Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский

Неожиданное свидание*

Лет за семьдесят, в Швеции, в городе горном Фаллуне,Утром одним молодой рудокоп на свиданье с своеюСкромной, милой невестою так ей сказал: «Через месяц(Месяц не долог) мы будем муж и жена; и над намиБлагословение божие будет». — «И в нашей убогойХижине радость и мир поселятся», — сказала невеста.Но когда возгласил во второй раз священник в приходскойЦеркви: «Кто законное браку препятствие знает,Пусть объявит об нем», тогда с запрещеньем явиласьСмерть. Накануне брачного дня, идя в рудокопнюВ черном платье своем (рудокоп никогда не снимаетЧерного платья), жених постучался в окошко невесты,С радостным чувством сказал он ей: доброе утро! — но добрыйВечер! он уж ей не сказал, и назад не пришел онК ней ни в то́т день, ни́ на другой, ни на третий, ни после…Рано поутру оделась она в венчальное платье,Долго ждала своего жениха, и когда не пришел он,Платье венчальное снявши, она заплакала горько,Плакала долго об нем и его никогда не забыла.Вот в Португалии весь Лиссабон уничтожен был страшнымЗемлетрясеньем; война Семилетняя кончилась; умерФранц-император; был иезуитский орден разрушен;Польша исчезла, скончалась Мария-Терезия; умерФридрих Великий; Америка стала свободна; в могилуЛег император Иосиф Второй; революции пламяВспыхнуло; добрый король Людовик, возведенный на плаху,

Умер святым; на русском престоле не стало великойЕкатерины; и много тронов упало; и новыйСильный воздвигся, и все перевысил, и рухнул;И на далекой скале океана изгнанником умерНаполеон. А поля, как всегда, покрывалися жатвой,Пашни сочной травою, холмы золотым виноградом;Пахарь сеял и жал, и мельник молол, и глубокоВ недра земля проницал с фонарем рудокоп, открываяЖилы металлов. И вот случилось, что близко Фаллуна,Новый ход проложив, рудокопы в давнишнем обвалеВырыли труп неизвестного юноши: был он не тронутТленьем, был свеж и румян; казалось, что умерС час, не боле, иль только прилег отдохнуть и забылсяСном. Когда же на свет он из темной земныя утробыВынесен был, — отец, и мать, и друзья, и родныеМертвы уж были давно; не нашлось никого, кто б о спящемЮноше знал, кто б помнил, когда с ним случилось несчастье.Мертвый товарищ умершего племени, чуждый живому,Он сиротою лежал на земле, посреди равнодушныхЗрителей, всем незнакомый, дотоле, пока не явиласьТут невеста того рудокопа, который однаждыУтром, за день до свадьбы своей, пошел на работуВ рудник и боле назад не пришел. Подпираясь клюкою,Трепетным шагом туда прибрела седая старушка;Смотрит на тело и вмиг узнает жениха. И с живоюРадостью боле, чем с грустью, она предстоявшим сказала:«Это мой бывший жених, о котором так долго, так долгоПлакала я и с которым господь еще перед смертьюДал мне увидеться. За день до свадьбы пошел он работатьВ землю, но там и остался». У всех разогрелося сердцеНежным чувством при виде бывшей невесты, увядшей,Дряхлой, над бывшим ее женихом, сохранившим всю прелестьМладости свежей. Но он не проснулся на голос знакомый;Он не открыл ни очей для узнанья, ни уст для привета.В день же, когда на кладби́ще его понесли, с умиленьемДруга давнишния младости в землю она проводила;Тихо смотрела, как гроб засыпали; когда же исчез он,Свежей могиле она поклонилась, пошла и сказала:«Что однажды земля отдала, то отдаст и в другой раз!»

