Шалопаи - Семён Александрович Данилюк

место в облздраве. Оброс связями среди медицинских чиновников, потихоньку принялся выпасать должность заведующего в какой-нибудь из городских поликлиник. Под это – мысленно присматривал будущий штат, – из прежних однокурсников, на которых можно было бы опереться. По субботам часто приводил с собой кого-нибудь из врачей. Чаще всего, – крупного, с могучими ухватистыми руками Колю Моргачёва.

Ещё со школы Моргачев, прочитав Барнарда, мечтал об операциях на сердце. Да и институтские профессора среди прочих студентов выделяли Колю как будущую звезду кардиологии. Знаменитым кардиологом он пока не стал. Работал на скорой помощи. Но успел заработать репутацию безошибочного диагноста, уже не раз спасавшего больных «от ножа», – на скорой то и дело приходится принимать рискованные решения. О фантастической интуиции Моргачёва знал и Липатов. Потому дружил впрок, «на всякий случай». Залучить такого специалиста в команду было бы большой удачей.

А вот гинеколог Виктор Аграновский уже успел стать областной достопримечательностью. Аграновский был приземист, залыс, на обезьяньем черепе резко выступали вперёд два кроличьих зуба. Лысина на овальном черепе компенсировалась густой, по всему телу растительностью. Интимная подробность эта передавалась его пациентками от одной к другой. Своего жизнелюба-доктора, несмотря на отталкивающую внешность, они обожали. И даже откровенное хамство воспринималось как особая фишка. – Причем тут яичник? Вам что, вместо матки мозг выскоблили? – ехидничал врач над пациенткой. – Беспокоить могут боли, отсутствие любовника, а яичник беспокоить не может. – Доктор, боюсь кесарева, – кокетничала другая. – Какое кесарево с такими бёдрами, шлёма? Ты себя в зеркале видела? Ты ж машина для родов.

С приёма обе убегали осчастливленные.

Впрочем, балагура Витю ценили и мужчины. При случае доктор Аграновский ловко залечивал триппера. К тому же имел обширные связи в аптекоуправлении. Слыл мастером солёной остроты. Его хохмы, вроде «время срать, а мы не жрали», расходились в народ.

Захаживал Коля Рак. В Кувшиново, на родину, он так и не вернулся. Зато расцвел как поэт. На большие формы у него уж не хватало «трезвого» дыхания. Зато короткие его экспромты: на свадьбы, на юбилеи, – шли нарасхват.

Очень любили его официантки. Когда Коля – мягкий, на подпитии, – приходил в ресторан, его облипали: «Коленька, похвали нас! Только и слышишь от мужиков: «Ах, модели! Ах, актрисы! Ах, поэтессы!» А мы что, не женщины?»

Коля не отказывал, импровизировал:

«Официантки лучше поэтесс! Здоровым влез, здоровым слез». Благодарные официантки накрывали стол, несли хороший коньяк.

Впрочем, все эти группы лишь поначалу рассаживались порознь. Пока не появлялся Поплагуев. Весело-ироничный, гораздый на розыгрыши и «приколы», он быстро перезнакомился со всеми. Так что уже его самого искали и зазывали в компании. Через час-другой после появления Альки все оказывались вперемежку, и отличить комсомольцев от бандитов, не зная в лицо, становилось затруднительно. Затеялись публичные «перестрелки» с Колей Раком. Задавалась тема. Скажем, женская фигура. На очередную импровизацию Рака Алька отвечал своей: «Для сохранения изящной женской талии нужны добротные мужские гениталии». На эти «импровизы» стали подъезжать специально.

С лёгкой Алькиной руки, утренние похмельные посиделки окрестили «субботниками».

Легко сходился с девочками. Так же легко, без нервов и без взаимных обид, расходился.

На субботниках Алька сблизился с Мариком Забокрицким – заведующим отделом областной молодёжной газеты «Смена». По кличке Акула пера. Курчавый, остроносый, с влажными черными глазами, в узеньких змеиных очочках. