Лучше умереть! - Ксавье Монтепен

— Черт побери! Что вы не дура — сразу видно… Но должен предупредить: ремесло хоть и несложное, но очень утомительное.

— А я сильная… И выносливая…

— Париж хорошо знаете?

— Не очень, но, наверное, ваши клиенты живут в этом же квартале?

— У хозяина есть клиенты и в других.

— А где он живет?

— На улице Дофина, но постоянные клиенты у нас есть и в Ситэ… и в Марэ.

— За день-два сумею как-нибудь разобраться, уж я ног своих не пожалею… Как вы думаете, меня возьмут?

— О! Уж это-то я вам могу гарантировать! Мы три дня пытаемся найти разносчицу. Если хотите, я сегодня же вечером скажу хозяину, что утром вы придете переговорить с госпожой Лебре — она у нас этим занимается.

— Вот и хорошо! Окажите мне услугу! Очень вас прошу: вы сделаете доброе дело.

Тон, которым были сказаны эти слова, тронул за сердце подмастерье булочника.

— Не сомневайтесь, не забуду и сделаю с большим удовольствием, потому что вы, мамаша, по-моему, очень славная женщина… Завтра утром придете в лавку и скажете, что я вас прислал… Лионец… Меня так тут все называют… К хозяйке подойдите. Кстати, а вас как зовут?

— Лиз Перрен.

— Вот и прекрасно!…

И Лионец вышел из лавочки, направляясь, как и всегда по ночам, на работу. Жанна расплатилась и вернулась в свое новое жилище.

«Разносчица хлеба… — размышляла она, поднимаясь по лестнице на верхний этаж, — я буду работать по пять часов в день… Получать по три франка и большую булку… А все остальное время останется свободным. И я употреблю его на розыски сына!»

На следующее утро, ровно в половине восьмого, она отправилась в булочную на улице Дофина. Госпожа Лебре стояла за прилавком. Приказчик не забыл о своем вчерашнем обещании, и когда Жанна сказала, что ее прислал Лионец, хозяйка, расплывшись в улыбке, спросила:

— А! Так это о вас Лионец рассказывал нам с мужем?

— Да, сударыня.

— Вы хотите работать разносчицей?

— Да, сударыня, и буду очень рада, если вы возьмете меня.

— А вы никогда прежде такую работу не выполняли?

— Нет, но я надеюсь, что желание работать позволит мне быстро освоиться, и сделаю все от меня зависящее, чтобы вы были мною довольны.

— Я тоже надеюсь.

— Значит, вы возьмете меня?

— Разумеется… по крайней мере, попробуем… Где вы живете?

— Улица Сены, 24… Я недавно приехала с родины, где прожила три года.

— Вы замужем?

— Вдова.

— Этого достаточно… Ваше славное лицо говорит о вас лучше всяких бумажек. Как вас зовут?

— Лиз Перрен.

— Ну что ж, Лиз, считайте, что мы обо всем договорились. Вы мне подходите! Работать начнете завтра утром. А сегодня обойдете клиентов с моей служанкой, адреса я вам дам.

— В котором часу нужно быть в булочной?

— К шести — на утреннюю разноску. И хотя у нас есть клиенты, которые живут довольно далеко, к девяти вы уже сможете сюда вернуться, чтобы сдать деньги. Потом нужно прийти в пять часов, потому что для некоторых ресторанов и домов мы печем во второй половине дня, но это займет у вас немного времени… Часа полтора-два.

— Хорошо, сударыня.

— Получать будете три франка и два фунта хлеба в день… Я только это могу вам предложить.

— Я согласна, сударыня.

— Тогда зайдите к полудню… А это вам для начала, — сказала булочница, взяв из кассы десятифранковую монету и протягивая ее Жане, — держите.

Беглянка покраснела до корней волос, поблагодарила, пообещала прийти вовремя и ушла, очень довольная. В полдень она вернулась в булочную, где ее ждала хозяйская служанка. Они вместе обошли всех клиентов, и через два часа Жанна уже хорошо помнила, куда нужно относить хлеб завтра утром.

Обедать дома Жанна не собиралась. Работа и розыски детей неизбежно отнимут у нее все время, так что готовить будет некогда. И она решила, что, раз в «Привале булочников» кормят совсем недорого, она, как и остальные, вполне может питаться там. Подумав об этом, она туда и отправилась; там, как и накануне, она встретила Лионца и поспешила поблагодарить его.

— Да что вы, мамаша Лизон… — удивился он. — Я рад, что смог помочь вам.

И с этого дня все булочники дружно признали ее своим человеком и стали называть «мамаша Лизон». На следующее утро она в положенное время явилась на работу. Накануне вечером она по списку адресов клиентов составила себе самый удобный маршрут, позволявший тратить как можно меньше времени.

