не понимаю, – развел руками Федор Ильич. – Ведь, кажется, при таком-то раскладе намного проще разбежаться и забыть друг о дружке. Зачем же мучить один другого всю жизнь?

– Когда-то я читал один рассказ, – сказал Гуров. – Не помню, кто автор… Растут, значит, в лесу два дерева – береза и сосна. И так они выросли друг от друга близко едва ли не из одного корня! А деревья-то разные, разной породы, и, по логике, им надо расти вдалеке друг от друга, чтобы друг дружке не мешать. Но… И вот они растут и вынуждены сплетаться между собой ветвями, переплетаться стволами и корнями. И так им неудобно от такой тесноты, так мучительно. А деваться некуда. Такая уж у них доля. Родились, переплелись и мучают друг друга. И сосне неудобно, и березе тоже. Особенно когда в лесу буря. Уж так они скрипят, так трутся друг о дружку, так ненавидят: сосна – березу, а береза – сосну. Издалека слышен их мучительный скрип. А что поделаешь, надо терпеть. По крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь одно дерево не срубит.

– Вот наш дедушка Пыня и срубил березку, – задумчиво сказал Крячко. – Теперь-то никто не скрипит. Можно расправить ветви и вздохнуть полной грудью. Интересно, как ему теперь дышится?

– Надеюсь, скоро мы это узнаем, – сказал Гуров.

– Значит, такой он, мотив преступления? – спросил Федор Ильич больше у самого себя, чем у собеседников. – Оказывается, бывают и такие мотивы? Березка и сосенка, мешающие друг другу.

– Чего только не бывает, – вздохнул Крячко. – Ну, давайте читать письма, что ли. А то меня начинает одолевать тоска в связи с несовершенством жизни.

На что еще обратили внимание Гуров, Крячко и Федор Ильич, так это на то, что все письма, которые попали им в руки, были писаны Михаилом Ефимовичем и не было ни одного, написанного Елизаветой Петровной в ответ. Впрочем, особо удивляться тут не приходилось, ведь эти письма были отправлены именно Елизавете Петровне. Ответно написанные ею письма должны были храниться у Михаила Ефимовича. Если, конечно, он их хранил, а то, может быть, и затерялись.

Письма были прочитаны к середине ночи. Вторую половину ночи друзья, используя информацию, почерпнутую из писем, складывали, по выражению Крячко, в пазлы, чтобы получилась зримая и логичная картинка-рассказ об убийстве одного старика другим стариком.