Ложь Моего Монстра - Рина Кент

— Теперь я знаю, откуда у тебя эта черта.

— Я не всегда занятая.

— Ты определенно такая. Ты также любопытный назойливый человек, который не выполняет приказы.

— Я не уважаю иррациональную власть, ясно? Этому меня научила мама. У нее было время обучать меня и проверять мои успехи в учебе, а также заботиться о доме. Клянусь, она делала за день больше, чем я за месяц. Несмотря на то, что у нее была прислуга, она не могла усидеть на месте, — ностальгическая улыбка накрывает ее губы. — Раньше я сводила ее с ума своими выходками. Я возвращалась в главный дом в грязном платье, с грязными волосами и в заляпанной обуви, потому что играла в футбол со своими двоюродными братьями, а она такая: «Malyshka! Что я говорила о том, чтобы пачкать свою одежду? С такими успехами ты никогда не станешь леди!». Если бы она только знала, насколько правильным было это утверждение.

Интересно. По многим причинам.

Во-первых, она решила рассказать о той части своей жизни, с которой я незнаком, без особого давления с моей стороны.

Во-вторых, она не только была богатой молодой леди, но, по-видимому, жила в большом семейном особняке, потому что она называла свой дом главным домом, и у них была прислуга.

В-третьих, ее мать мертва, потому что она говорила о ней в прошедшем времени.

На самом деле, она никогда не упоминала ни о каких членах семьи до сих пор. Они в России? Почему она никогда не звонит им и не навещает?

— Если ты ненавидишь быть мужчиной, почему бы тебе не вернуться к тому, чтобы стать женщиной? — я спрашиваю.

Она моргает.

— И остаться твоим телохранителем?

— Скорее всего, это будет невозможно, но я найду тебе другую должность.

Например, моя женщина.

Я делаю паузу. О чем, черт возьми, была эта мысль? Я только что думал о Саше как о своей женщине? Да. Да, я, блять, думал.

Несмотря на все вопросительные знаки, похороненные вокруг нее, как смертельное минное поле.

— Я не могу, — выдыхает она с легким вздохом. — Быть женщиной для меня опасно, потому что… ну, я стала бы мишенью.

— Для кого?

Она качает головой.

— Даже я не знаю.

Это единственное, что она расскажет.

На данный момент.

Однажды я узнаю о ней все, что нужно знать.

Я медленно убираю свою руку из ее и встаю.

— Если тебе лучше, иди прими душ.

Она застигнута врасплох и, кажется, только сейчас понимает, что на самом деле она совершенно голая. Ее лицо приобретает глубокий малиновый оттенок, когда она встает, опираясь на стену.

— Тебе нужна помощь? — я спрашиваю.

— Что? Нет, нет, зачем?

Она остается там, вероятно, ожидая, когда я уйду, и только после того, как я убеждаюсь, что это из-за смущения, а не из-за слабости, я выхожу из ванной.

И это, дамы и господа, входит в список пяти самых сложных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать, прямо после того, чтобы не трахнуть ее неделю назад, когда она лежала голой на моей кровати.

Нет ничего, что я хотел бы больше, чем помочь ей принять душ, но это означало бы прикоснуться к ней. Это означало бы быть опьяненным ее близостью, запахом и присутствием, которое, кажется, затмевают весь гребаный мир.

И если бы я это сделал, я бы поддался и трахнул ее, не задумываясь.

Я бы выплеснул на ее тело все сегодняшние сложные эмоции, разочарования и неудачи, но я не могу этого сделать, когда она травмирована из-за того, что ее чуть не изнасиловали.

Поэтому я решил разобраться с этой частью.

Я отправляю сообщение Виктору, чтобы он подождал меня внизу с Юрием и Максимом, затем переодеваюсь в свежий костюм. Убедившись, что Саша действительно принимает душ, я выхожу из комнаты и тихо закрываю за собой дверь.

Я нахожу трех своих лучших мужчин перед домом.

— Как дела, Босс? — спрашивает Максим, зевая. — Думаю, мы все молились, чтобы этот день закончился.

Виктор бьет его по голове, даже не глядя на него.

Максим хватается за ушибленное место и кричит.

— Какого хрена это было?

— За твою наглость.

— Я просто озвучиваю то, что все думают. Какого хрена?

— Мы закончим только после того, как сожжем все укрытия албанцев.

Губы Юрия приподнимаются в нехарактерной ухмылке.

— Мы идем за другим их подразделением?

— Да, идем.

Виктор хмурит брови.

— Пахан сказал нам разобраться с ними, когда придет время.

— Сегодня такое же подходящее время, как и любое другое, — я направляюсь к машине, и Виктор уступает мне дорогу. Я останавливаюсь перед ним и хватаю его за плечо. — Мне не следовало бить тебя раньше.

— Я уже забыл об этом.

— А я нет, — я встречаюсь с его бесстрастными глазами, которые иногда отражают мои. Виктор более бесчувственный, чем я, и использует свою верность только ко мне в качестве движущей силы и иногда позволяет ей влиять на всю его личность.

Его воспитывал отец-одиночка, который работал начальником службы безопасности Романа и погиб во время миссии, когда Виктору было около двенадцати. У него не было другой семьи, и, поскольку он всегда был сварливым мудаком, который любит указывать на недостатки других людей, он никому не нравился.

Я был единственным, кто сидел рядом с ним во время еды и занимался с ним боевыми искусствами. Я сделал это, потому что мне нравилась его тихая компания и прагматичная личность. Со временем он стал моей тенью и моим самым преданным человеком.

Я сжимаю его плечо.

— Но я предупреждаю тебя, Виктор. Не вставай снова на моем гребаном пути.

Выражение его лица не меняется, когда он говорит своим роботизированным голосом.

— Я не буду. Если только это не касается твоей безопасности.

Он только что говорил точно так же, как Саша. Кто они, черт возьми, такие? Телепаты или что-то в этом роде?

— Я должен сказать, — Максим открывает пассажирскую дверь. — Мне нравится идея избавиться от них раз и навсегда. Я могу пожертвовать сном ради этого.

Юрий толкает его и прикрывает рот ладонью.

Да, день уже должен был, блять, закончиться, но не раньше, чем каждый из нападавших на Сашу заплатит цену.

Возможно, меня не было там, чтобы остановить это, но я позабочусь о последствиях.

Я уничтожу каждого