Я бросаю тебе вызов - Лайла Джеймс

моей грудной клетке, так сильно, что я думала, что оно вырвется из моей груди. 

— Ты все еще думаешь, что ты прав? Ты все еще думаешь, что бы ты ни сделал… было правильным решением?

— Я никогда не лгал тебе.

Я покачала головой, смеясь, но в этом не было юмора. Мой смех звучал так же мертво, как и мое сердце. 

— Ты солгал. Ты сломал меня, Мэддокс. Ты сломал меня… больше, чем Кристиан и его отец. У тебя была возможность сделать это, и ты использовал ее.

— Я никогда не лгал тебе, — снова сказал он тем же безжизненным тоном. Как будто он так старался убедить себя.

— Что это было тогда, если не ложь?

Мэддокс бросился вперед и толкнул меня назад. Его грудь врезалась в мою, и он снова прижал меня к стене. 

— Я защищал тебя. Это не было ложью. Да, я хранил секреты… но я не лгал, Лила. Я этого не сделал. Все, чего я когда-либо хотел, это защитить тебя. Держать тебя в безопасности. Будь счастлива, — прохрипел он. — Я поклялся, черт возьми. Я ПОКЛЯЛСЯ. Я любил тебя, и это не было ложью, — прорычал Мэддокс мне в лицо, его глаза были безумными, и, о Боже, я никогда больше не хотела видеть это израненное выражение на его лице.

Он… любил… меня.

Я вспомнила, как думала о том моменте, когда мы признаемся друг другу в любви.

Я думала, что это будет романтично… Я мечтала, что это будет волшебно. Я и не знала… Наша любовь оказалась зоной боевых действий.

Его руки врезались в стену по обе стороны от моей головы, так близко, что я вздрогнула. 

— Но ты лгунья, Лила. Ты обещала мне, что не оставишь меня, но ты это сделала. Я нуждался в тебе… и тебя там не было. Я чертовски нуждался в тебе, и единственный человек, которого я когда-либо, БЛЯДЬ, ЛЮБИЛ, НЕ БЫЛ СО МНОЙ! Итак, скажи мне, Лила. Кто лжец?

— Ты, — прошептала я. Прости меня, я плакала.

Его грудь вздымалась.

Мое сердце замерло.

Мэддокс отступил назад. Мои колени ослабли.

— Ты убила меня, Лила.

Я зажмурила глаза и подавила всхлип. Я убила его…

Нет, я пыталась спасти его… защитить его… принять правильное решение.

Мэддокс снова схватил бутылку и допил до дна, на лице его едва мелькнула гримаса. Я убила его…

Мэддокс Коултер был богом среди смертных. Он был в ярости, ожесточенный и раненый бог. И я подумала, не ошиблась ли я, влюбившись в такого человека, как он.

Я смотрела, как он допил бутылку и начал рыться в мини-холодильнике, доставая еще одну. Боже, он собирался напиться до беспамятства. Он собирался напиться до медленной… смерти.

Я проглотила крик и провела рукой по лицу. Мой язык отяжелел во рту, но я облизнула пересохшие губы и попробовала еще раз. 

— Я пришла сюда не ругаться, Мэддокс.

— Ты пришла сюда, чтобы трахаться, — сказал он невозмутимо, без каких-либо эмоций.

— Нет, — выдохнула я сквозь боль. — Я узнала… о твоем отце. Что он… болен.

— О, ты меня жалеешь? — Мэддокс вернул мне мои слова. — Как мило. Лиле Гарсии нужно было выглядеть как маленький ангел, пришедший мне на помощь.

Я вздрогнула, но подалась вперед. 

— Я рассталась с тобой, но я все еще твой лучший друг. Раньше мы поддерживали друг друга, и я пришла сюда… потому что думала, что могу предложить тебе свою дружбу.

Он не ответил. Еле-еле даже подтвердил мои слова, если не считать небольшого дерганья гранитной челюсти. Мои руки дрожали так сильно, что мне пришлось прижать их к бедрам, пытаясь остановить дрожь. 

— Ты… говорил со своим… отцом?

Тишина.

— Твоя мама звонила мне.

Полная разбитая… тишина.

— Пожалуйста, я пытаюсь. Я хочу быть здесь ради тебя, прямо сейчас. Я могла бы расстаться с тобой, уйти… Но я не отказываюсь от тебя и не отказываюсь от нашей дружбы. Если я тебе понадоблюсь, я буду здесь. Я пытаюсь 

Наконец, он дал мне ответ.

Лицо Мэддокса помрачнело. Он подошел ближе, втиснувшись в мое пространство и прижав меня к стене.

— Мэддокс… — начала было я, но он оборвал меня низким рычанием, его грудь завибрировала от жестокого звука.

Моя грудь треснула, широко распахнулась, и трещины моего разбитого сердца рассыпались по земле у наших ног.

Его глаза сверкали яростью и... острой болью. 

— Я разрушаю себя каждый раз, когда смотрю на тебя, каждый раз, когда мои глаза ищут тебя, когда мы находимся в одной комнате. Ты делаешь разрушение и меланхолию на вкус сладким, чертовски сладким ядом.

Его руки поднялись, приземлившись по обе стороны от моей головы. Его мятное дыхание шептало мне на губы, соблазнительное прикосновение, но наши губы не встретились. Его рот скривился в сардонической улыбке.

— Мне больно, потому что ты не моя. Это больно, потому что нам могло бы быть хорошо вместе, но ты решила махнуть рукой на нас.

Нет, нет, нет.

Его голос был грубым и жестким, когда он говорил, его слова пронзали воздух и меня, как острый меч. Он оставил меня истекать кровью на месте, и его глаза сказали мне, что ему все равно. 

— Так что избавь меня от слов и убирайся к черту.

Мое сердце дрогнуло и истекло кровью, орган был настолько хрупким, что не мог выдержать атаки его слов. Его темный взгляд скользнул к моему горлу, и мы оба остановили дыхание всего на секунду.

На его лице было непроницаемое выражение. В его глазах отразилась вспышка боли, прежде чем она исчезла. Я захныкала, когда он обвил пальцем мое ожерелье.

Наш ловец снов.

Щелчок.

Мои глаза расширились, и я подавила вздох. Одинокая слеза скатилась по моей щеке, когда он снял ожерелье с моей шеи, удерживая его между нами.

— Я возьму это обратно, — сказал Мэддокс хриплым и резким голосом, в котором было столько горя, что у меня подкосились колени, и я сползла на землю.

Он... взял... мое ожерелье. Сорвал его прямо с моей шеи... и...

Мои легкие сжались, и из горла вырвался болезненный всхлип.

Держа нашего ловца снов на ладони, он ушел.

 

 

 

 

ГЛАВА 17

 

Мэддокс

 

Ненависть — это сильно сказано. Но я ненавидел своего отца. Я ненавидел свою мать.

А Лила? Я ненавидел ее так же сильно, как и любил.

Оно съедало меня, это всепоглощающее чувство. Словно маленькие жуки, вгрызающиеся в мою плоть, разрезающие меня, пока моя кровь лилась. Никакого гребаного милосердия.

Я задавался вопросом, перестану ли я когда-нибудь чувствовать оцепенение. Алкоголь помогал, чаще всего. Но когда я снова трезвел, я чувствовал себя еще более дерьмово. И я снова пил. И снова. Пока не напивался днем и ночью.