Поскольку идти на набережную Бурбонов было дальше всего, она решила, что отправится туда в последнюю очередь. В дом на набережной она вошла в половине девятого.

— Опять новенькая!… — воскликнула при виде ее консьержка.

— Да, сударыня… — с улыбкой сказала Жанна. — Но надеюсь, что других вы теперь долго не увидите.

— Ну что ж! Это было бы совсем неплохо, особенно если вы всегда будете приносить хлеб вовремя.

Жанна отправилась разносить хлеб жильцам. На седьмом этаже было две двери, одна напротив другой, и никаких табличек с фамилиями жильцов; Жанна остановилась было в нерешительности, не зная, в какую из них постучать, как вдруг одна из них отворилась, и на пороге появилась Люси.

— Ой, сударыня, вы мне хлеб принесли?…

— Да, барышня, — ответила Жанна, восхитившись красотой мастерицы. — Двухфунтовая булка, так?…

— Да, именно… Заходите… Я сейчас заплачу.

Клермонская беглянка вошла в комнату, сразу же поразившую ее идеальным порядком и удивительной чистотой. Она остановилась, пытаясь отдышаться после долгого подъема по лестнице.

— Вы, похоже, очень устали, голубушка… — сказала Люси, протягивая деньги.

— Да, барышня, есть немножко. Адресов много, а работаю я первый день.

— Может, присядете на минутку?

— О! Нет, спасибо… утреннюю работу я уже закончила. Сейчас отнесу деньги в лавку и пойду отдохну.

Жанна все же не сдвинулась с места. Она никак не могла оторвать взгляда от лица Люси. Ее охватила внезапная и непреодолимая симпатия к девушке.

— Вы раньше никогда разносчицей не работали? — спросила мастерица.

— Нет, барышня… но я быстро освоюсь… Сил у меня хватит… да и духу тоже… Ну, до свидания!…

— До свидания, голубушка.

Но Жанна продолжала стоять: ноги у нее словно к полу приросли. Она с любопытством оглядывала комнату. Ее внимание привлекли разложенные ткани и швейная машина.

— А вы портниха? — спросила она.

— Да, и с удовольствием вам что-нибудь сошью.

— Ну что вы! Нет у меня денег заказывать себе такие вот роскошные наряды. Вы ведь на богатых шьете?

— Конечно. Зато, когда выдается свободное время, я могу шить на бедных и почти что бесплатно.

— Ах, барышня, как это мило с вашей стороны!

— Это вполне естественно.

Потом Люси, желая сменить тему разговора, спросила:

— Значит, хлеб теперь всегда будете приносить вы?

— Пока буду работать разносчицей у госпожи Лебре… и надеюсь, что это продлится достаточно долго.

— Если вам трудно подниматься так высоко, оставляйте мою булку у консьержки, она с вами расплатится. А я сама за ней спущусь. Только скажите ей, что это для госпожи Люси.

Услышав имя, Жанна побледнела, сердце бешено заколотилось.

— А! — с трудом произнесла она. — Значит, вас зовут Люси?

— Да.

— Очень красивое имя… мне оно всегда нравилось…

Жанна отступила назад, в последний раз внимательно посмотрела на девушку и направилась к двери, сказав:

— До завтра, барышня…

Возвращаясь в булочную на улице Дофина, разносчица размышляла:

«Люси! Ее зовут Люси, как и мою доченьку! Это имя пробудило во мне страшные воспоминания. И такое необычное чувство охватило меня, когда я ее увидела. Ведь моя дочь сейчас должна быть примерно того же возраста. И такая же высокая… и хорошенькая… и я, наверное, никогда ее не увижу! Где она теперь, моя Люси?… Жива ли хотя бы?… Какое мучение! Но мне хочется еще раз увидеть ее… буду каждый день приносить хлеб прямо к ней. Ведь она напоминает мне моего ребенка».

Назавтра вдова Пьера Фортье, явившись в дом на набережной Бурбонов, не стала оставлять хлеб у консьержки, а проворно поднялась на седьмой этаж, чтобы самой вручить его Люси; и так она стала делать всегда. Девушка проникалась все большей симпатией к славной женщине, так стойко выполнявшей свою тяжелую работу. В дом на набережной Жанна Фортье заходила в последнюю очередь и всегда спешила, стараясь выкроить несколько минут, чтобы чуть-чуть задержаться в мансарде. Ненасытным взглядом она смотрела, как Люси работает, и уходила от нее с радостью на сердце.

Она не осмеливалась расспрашивать девушку о ее прошлом. Да и к чему? Что это ей может дать? Да, ее дочь тоже звали Люси; но ведь девушек с таким именем много. Время от времени Жанна заставала Люси в обществе жениха. Клермонской беглянке и в голову не могло прийти, что красивый молодой человек, фамилию которого она не знала, — сын Жюля Лабру, в убийстве которого ее признали виновной.