Адъютант его превосходительства - Игорь Болгарин

Бинский встретил Юру своим обычным дурацким возгласом:

— А, кадет пришёл! Раздевайтесь! Будем пить чай!

Юра привычно снял курточку и покорно вышел на кухню. Он даже не успел сделать глоток, как вернулся Бинский со свёртком в руках.

— Держите масло, кадет! Викентию Павловичу желаю здравствовать. Ксении Аристарховне тоже нижайший поклон. — И проводил Юру на улицу.

Неподалёку от Федоровской церкви Юра увидел мальчишек, которые играли в «чижа». Юра хорошо знал все тонкости этой игры и поэтому, присев в сторонке на камешках, стал наблюдать за ходом мальчишечьего состязания. Пожалел, что не может сам принять участие в игре, так как пришлось бы надолго застрять здесь.

Затем он прошёл мимо церкви и хотел было свернуть к трамвайной остановке, но увидел знакомого, воспоминание о котором вызвало в его душе странное беспокойство. По малолюдной улице быстро шагал весовщик Ломакинских складов Загладин.

Юра остановился, даже уже открыл рот, чтобы поздороваться с ним, да так и застыл, поражённый: следом за Загладиным, на некотором удалении, вразвалочку шёл, глазея по сторонам, ещё один Юрин знакомый… чекист Семён Алексеевич. Да-да, Юра не мог ошибиться — он самый, Семён Алексеевич, в том же потёртом бушлате, что и тогда в Очеретино! Только теперь не висел у него через плечо маузер во внушительной деревянной кобуре и из-под расстёгнутого бушлата скромно выглядывала косоворотка, а не тельняшка.

Юра спрятался за угол дома, затаился и, выждав время, осторожно выглянул. Загладин стоял нагнувшись, завязывая шнурок ботинка. Семён Алексеевич тоже остановился, засунул руки в карманы и с независимым видом разглядывал фасад ничем не примечательного дома. Юрино сердце тревожно забилось в предчувствии необыкновенного приключения. Его окончательно осенило: эти двое как-то связаны друг с другом. Впрочем, почему «как-то»? Яснее ясного: Семён Алексеевич выслеживает Загладина.

И тотчас же пришло решение. Юра уже и раньше догадывался, что в доме Сперанских кроме видимой, размеренной жизни идёт и другая, вкрадчивая, непонятная, связанная с тайной. Об этом свидетельствовали и визит позднего гостя, и красноречивое молчание родных при его появлении, и таинственнее недомолвки при разговорах с тётей Ксеней, и многое другое. Обидно, конечно, что его в эту жизнь не пускают, может быть, от неверия в его силы, может, берегут от неприятностей. Но вот сейчас, когда нужно проявить выдержку и смётку, он непременно докажет своё право участвовать в ней — он найдёт, он должен найти способ предупредить Загладина о слежке. Да-да, он пойдёт незаметно следом, улучит момент и шепнёт Загладину о чекисте, а сам как ни в чем не бывало отправится дальше!

Юра ещё раз опасливо выглянул из-за угла дома: Заглавии уже маячил где-то в конце улицы, Семён Алексеевич приблизился к нему почти вплотную. Юра бросился следом, стараясь держаться в тени улицы, под деревьями. Так они все трое миновали несколько улиц, словно связанные между собой невидимой нитью.

Потом Загладин, видимо не замечавший слежки, свернул на Сенной базар. И тут в людском водовороте Юра потерял из виду и его, и Красильникова. Он в отчаянии бросался то в одну, то в другую сторону… Ну как же так? Как же он мог зазеваться? Что же теперь будет? Что будет?

А вокруг бурлил, качался из стороны в сторону, зазывал кого-то и кого-то проклинал базар. И над всем этим бестолковым галдежом висело ослепительно яркое украинское солнце. Слышались визгливо-зазывные крики торговок и торговцев:

— Купите сапожки! На стройные ножки! Ходить не в деревне, а королевне!

— Вот они! Вот они! Ночью работаны, днём продаются, а к вечеру даром отдаются!

Суета. Гул. Толкотня. Где тут кого отыщешь! Над самым Юриным ухом прозвенел истошный голос какой-то лотошницы:

— Пирожки! Пирожки! С горохом и с ливером!

Рядом с ней другая:

— Не блины, а заедочки — ешьте натюследочки!..

Юра бестолково метался в толчее и не находил ни Загладина, ни его преследователя…

На привозе было несколько тише. И людей здесь было поменьше, и торги шли по-крестьянски степенно и основательно.

В конце ряда мажар стояла телега с сеном. К ней и подошёл Загладин, толкнул дремавшего под потрёпанной шинелькой возницу. Тот поднял голову. Это был Мирон.

— Слышь, трогай! Поедешь за мной! — беззвучно, не разжимая рта, сказал Загладин.

Семён Алексеевич с безразлично-беспечным видом — мол, я не я и лошадь не моя — стоял неподалёку от телеги, и Мирон, разбирая вожжи, заметил его и насторожился. Этот человек в бушлате ничего не покупал и не продавал, не суетился, стоял спокойно и преувеличенно внимательно смотрел куда-то в сторону — туда, где ровным счётом ничего не происходило. Какая-то женщина остановилась возле Семена Алексеевича, заинтересованно спросила:

— Морячок, бушлат не продашь?

— Купи! — улыбнулся Семён Алексеевич, глядя на неё отсутствующими глазами. Женщина привычным ощупывающим движением схватилась за полу бушлата, он распахнулся, и Мирон успел выхватить взглядом за поясом у морячка ребристую рукоять нагана. Остальное произошло мгновенно.

— Ты кого за собой привёл, гад?! — ощерившись, прошипел Мирон в лицо Загладину и обеими руками с силой отбросил его от себя. Загладин полетел под ноги Семёну Алексеевичу, а Мирон метнулся в сторону, в гущу базара. Преследовать его было бесполезно, да и некому. Семён Алексеевич крепко держал Загладина, который катался по земле, бешено отбиваясь руками и ногами. На губах у него выступила пена.

Толпа забурлила, кинулась к месту происшествия и вынесла на пятачок, к брошенной Мироном телеге, Юру.

Юра видел, как Семён Алексеевич поднял за лацканы пиджака Загладина и прислонил его к телеге.

— Сбрасывай сено ты… покупатель! — толкнул чекист Загладина, но тот не шелохнулся.

Услужливые руки собравшихся быстро сбросили сено. Под ним на телеге рядами лежали винтовки и цинковые ящики с патронами…

Хоронясь за чужими спинами, Юра дождался, когда чекисты увели Загладина, а следом за ними, медленно продираясь сквозь галдящую толпу, двинулась телега с оружием. Проводив их взглядом, Юра бросился домой. Прямо с порога, не успев отдышаться, объявил Викентию Павловичу, что чекисты арестовали Загладина.

Как Юра и предполагал, известие это встревожило Сперанского, он бессильно опустился на диван.

— Боже мой! Все пропало! — прошептал Сперанский и, уткнув голову в большие ладони, несколько минут сидел молча, затем, с трудом подняв голову и глядя на Юру невидящими, недвижными глазами, стал расспрашивать его обо всем увиденном. Юра рассказал, откуда он знает Семена Алексеевича, как увидел его на улице, как пошёл за ним и за Загладиным и как потом потерял их в густой базарной толпе.