Мизерере - Жан-Кристоф Гранже

— Это не слишком приятные воспоминания, — повторил он.

И не колеблясь перешел к делу:

— В сущности, в те времена все боялись коммунистического нашествия. Уж лучше мордатые американцы, которые успели ступить на Луну, чем Советы, угрожавшие национализировать всю планету. Вот почему, когда в Чили произошел государственный переворот, все промолчали. А ведь это был позор. Американцы задушили страну, финансировали подонков — правых экстремистов, всеми возможными способами саботировали режим Альенде. Так погиб режим, избранный демократическим путем и представленный выдающимися людьми.

Касдана удивило это предисловие. Он немало побродил по свету и знал, что военные редко придерживаются левых взглядов. Но затем он вспомнил, как его самого взволновала недолгая история народного правительства Чили. В кои-то веки не представляло труда распознать, кто прав, а кто виноват. И герои оказались на стороне красных.

— Когда, еще до государственного переворота, военные из «Patria у Libertad» начали с нами заигрывать, мы не раздумывали. Надо было перекрыть дорогу социалистам. Мы знали, что народное правительство все равно не продержится. Главное правило дипломатии — всегда спешить на помощь победителю. Лучше заранее оказаться на нужной стороне и, насколько возможно, постараться, чтобы все было сделано надлежащим образом.

— Извините. Мы говорим о пытках?

Кондо-Мари снова опустил руки в карманы.

У него были хорошо отработанные жесты коротышки, который старается выглядеть особенно значительным.

— В Алжире мы усвоили некоторые истины. Пытка — непревзойденное оружие. Мы применяли ее скрепя сердце, но результаты вынудили нас отбросить все сомнения. Нет ничего важнее, чем проникнуть в замыслы врага. И теперь, во времена терроризма, это вряд ли изменится.

Наступила тишина. Кондо-Мари сделал несколько шагов, прежде чем продолжить:

— Все делалось через посольство Франции. Официально мы прибыли в командировку для обучения вооруженных сил. И это не было ложью. Вояки из чилийцев были никакие. В основном неграмотные крестьяне, сменившие плуг на винтовку.

Касдан стоял на своем:

— Ну а вы-то приехали туда ради пыток?

— Да. Нас было трое. Лабрюйер, Пи и я. Сперва, на следующий день после путча, мы приехали туда, чтобы осмотреться. Речь шла о том, чтобы как можно скорее зачистить страну.

— Я прочел немало документов, — раздраженно возразил Касдан. — Стадион, политическая полиция, карательные отряды. Вы не сидели без работы. У вас руки по локоть в крови, генерал!

Волокин удивленно посмотрел на Касдана. Кондо-Мари улыбнулся. Его восковая бледность была почти зеркальной.

— Сколько вам лет, майор?

— Шестьдесят три.

— Вы служили в Алжире?

— В Камеруне.

— Камерун… Мне о нем немало рассказывали. Вероятно, это было увлекательно.

— Я бы назвал это иначе.

Касдан был готов взорваться. Он повысил голос:

— Черт возьми, что вы все ходите вокруг да около! В Чили вы обучали палачей. Вот и выкладывайте то, что мы хотим услышать. Чему вы учили военных? Кто были ваши сотрудники? Ваши ученики? Какие грязные приемы вы использовали?

Кондо-Мари обошел письменный стол и сел перед подносом, на котором не лежало ни одного документа. Свои маленькие пальцы он положил на темной кожи бювар. Еще один исполненный значительности жест.

— Садитесь, — спокойно предложил он сыщикам.

Они сели. Генерал важно сплел пальцы.

— Мы приехали в марте семьдесят четвертого, когда схлынула первая волна насилия. Военные отыгрывались на леваках и иностранцах. Мы научили их обращаться с электричеством, и это не игра слов.

Касдан уже понял. История всего лишь вечное повторение.

— Они его уже применяли, но очень беспорядочно. Использовали так называемый «гриль»: металлическую кровать, через которую пропускали электрические разряды. Довольно примитивный метод. Мы предложили им аргентинский инструмент, «пикану». Электрическое острие, позволяющее делать более… точную работу. Рассказали им о чувствительных точках. О длительности воздействия. О болевом пороге. Суть спецподготовки заключалась в доказательстве того, что боль можно причинять быстро. Эффективно. Не оставляя следов. Соблюдая даже некоторые… научные рамки. Например, мы настояли на том, чтобы на каждом сеансе присутствовал врач.

— Сколько продолжались эти курсы?

