Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа - Митрополит Георгий (Ходр)

Если, в существе их поведения, для святого и политика нет общей меры, тем не менее святой молится о том, чтобы мир, политический мир, установился на земле. Мир — нормальная среда, в которой развивается человек, мир — знак его победы над собственными вожделениями. И в том, что люди считают себя обязанными искать мирных разрешений конфликтов, заключается значительный нравственный прогресс.

Но желание сохранить мир любой ценой часто бывает признаком трусости. Человек не становится лучше от самого по себе факта переговоров о мире. Мир становится нравственной ценностью лишь постольку, поскольку он выражает истинное примирение меж двумя враждовавшими прежде странами. Здесь мы приближаемся к тому, что византийская литургия называет «свышним миром», то есть миром, пришедшим свыше. Призвав такой мир, литургия говорит далее «о мире всего мира». Из этого текста явствует, что во вселенной может воцариться глубокий мир лишь тогда, когда она обратится.

Мир как призыв Божий и как действительность, которая осуществится в Царстве, есть та Божественная среда, куда зовет нас Господь вопреки порочности земного существования. Такой взгляд требует он нас постоянных усилий, направленных против войны между людьми. Чтобы осуществить его как знак грядущего Царства, не думая об эффективности, а уповая на спасение, необходима евангельская кротость.

Когда страна обращается в пыль и люди ощущают себя зверьми, травимыми день и ночь, постоянно озабоченными тем, как выжить, единственным прибежищем человека становится Господь. Бытие, как бы невольно, переносится в план Царства, которое становится единственной почвой, не уходящей из–под ног. Вера тогда есть не только обличение вещей невидимых. Она тогда та «вещь», которую приобретают, чтобы избежать пули вольного стрелка. Та «вещь», которой вольный стрелок хочет спастись от осаждающих его знакомых лиц убитых им людей. Вот что говорит Максим Исповедник: «Если нерушимая мощь Царства дана смиренным и кротким, кто тогда будет настолько лишенным любви и желания божественных благ, чтобы не потянуться изо всех сил к смирению и кротости, дабы стать, насколько возможно человеку, печатью Царства Божия, неся в себе то, что по благодати дает образ, подобный образу Христа, великого Царя? […] Душа, в которую естественно влилась святость образа Божия, волею Его преобразуется в подобие Божие. […] Она делается осиянной обителью Святого Духа. […] Через нее всегда таинственно рождается Христос, воплощаясь в тех, кого Он спасает; Он творит рождающую Его душу Девою–Матерью» [20].

В ежедневном и тесном соприкосновении с плачущими Евангелие везде оборачивается состраданием, простосердечием, кротостью, слезным крещением. Терпение святых позволяет понять, что немало есть таких мужчин и женщин, которые не могут представить себе, что их ждет в ближайшем или отдаленном будущем, но в их унижении раскрывается величие Бога. Царство, которое внутри нас, становится уделом тех, кто никого не судит. Они не думают о том, что прочитали когда–то раньше о поведении других. Для того, кто пережил опыт бездны, которой нет имени, остается только жертвенная смерть, мученичество. Новое творение внутри нас, и мы знаем, что оно никак не относится к истории, к человеческим свершениям.

Эта позиция не ставит под вопрос вовлеченность христианина в политику в иных ситуациях. Но она позволяет лучше понять отказ от этой вовлечености ради Царства. Этот отказ бывает серьезным при независимости ума, отсутствии враждебности к чужому, понимании всех элементов преображения, которые присутствуют в каком–либо событии. Аполитичный человек не может быть свободным; он погружен в отсутствие, в нем происходит регресс. Только исходя из силы внутреннего сияния можно отказаться от использования силы. Именно в освобождающемся сознании совершается свидетельство кротких.

Этот Иисусов путь — уже описанный в первой песни о Страждущем Рабе — отражает поведение самого Господа, когда Он явился Илии на горе Хорив. Там встреча с Богом была не такова, как на Кармиле, во время убийства Бааловых пророков: Господь сказал Илии: «выйди и стань на горе перед лицем Господним. И вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы перед Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь» (3 Царств, 11–13). Этот тихий ветер есть Богоявление.

Недаром изо всех добродетелей, в которые облачена святость человеческая, Господь указал Своим ученикам на одну: «Возьмите иго Мое себе и научитесь от Меня, ибо я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11, 29). Эта добродетель, вместе с прочими, будет в нас плодом Духа (Гал. 2, 22–23).

