Моя легендарная девушка - Майк Гейл

«Если выбирать только за внешность, — сказал я себе, — то я хотел бы, чтобы Кейт оказалась блондинкой».

Я позвонил Кейт.

— Привет, Кейт. Это Вилл.

— Алло, — радостно сказала Кейт. — Как там твой брат?

— Ничего, — сказал я, теребя уголок фотографии светловолосой девушки. — Раздумывает, в какой университет поступать.

Мне не терпелось выяснить, кто из двух девушек — она. Но мне не хотелось спрашивать в лоб. Не знаю, почему. Мне кажется, во многом в моем смущении виновата была совесть.

— Скажи, чтобы не заморачивался, — посоветовала Кейт. — Посмотри на меня.

Я так и сделал. То есть я посмотрел на фотографии девушек, которые держал в руках. Кейт начала говорить о том, как много можно узнать о жизни, если просто жить, но я отключился, сосредоточив все внимание на фотографиях. Я встал с кровати и подошел к стене, где висела карточка Агги. Я расположил двух возможных Кейт по сторонам Агги и подумал, случится ли так, что настанет день, когда я буду вынужден изуродовать одну из этих фотографий?

Больше ждать я не мог.

— Какого цвета у тебя волосы?

— У меня? — недоуменно переспросила Кейт. — Не понимаю. Какое отношение это имеет к кейнесианской экономике?

— Никакого, — робко отозвался я. — Но все равно, пожалуйста, скажи, какого цвета у тебя волосы.

— Мои волосы?

— Ну да, твои волосы.

— Рыжеватые. А почему ты спрашиваешь?

— Не коричневые?

На этих фотографиях не было Кейт. Меня тут же охватило разочарование. Я швырнул снимки в пакет-ведро и приготовился поскорее прекратить этот разговор, потому что почувствовал, что тучи моей обиды сгущаются.

— Конечно, они не от природы рыжие, — заявила Кейт через некоторое время. — На самом деле они такого унылого коричневатого цвета. В этом я пошла в отца.

— Ты же сказала, что они не коричневые, — огрызнулся я.

— Они не коричневые, — сказала Кейт, и в ее голосе мелькнула легкая тень тревоги из-за того, что я считаю цвет волос настолько важной вещью. — Они были коричневые. А теперь рыжие. Это довольно просто, знаешь ли.

Я засунул руку в пакет, достал обе фотографии и внимательно их изучил. Пелена упала с моих глаз. Теперь брюнетка была для меня самой прекрасной девушкой на земле. Я вернул блондинку в пакет и улегся на кровать, держа перед лицом фотографию настоящей Кейт.

— Мне нужно тебе кое в чем признаться.

— Звучит заманчиво, — сказала Кейт. — Я слушаю.

— По-моему, я нашел твои летние фотки, — заявил я, все еще немного переигрывая.

— Где я в Париже?

— Ага.

— А я думала, куда они делись… — задумчиво проговорила Кейт. — Они за шкафом были?

— Ух ты! — на секунду мне представились расставленные по всей квартире скрытые камеры. — Как ты догадалась?

— Квартира не такая уж большая, — ответила Кейт. — Во всех остальных местах я посмотрела, а двигать шкафы я не стала. Тебе где-нибудь еще моя любимая щетка попадется. Загадочная штука эти шкафы. Вечно за них что-нибудь падает. — Она помолчала. — Ну и как? Ты разочарован?

— Нет. Что ты. А кто эта блондинка? — спросил я и тут же пожалел, что не придержал язык.

— Это моя соседка по квартире, Паула. Всем парням обычно нравится она. Она очень красивая.

— Ничего, — сказал я равнодушно. — Не в моем вкусе, правда. Чтобы все было по-честному, хочешь узнать, как я выгляжу?

— Нет, спасибо, — ответила Кейт. — Ты милый, как бы ты ни выглядел. Честно говоря, я стараюсь представить тебя жутким уродом. Чтобы приятно удивиться, если что.

— Я вышлю тебе твои фотографии, да? — сказал я, хотя мне отчаянно хотелось оставить их у себя.

— He-а. Оставь себе, — сказала Кейт. — Каникулы были ужасные. Целых две недели к нам постоянно приставали какие-то мерзкие типы. Один даже сказал мне, что я похожа на его мать. Ну, не извращенец ли?

Мы болтали не меньше часа. За это время она рассказала мне про поездку в Париж. Я в ответ рассказал ей про путешествие на Тенерифе[99], куда мы ездили в июле с Саймоном и Тамми. Мы сняли квартиру с одной спальней и договорились, что гостиная будет моей комнатой. Но в результате мне три дня подряд пришлось делить ее с Саймоном, когда Тамми вышвырнула его из спальни за то, что он придурок. А когда у них был мир, мне приходилось слушать сквозь бумажные стены гостиной, как они бьются в любовном исступлении. Это были очень тоскливые каникулы.