— Про других мне ничего не известно. Сам я выдержал недолго. Мне удалось вернуться во Францию через несколько месяцев.

— Мы слышали об операции «Кондор».

— Это правда, наши советы могли пригодиться при любых операциях, в том числе и для операции «Кондор». Преимущество электричества в компактном оборудовании. Диктатуры того времени в принципе могли устраивать допросные центры где угодно. Даже на иностранной территории.

— Вы были единственными инструкторами?

— Нет. Это было нечто вроде… группы. Палачи съехались отовсюду. Мы преподавали, а также занимались научными исследованиями. Эти репрессии предоставили нам уникальную возможность. Свежий, почти неисчерпаемый материал. Политзаключенные. Массовые аресты.

— Среди инструкторов были бывшие нацисты?

Кондо-Мари ответил не колеблясь:

— Нет. Нацисты удалились на покой в пампасы или к подножию Кордильер. А некоторые, наоборот, занимали высокие официальные посты в Сантьяго и Вальпараисо. — Поразмыслив, он продолжил: — Впрочем, припоминаю, среди нас был один немец. Страшный человек. Но слишком молодой, чтобы быть нацистским преступником. Кажется, он приехал в Чили в шестидесятых годах.

— Как его звали?

— Не помню.

— Вильгельм Гетц?

— Нет. Скорее, фамилия на «ман»… Хартман. Да, кажется, Хартман.

Касдан записал фамилию в блокнот.

— Расскажите мне о нем.

— Он превосходил всех нас, вместе взятых. И намного.

— В чем?

— Ему были известны способы причинять боль… изнутри.

— В каком смысле?

— Он экспериментировал над собой. Хартман был религиозен. Мистик, идущий по пути искупления. Фанатик, живший ради и благодаря наказанию. Он сам себя истязал. Сам себя пытал. Настоящий псих.

— Какие пытки он предпочитал?

— Одной из его навязчивых идей было отсутствие следов, шрамов. Существовала какая-то связь между этим требованием и его религиозным кредо — уважением к телу, к его чистоте. Я уже плохо все это помню. Во всяком случае, он предпочитал электричество, а также некоторые особые методики…

— Например?

— Хирургию. Неинвазивные методики, которые тогда только разрабатывались. Операции без разреза, проводимые через естественные отверстия: рот, ноздри, уши, анус, влагалище… Хартман рассказывал о страшных вещах: о раскаленных зондах, о кабелях со сложенными крючками, раскрывающимися внутри органов, о кислоте, заливаемой в пищевод…

Касдана передернуло. Это описание сильно напоминало модус операнди серийных убийств — разрыв барабанных перепонок. Лор-эксперт Франс Одюссон говорила ему о таинственном орудии, проколовшем барабанные перепонки Гетца, не оставив никаких следов.

— Как он выглядел?

Кондо-Мари нахмурился. Солнечные лучи играли на его блестящем черепе, казалось таявшем как свечка.

— Не понимаю. Какой интерес представляют эти старые истории для вашего расследования?

— Мы убеждены, что ключ к раскрытию серийных убийств — в прошлом Чили. Так что отвечайте. Как выглядел Хартман?

— Скорее моложаво, но ему, наверное, было не меньше пятидесяти. Черная густая грива, маленькие очочки, делавшие его похожим на студента-социолога. Удивительный тип. Знаете, я много где побывал за свою жизнь. В том числе и в Южной Америке. Это земля, где постоянно надо быть начеку, потому что там действительно может произойти все, что угодно. Хартман — настоящее порождение этих одиноких, еще варварских земель.

— И это все, что вы помните? Может, есть какая-то деталь, которая помогла бы нам его опознать?

Генерал поднялся. Чтобы размять ноги. И подстегнуть память. Он снова встал перед окном. Помолчал.

— Хартман был музыкантом.

— Музыкантом?

Коротышка пожал плечами:

— В Германии он учился в Берлинской консерватории. Музыковед, имевший свои теории.

— Например?

— Он утверждал, что пытать надо под музыку. Что этот источник блаженства играет важную роль в процессе подавления воли. Эти противоположные потоки — музыка и боль — помогают быстрее сломить истязаемого. А еще он говорил о внушении…

— О внушении?

— Да. Отстаивал гипотезу, по которой заключенный при первых же звуках музыки превратится в жертву, готовую говорить. Он утверждал, что следует отравлять душу. Действительно чудной тип.

Касдан не смотрел на Волокина, но понимал, что тот чувствует то же, что он.