Любовные утехи русских цариц - Эльвира Ватала

Но царь есть царь. Не пристало ему, великому государю, судить любовника своей жены за прелюбодеяние. Это равносильно было бы признанию своего рогачества. И Монса судят за… взяточничество. А он впрямь страшный взяточник был. И даже с Екатериной этой мздой делился. И такие тут безобразные делишки Монса раскрылись, что решено было предать его смертной казни через отрубление головы. «А тем временем на Троицкой площади уже готовят высокий помост, на него кладут плаху и ставят палача с топором в руках». И будто бы Моне замечательное хладнокровие при своем убийстве проявил. Он будто бы гордо на четыре стороны поклонился честному народу, гурьбой собравшемуся на площади, свои золотые часики из кармана вынул и в знак благодарности палачу подарил. За что? Ну, может, за то, что топор у того отточен хорошо был и таких конфузов, как во время революции во Франции, не случалось. И после этих приготовлений он свою изящную головку на плаху положил. Может, когда он народу поклонился, он и Екатерину увидел и ей прощальный любовный взгляд послал. Этого мы не знаем и не собираемся на слово верить ни писателям, ни историкам, которые больно уж много с этим самым Монсом напутали.

Одни утверждают, что царь заставил Екатерину присутствовать на казни Монса и она даже в обморок от ужаса упала, другие твердят, что ничего подобного.

Монсу голову не рубили, а его повесили, и царь будто бы утром повез Екатерину в своей коляске зрелищем насладиться, ненароком указал на висящего Монса и спросил: «Узнаешь?» И будто бы Екатерина хладнокровно и с величайшим самообладанием заметила: «Как жаль, что честность подданных так не вечна. Вот ведь противные какие царедворцы попадаются». Весьма скрупулезный историк И. И. Голиков, в девяти томах написавший «Деяния Петра I», так это событие описывает: «Оправдалась ли Екатерина в глазах грозного супруга? По крайней мере, ревность и подозрение терзали его. Он повез ее около эшафота, на котором торчала голова несчастного. Он перестал с нею говорить, доступ к нему был ей запрещен. Один только раз, по просьбе любимой его дочки Елизаветы, Петр согласился отобедать с той, которая в течение двадцати лет была неразлучною его подругою»[85].

Из всех историков нам сподручнее поверить М. Семевскому, который в эйфорию не впадает, а рассуждает вполне здравомысляще и на какие-то там документы опирается. Он утверждает, что перед тем, как Монса казнить, не важно, через повешение или через отрубление головы, ведь ее все равно потом мертвую отрубят, царь призвал Монса к себе. «Моне не вынес взора Петра: в этом взоре было столько гнева, жажды мести и глубочайшего презрения, что Моне не выдержал, затрясся и упал в обморок»[86]. И это описание историка в корне опровергает мнение такого модного писателя, как Валентин Лавров, который утверждает, что Петр перед казнью Монса чуть ли не целовался с ним в расстроенных чувствах. А что Моне помолвку дочери Анне с немецким принцем Карлом малость подпортил — это уже факт исторический: «На обратном пути из дома П. А. Толстого Екатерина, Анна, Елизавета, Карл, а за ними вся свита проезжали мимо колеса, с которого виднелся труп, опушенный снегом. С заостренного кола угрюмо смотрела на пышный поезд голова Вилиама Ивановича Монса»[87].

А вообще-то мы в затруднительном положении, дорогой читатель! И кому верить прикажете, если у историков изрядно с этим Монсом перепутано. То он снимает часы и отдает палачу и хладнокровно кладет голову на плаху, то упирается и добровольно под топор идти не желает. Екатерина то в обморок от страшного зрелища падает, то хладнокровие леди Макбет проявляет. Монсу то рубят голову, то его с нетронутой головой вешают. Вот и пойми, как было на самом деле! Всего-то согласия у историков, так это в отношении самой головы Монса. Тут их мнения в полном ажуре. У повешенного ли Монса отрубили голову или у отрубленного ее взяли, но только царь приказал заспиртовать ее в банке и поставить в спальне царицы в назидание ее будущим недостойным поступкам. Мы не знаем, какие кошмары снились бедной Екатерине по ночам. Согласитесь, приятного мало, когда в ночном полумраке комнаты глазеет на тебя не белокурый любовничек, а его отрубленная голова.

Хотя кто знает, дорогой читатель, может, женщине и приятно лишний раз взглянуть на голову любимого человека, даже заспиртованную, и былые любовные утехи вспомнить! Случалось же такое с мужчинами!