Пересказывая свои летние приключения, я вдруг почувствовал, что проголодался. Кроме того, меня посетила мелочная, но беспокойная мысль о том, сколько же будут стоить все эти междугородние разговоры. Я уже и так задолжал миллионы банку, 300 фунтов отцу (я их одолжил на каникулы) и 30 фунтов Тому, хотя у него еще даже работы нет. Я изящно закруглился и попрощался, пообещав перезвонить вечером и рассказать, как прошел остаток моего дня рождения.

Я вытащил свои прекрасные лилии из чайника и положил на кровать, потому что мне был нужен кипяток, чтобы развести «острую томатную лапшу», которую я нашел за медово-ореховыми колечками. В меню все еще была рыжая ржавая вода, так что я проявил находчивость и вылил в чайник газированную минералку, которую купил вчера вечером. Ожидая, пока закипит чайник, я просмотрел в комнате фотографии и разделил их на две пачки — «Кейт» и «не Кейт». Пачку «Кейт» я взял с собой на кухню, уже полную пара из чайника, и залил пластиковый стакан с лапшой до отмеченного уровня, а потом плеснул еще каплю — на счастье. Обычно я не могу ждать три минуты, пока лапша размякнет, но сейчас время пролетело незаметно — я увлеченно разглядывал моих «Кейт» одну за другой, снова и снова, пытаясь получше представить себе, что она за человек.

Из половины лапши я сделал сэндвич, добавив соевого соуса из маленького пакетика, потом вытер руки о джинсы и вернулся на кровать, не забыв поставить лилии обратно в «вазу». Пока я жевал, мне пришло в голову, что, несмотря на все свои старания, я все-таки, пожалуй, счастлив. Уже почти час мне в голову не приходило ни одной плохой мысли. «Может быть, это и есть счастье», — подумал я. Какая-то часть меня рассудительно настаивала, что нужно сесть поудобнее, расслабиться и наслаждаться этим ощущением — ведь оно непременно окажется мимолетным. Другая часть меня — та самая, что в три года заставила меня потрогать решетку газового камина, хотя я уже и до этого об нее обжигался, — хотела непременно исследовать это чувство. Сможет ли оно выдержать парочку испытаний?

Я подумал про школу и про Алека Хили из одиннадцатого, самого злобного ребенка из тех, что мне когда-либо встречались.

Но мне все равно было хорошо.

Я подумал об упражнениях, которые надо подготовить на понедельник к третьему уроку.

И все-таки мне было хорошо.

Я представил себе Арчвей и все собачье дерьмо, которым он наполнен.

И все-таки мне было хорошо.

Я подумал про то, что мне исполнилось двадцать шесть и теперь я официально ближе к тридцати годам, чем к двадцати.

И все-таки мне было хорошо.

Я подумал про деньги, которые задолжал банку, прибавил туда студенческие займы, которые делал в течение двух лет, и еще то, что я возьму за этот год, пока не начну работать на полную ставку.

И все-таки мне было хорошо.

Тогда я подумал про Агги.

16:17

Мизансцена такая: я сижу на кровати, приставив к виску телефон, как будто это заряженный пистолет и я готовлюсь вышибить себе мозги.

Перед тем как дойти до этого состояния, я провел довольно много времени в мучительных размышлениях о том, что сейчас собирался сделать. При этом моя слезливая сентиментальная апатия то вырастала до небес, то шла на спад. В конце концов я делаю так всегда, когда приходится принимать важное решение: я составил список всех за и против в надежде, что логика подскажет мне довод, способный меня удержать.

Три причины, почему мне стоит позвонить Агги

1. Мне кажется, я неравнодушен к Кейт. В моих чувствах к ней есть оттенок постоянства. Я привязался к ней, и этого уже не изменить. Никогда. Кейт может стать воплощением всех моих желаний. Я не хочу ее потерять. Я обязан поставить точку во всей этой истории между мной и Агги. Другие знаки препинания не годятся.

2. В глубине души я вовсе не на 100 процентов уверен, что все еще люблю Агги. То, что случилось между ней и Саймоном, только открыло мне глаза на то, до чего я бы и сам дошел, если бы почаще задумывался — может быть, я ее больше не люблю. Может быть, я наконец ее забыл. Может, я просто раздул до невероятных размеров роль, которую она играет в моей жизни. В моем сознании она превратилась в нечто неимоверное — в Мою Легендарную Девушку. Если я не выясню, что она значит для меня, как я смогу быть уверен, что забыл ее?

3. Больше причин придумать не могу. По-моему, их больше нет.