Сражение с Змеем*

Что за тревога в Родосе? Все улицы полны народом;Мчатся толпами, во́пят, шумят. На коне величавомЕдет по улице рыцарь красивый; за рыцарем тащатМертвого змея с кровавой разинутой пастью; все смотрятС радостным чувством на рыцаря, с страхом невольным на змея,«Вот! — говорят, — посмотрите, тот враг, от которого столькоВремени не было здесь ни стадам, ни людям проходу.Много рыцарей храбрых пыталось с чудовищем выйтиВ бой… все погибли. Но бог нас помиловал: вот наш спаситель;Слава ему!» И вслед за младым победителем и́дутВсе в монастырь Иоанна Крестителя, где иоаннитов*Был знаменитый капитул собран в то время. СмиренноРыцарь подходит к престолу магистера; шумной толпоюЛомится следом за ним в палату народ. ПреклонившиГолову, юноша так говорить начинает: «Владыка!Рыцарский долг я исполнил: змей, разоритель Родоса,Мною убит; безопасны дороги для путников; смелоМогут стада выгонять пастухи; на молитвуМожет без страха теперь пилигрим к чудотворному ликуДевы пречистой ходить». Но с суровым ответствовал взглядомСтрогий магистер: «Сын мой, подвиг отважный с успехомТы совершил: отважность рыцарю честь. Но ответствуй:В чем обязанность главная рыцарей, верных ХристовыхСлуг, христианства защитников, в знак смиренья носящих

Крест Иисуса Христа на плечах?» То зрители внемля,Все оробели. Но рыцарь, краснея, ответствовал: «ПервыйРыцарский долг есть покорность», — «И рыцарский долг сейНыне, сын мой, ты нарушил: ты мной запрещенныйПодвиг дерзнул совершить». — «Владыка, сперва благосклонноВыслушай слово мое, потом осуди. Не с слепоюДерзостью я на опасное дело решился; но верноВолю закона исполнить хотел: одной осторожнойХитростью мнил одержать я победу. Пять благородныхРыцарей нашего ордена, честь христианства, погиблиВ битве с чудовищем. Ты запретил нам сей подвиг;Мы покорились. Но душу мою нестерпимо терзалиБедствия гибнущих братий; стремленьем спасти их томимый,Днем я покоя не знал, и сны ужасные ночьюМучили душу мою, представляя мне призрак сраженьяС змеем; и все как будто бы чудилось мне, что небесныйГолос меня возбуждал и твердил мне: дерзай! и дерзнул я.Вот что я мыслил: ты рыцарь; одних ли врагов христианстваДолжен твой меч поражать? Твое назначенье святое:Быть защитником слабых, спасать от гоненья гонимых,Грозных чудовищ разить; но дерзкою силой искусство,Мужеством мудрость должны управлять. И в таком убежденьеДолго себя я готовил к опасному бою, и частоК месту, где змей обитал, я тайком подходил, чтоб заранеС сильным врагом ознакомиться; долго обдумывал средства,Как мне врага победить; наконец вдохновение свышеДушу мою просветило: найдено средство! сказал яВ радости сердца. Тогда у тебя позволенья, владыка,Я испросил посетить отеческий дом мой; угодноБыло тебе меня отпустить. Переплыв безопасноМоре и на берег вышед, в отеческом доме немедляВсе к предпринятому подвигу стал я готовить. ИскусствомСделан был змей, подобный тому, которого образВрезался в память мою; на коротких лапах громадойТяжкое чрево лежало; хребет, чешуею покрытый,

Круто вздымался; на длинной гривистой шее торчала,Пастью зияя, зубами грозя, голова; из отверзтыхЧелюстей острым копьем выставлялся язык, и змеиныйХвост сгибался в огромные кольца, как будто готовый,Вдруг обхватив ездока и коня, задушить их обоих.Все учредивши, двух собак, могучих и к боюС диким быком приученных, я выбрал и мнимого змеяИми травил, чтоб привыкли они по единому кликуЗубы вонзать в непокрытое броней чешуйчатой чрево.Сам же, сидя́ на коне благородной арабской породы,Я устремлялся на змея и руку мою беспрестанноВ верном метанье копья упражнял. Сначала от страхаКонь мой, храпя, на дыбы становился, и выли собаки;Но наконец победило мое постоянство их робость.Так совершилось три месяца. Я возвращаюсь. Вот третийДень, как пристал я к Родосу. О новых бедствиях вестиДушу мою возмутили. Горя нетерпением кончитьДело начатое, слуг собираю моих и, ученыхВзявши собак, на верном коне, никому не сказавшись,Еду отыскивать змея. Ты знаешь, владыка, часовню,Где богомольствовать сходится здешний народ: на утесеВ диком месте она возвышается; образ пречистойМатери божией, видимый там, знаменит чудесами;Трудно всходить на утес, и доселе сей путь был опасен.Там, у подошвы утеса, в норе, недоступной сияньюДня, гнездился чудовищный змей, сторожа́ проходящих;Горе тому, кто дорогу терял! из темной пещерыВраг исторгался, добычу ловил и ее в свой глубокийЛог увлекал на пожранье. В ту часовню пречистойДевы пошел я, там пал на колена, усердной мольбоюВ помощь призвал богоматерь, в грехах принес покаянье,Таин святых причастился: потом, сошедши с утеса,Латы надел, взял меч и копье и, раздав приказаньяСпутникам (им же велел дожидаться меня близ часовни),Сел на коня, поручил вездесущему господу богуДушу мою и поехал. Едва я увидел на ровномМесте себя, как собаки мои, почуявши змея,Подняли ноздри, а конь захрапел и пятиться начал:Блещущим свившися клубом, вблизи он грелся на солнце.Дружно и смело помчалися в бой с ним собаки; но с воемКинулись обе назад, когда, развернувшися быстро,Вдруг он разинул огромную пасть, и их ядовитым