Какие только, дорогой читатель, недоразумения не происходили с отрубленными головами! И не только со знатными особами, а с простым народом тоже. Тут демократия полная. Правда, с простым народом эти казусы с отрубленными головами почему-то все больше под эпоху Людовика XIV подпадали. Такая, по-видимому, уж была эта эпоха галантного века, где любили и страдали и головы отрубали одинаково страстно и часто. Впрочем, часто необдуманно. И произошел такой случай с обезглавлением простой девушки Монбазон (фамилия — как у маркизы!), возлюбленной, причем горячо любимой, простого кавалера Арманда де Ранее. Все шло прекрасно, как говорится, «все хорошо, прекрасная маркиза», хотя Монбазон и не маркиза вовсе: любили друг друга безумно, проводя вдвоем упоительные ночи, как вдруг ни с того ни с сего эта девушка Монбазон заболевает детской болезнью — корью и скоропалительно умирает. Ну, конечно, родные погоревали, немного поплакали, но делать нечего, надо за дело приниматься, гроб заказывать. Позвали столяров. А те все в стельку пьяные, мерку неправильную взяли, ошиблись малость, и когда принесли готовый гроб, оказалось, что усопшая в нем не помещается, как ее туда ни втискивай. Что тут делать? Быстро нашлись, однако, ног рушить не стали, а вот голову усопшей оттяпнули и тут же на стул положили! Не привыкать головы-то тяпать! И с чувством хорошо исполненного долга столяры удалились! Словом, когда прибежал запыхавшийся возлюбленный кавалер Арманд, в гробу он увидел обезглавленное, хорошо улегшееся тело, а на стуле — голову своей любимой. Но вместо того, чтобы испугаться и столяров-портачей наказать, кавалер Арманд почему-то страшно обрадовался, схватил голову в охапку — и был таков. И куда, вы думаете, он помчался, дорогой читатель? Конечно же, в спасительный монастырь! Там, став монахом, тридцать три года верой и правдой Богу служил, утречком на раннюю молитву просветленным являлся, как будто за ночь с Всевышним пообщался, и невдомек было его собратьям, что все тридцать три года Арманд хранил в шкапчике своей кельи голову своей возлюбленной, по ночам его открывал и былые любовные утехи со своей любовницей вспоминал.

Обнимал в глубокой скорби голову своего любовника английский король Эдуард II. Разъяренные подданные, не в силах терпеть больше засилья фаворита, отрубили ему голову и вместе с трупом выбросили на землю за Лондоном, где он рисковал быть съеденным дикими свиньями. Четыре дня валялся труп рядом со своей обезглавленной головой, пока четыре сапожника, рассчитывая на солидную награду, вооружившись шилами и дратвой, не пришили его к голове и не доставили королю в Оксфорд. Эдуард II, прежде чем похоронить любовника с почестями, несколько дней еще держал в объятиях его голову, осыпая слезами и поцелуями[88].

Так что, с нашей точки зрения, Петр I весьма неосмотрительно и, прямо скажем, легкомысленно поместил голову Монса в покоях своей жены Екатерины I. Может, вовсе не пугала она любвеобильную многодетную царицу, а былое вспоминать помогала?..

И это было не самое худшее наказание за вероломство жены. Мы от Маргариты Наваррской, той самой известной королевы Марго, отвергнутой первой жены Генриха IV, французского короля, морозящую кровь в жилах историю слышали, когда муж заставил свою неверную жену пить вино из чаши, сделанной из черепа ее любовника.

Но и это, дорогой читатель, тоже не самое худшее наказание вероломной жены. Вы послушайте только, что сделал с ней, вероломной, муж Габриэль де Вержи. Смелый рыцарь и не совсем хороший поэт Рено де Куси проводил любовные ночи со своей возлюбленной Габриэль. Ревнивый муж подозревал, конечно, но накрыть любовников ему ни разу не удалось, настолько были они находчивы и изощренны в местонахождениях любовных гнездышек: могли на травке при луне, но и в узком коридоре на табурете тоже. И даже этот прозаичный атрибут, каким является табурет, им не мешал.

Вспомните любвеобильного Людовика XIV, которому захотелось испробовать запретного плода с одной придворной дамой. Кардинал Мазарини живо охладил его любовный пыл лаконичной фразой: «Ваше величество, эта дама занималась любовью с кардиналом Ришелье на табурете». Ну, естественно, от желания Людовика XIV и следа не осталось, поскольку его романтические чувства не могли вынести такого убожества. Любовь на табурете, фи!..

Словом, скрывались наши любовники от ревнивого мужа Габриэль, как могли, и, наверное, долго бы еще росли у того ветвистые рога, но случилось несчастье. Кавалер Рено де Куси в одной битве был смертельно ранен. Умирая, он просит вырезать его сердце и послать своей возлюбленной. Но ревнивый муж подстерегает посланца, отбирает у него сердце, жарит его и под видом изысканного блюда дает съесть своей жене. Представьте на миг, дорогой читатель, как злорадно блестели при этом глаза ревнивого мужа. Может, он еще и приговаривал, сознательно «съедая» первую букву фамилии любовника: «В…куси, моя дорогая, в…куси это. Не правда ли, очень вкусно!»