Vita Nostra - Марина Дяченко

Под вечер он захотел спать, но Сашка не пустила. И сидела с ним всю ночь, а на рассвете, уже часов в девять, он вдруг почувствовал сам — и понял, как эти упражнения делаются.

Они сидели в коридоре общаги на принесенных из комнаты стульях. Вокруг что-то происходило, ходили, топали, орали, смеялись, жаловались на недосып, просили жрать; Костя в этот момент поверил, что через два дня сдаст зачет.

А Сашка только теперь поняла до конца, что за ад он носил в себе все эти дни.

— Сашенька! Ух как хорошо, что ты позвонила! Мы завтра тебя встречаем, готовим сюрпризы, тут тебя такое ждет!

— Мама… Ты извини, я завтра не смогу приехать.

Пауза.

— Саша… Как это? Что случилось?

— Тут один мальчик пересдает зачет. Я ему помогаю.

Новая пауза.

— А что за мальчик?

— Однокурсник.

— Ну… Мы так тебя ждали… Старый Новый год…

— Я постараюсь приехать четырнадцатого, — сказала Сашка. — Я честно… раньше не могу.

По истории она получила, как ни странно, тоже «пять». При том, что совсем не готовилась. Билет выпал очень удачно: Сашка слушала и конспектировала эти лекции, конспектировала добротно и теперь без труда припомнила все до мельчайшей подробности.

— Побольше бы таких студентов, — сказала сияющая историчка. А Сашка, потупив скромно глаза, попросила:

— Пожалуйста… У Коженникова горе… Он в таком состоянии… Поставьте «три», я с ним позанимаюсь…

Историчка мучила Костю почти час, ничего от него не добилась, долго колебалась и поджимала губы — и все-таки поставила тройку.

Вечером того же дня первокурсники разъехались почти все. Остались несколько человек, чьи поезда шли утром, и «хвостисты».

И Сашка.

Экзамен третьего курса — тот самый очень важный, «переводной экзамен» — тоже выпал на тринадцатое. Никто не шутил по поводу несчастливого числа. Общежитие стояло полупустое и непривычно тихое.

Утром все третьекурсники собрались в зале. Лиза, Денис и Костя ждали в первой аудитории (а неудачникам из группы «Б» пересдача была назначена на час позже). Сашка бродила по коридорам; ни звука не доносилось из зала. Как будто там вовсе никого не было.

Потом вышел Портнов. Раздраженный, как показалось Сашке. Она вовремя спряталась за ногу бронзового коня; Портнов прошел в первую аудиторию, Сашка слышала, как он сухо сказал: «Приготовились, Павленко первая».

Сашка закусила губу.

Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать.

Потом из аудитории пробкой выскочила Лиза. Бледная, как известка. Сашка испугалась.

Лиза увидела ее. Сглотнула.

— Ну что? — спросила Сашка, не удержавшись.

— Сдала, — сказала Лиза шепотом.

И, порывисто обняв Сашку за шею, разрыдалась.

Это было неожиданно и даже как-то больно: Лизины часы, зацепившись за Сашкину прядь, дернули за волосы довольно ощутимо. Это было странно; у Сашки еще никто не рыдал на груди. Она только читала об этом в романах. Ее белый свитер стал мокрым от Лизиных слез и соплей; неуверенно, смущаясь, Сашка погладила ее по спине.

— Ну… молодец. Все хорошо.

Лиза отстранилась и, вытирая лицо рукавом, побежала в женский туалет — по дороге она то спотыкалась, то пыталась танцевать рок-н-ролл. Она справилась сама, подумала Сашка. Не знаю, что сделал с ней Фарит, но поблажкой здесь точно не пахнет.

Вторым вышел Денис. В отличие от Лизы, он был не белый, а красный.

— Как ты?!

— Три, — Денис не верил себе. — Елки-палки… Это же…

— А Костя?

— Сдает, — Денис уже думал о другом. — Сашка, я напьюсь сегодня до поросячьего визга. Уйду в город… Напьюсь в подворотне и буду валяться в канаве.

И он улыбнулся, как Золушка при мысли о королевском бале.

Денис тоже ушел. Экзамен третьекурсников все еще длился, в зале — и в институте — стояла тишина. Сашка, потеряв самообладание, мерила шагами коридор.

Снаружи вышло солнце. Загорелся стеклянный купол над статуей. Огромный всадник выплыл из темноты, будто выхваченный прожектором. Кто это? Почему он здесь стоит? Сашка бродила и бродила, слушая звук своих шагов. Время шло. Костя не показывался.

Наконец, распахнулась дверь; Сашка кинулась вперед и почти налетела на Портнова. Это он выходил из первой аудитории — очки на носу, светлый «хвост» переброшен через плечо.

— Самохина…

Сашка отступила. Портнов окинул ее взглядом с головы до ног: они не виделись с того самого момента, как он поставил ей «пять» в зачетку.

— Ну, я поставил ему зачет… — Портнов неопределенно кивнул куда-то через плечо. — Поставил, хотя… Ну-ка, идем со мной.

Он зашагал к стеклянной будке вахтерши. Сашка заглянула в аудиторию и успела увидеть Костю, потного, измученного, но не сломленного.

— Сдал?

Он кивнул ей, как будто сам себе не веря. Портнов взял у вахтерши ключи и коротко расписался в журнале.

— Самохина, в тридцать восьмую.

Он шел по коридору, позванивая ключами в опущенной руке. А Сашка шла за ним, будто на поводу.

— Ты его била?

Ключ повернулся в замке.

— Нет… То есть да. Так вышло, что…

— Понимаю. Заходи.

Она вошла. Перевернутые стулья задирали ножки к потолку, лежа сиденьями вниз на единственном в комнате столе. Портнов перевернул их один за другим.

— Иди сюда.

Сашке в глаза ударил ярко-зеленый луч, преломившийся в розовом камне перстня. Она пошатнулась. Портнов крепко взял ее за локоть.

— Когда у тебя поезд?

— Я не знаю. Я сдала билет на сегодня, и…

— Понятно. Билетов в кассе нет, можешь не уехать.

Сашка сглотнула. Портнов вытащил пачку сигарет и зажигалку. Закурил и тут же потушил сигарету:

— Извини. Я забыл, что ты не куришь.

Сашка удивилась. Портнов был первым в институте, кто обратил внимание на такую мелочь. При том, что ему явно очень хотелось курить.

— Мне все равно, — сказала она. — Я привыкла. Курите, пожалуйста.

Он спрятал сигареты. Сел. Жестом велел садиться ей. Сашка опустилась на кончик стула:

— У Кости… у Коженникова из-за вас умерла бабушка.

— Из-за меня?

— Из-за того, что вы ему не поставили зачет.

— Я не поставил, потому что он не был готов. Остальное — дела Фарита.

— А Фарит что, машина, исполняющая приговоры? Гильотина?

— Спроси у него сама, — Портнов вяло улыбнулся. — За что ты била этого лентяя?

Сашка опустила глаза:

— Он не хотел… не мог сосредоточиться.

— Фарит делает то же самое. На своем уровне.

Сашка сжала руки на коленях:

— Зачем вы с нами это делаете? За что? Мы особенные, мы в чем-то провинились?