Христианский народ, сердцем обращенный к святому Лику и видящий кенозис лика Божия, может веками, оставаясь верным абсолюту, не совершать громких дел, а просто передавать дальше сказанные ему слова, формы, в которые заключена его молитва. Неся крест Иисусов, покорствуя заповеди о любви, он будет свидетельствовать во мраке истории о вечной Пасхе.

Убивать — значит отрицать Бога

Жизнь наша — дар Божий. Бог нам ее дает, Бог у нас ее отнимает. Человек не имеет никакого права на свою жизнь, и ему не позволено посягать на нее. Только Бог обладает правом на жизнь человека.

Мы получаем жизнь от Бога. От Него же мы получаем окружающих нас людей. Они могут жить, как им угодно. Наша роль — щедро давать им советы, быть на их стороне, служить им, пытаться улучшить их судьбу и жизнь. Оказывая им эту помощь, мы должны тем самим стараться сделать нашу душу краше. У нас нет права их убивать, даже если они нас об этом просят, ибо сами они не вправе положить предел своей жизни. Эта жизнь не принадлежит им, просто она им вверена. Поэтому запрещен аборт: мать не имеет права на жизнь зародыша.

Никто не «обладает» больным, а стало быть, никто не может сократить или помочь сократить его дни, как бы сильно он ни страдал. Никто не имеет права и на мертвое тело. Даже если больной уже ничего не осознает, мы не можем подменять его собой, а если делаем это, то посягаем на тайну существования.

Наше тело — не предмет, которым мы можем распоряжаться по собственной воле. Оно — неотъемлемая часть нашей личности. Оно также не есть собственность правителей или судей; первые не вправе дурно с ним обращаться, вторые не вправе предавать его смерти. Из тела исходит человеческая речь. Кто приговаривает другого к смерти, тот обнаруживает полнейшее презрение к его человеческой природе, отказываясь вступить с ним в диалог.

Мы и другие, каждый со своим телом, должны вместе устремляться горе. Ведь Бог сам влечет нас с нашими телами к Себе. Именно Он связует нас. Тот, кто движется к высотам, может встретить другого, только если этот другой станет спутником по паломничеству. Если мы оба не тянемся к Господу, то наши отношения могут нарушиться, став отношениями угнетения или корысти. При таких отношениях угнетатель и угнетенный начинают смотреть друг на друга, как на вещь. Всякие истинные человеческие отношения осуществляются между двумя внутренними существами, а внутреннего мира нет там, где нет Бога. Существо в своей последней истине становится действительным только тогда, когда оно открыто своему Творцу, а значит, и другим существам. При такой открытости оно не говорит больше «я», а говорит «мы». Это касается также и тела. Ему нужно выйти за собственные пределы, освободиться от всякого рабства, чтобы стать способным понять и принять другого. Когда сходятся вместе «я», «ты» и божественный «Он», весь человек целиком и все другие люди оказываются направленными к Нему. Убийство же разбивает эту триаду.

Кто вытесняет другого, тот вытесняет сам себя и отрицает власть Божию над собой и над другим. Всякий грех есть отрицание Бога, и относится это отрицание к тому или иному качеству Бога — кротости, милосердию или любви. Убивать — значит отрицать Бога полностью. Это значит отрицать Его существование как Подателя жизни. Мы убиваем другого, ибо считаем, что он мешает нашим замыслам, интересам, страстям или нашей свободе и всему, что с ней связано. И мы воображаем, будто это решение укрепит нас, усилит наше слово, утвердит наш авторитет. В конечном счете, убивать — значит изолировать себя, чтобы навязать бытию свои цели и смотреть на себя, как на бога. Сознательно или бессознательно, мы желаем занять место Божие. При всяком преступлении заповедей мы отчасти заменяем Бога собой. Но когда доходит до убийства, мы занимаем Его место целиком.

В фильме о Жанне д'Арк мне понравилась сцена, в которой, разгромив англичан под Орлеаном, Жанна скорбит обо всей крови, пролитой в рядах противника. Хотя она убеждена, что предназначена свыше вести эту войну, Жанна не может вынести всей этой резни. Напрасно полководец объясняет ей, что не бывает войны без пролития крови. Жанна остается при своей собственной логике. Я заговорил об этом споре между святой девой и прагматичным солдатом только затем, чтобы признаться, что меня самого охватывает ужас всякий раз, когда я читаю: «Избави мя от кровей, Боже» в 50–м псалме. Я убежден, что этому искушению может подвергнуться всякий человек, по крайней мере, власть имущий.