Обдал дыханьем, и с страшным шипеньем поднялся на лапы.Крик мой собак ободрил: они вцепилися в змея.Сильной рукой я бросаю копье; но, ударясь в чешуйный,Крепкий хребет, оно, как тонкая трость, отлетело;Новый удар я спешу нанести; но испуганный конь мой,Бешено стал на дыбы; раскаленные очи, зияньеПасти зубастой, и свист, и дыханье палящее змеяВ ужас его привели, и он опрокинулся. ВидяБлизкую гибель, проворно спрыгну́л я с седла и в сраженьеПеший вступил с обнаженным мечом; но меч мой напрасноКолет и рубит: как сталь чешуя. Вдруг змей, разъярившись,Сильным ударом хвоста меня повалил и поднялсяДыбом, как столб, надо мной, и уже растворил он огромныйЗев, чтоб зубами стиснуть меня; но в это мгновеньеВ чрево его, чешуей не покрытое, вгрызлись собаки;Взвыл он от боли и бешено начал кидаться… напрасно!Стиснувши зубы, собаки повисли на нем; я поспешноНа ноги стал и бросился к ним, и меч мой вонзилсяВесь во чрево чудовища: хлынула черным потокомКровь; согнувшись в дугу, он грянулся оземь и, тяжкимТелом меня заваливши, издох надо мною. Не помню,Долго ль бесчувствен под ним я лежал; глаза открываю:Слуги мои предо мною, а змей в крови неподвижен».Рыцарь, докончивши повесть свою, замолчал. РаздалисяГромкие клики; дрогнули своды палаты от гулаРукоплесканий, и самые рыцари ордена вместеС шумной толпой возгласили: «Хвала!» Но магистер,Строго нахмурив чело, повелел, чтоб все замолчали, —Все замолчали. Тогда он сказал победителю: «Змея,Долго Родос ужасавшего, ты поразил, благородныйРыцарь; но, богом явяся народу, врагом ты явилсяНашему ордену: в сердце твоем поселился отнынеЗмей, ужасней тобою сраженного, змей, отравительВоли, сеятель смут и раздоров, презритель смиренья,Недруг порядка, древний губитель земли. Быть отважнымМожет и враг ненавистный Христа, мамелюк; но покорность

Есть одних христиан достоянье. Где сам искупитель,Бог всемогущий, смиренно стерпел поношенье и муку,Там в старину основали отцы наш орден священный;Там, облачася крестом, на себя они возложилиДолг, труднейший из всех: свою обуздывать волю.Суетной славой ты был обольщен — удались; ты отнынеНашему братству чужой: кто господнее иго отринул,Тот и господним крестом себя украшать недостоин».Так магистер сказал, и в толпе предстоявших поднялсяГромкий ропот, и рыцари ордена сами владыкуСтали молить о прощенье; но юноша молча, потупивОчи, снял епанчу, у магистера строгую рукуПоцеловал и пошел. Его проводивши глазами,Гневный смягчился судья и, назад осужденного кроткимГолосом кликнув, сказал: «Обними меня, мой достойныйСын: ты победу теперь одержал, труднейшую первой.Снова сей крест возложи: он твой, он награда смиренью».

Суд божий*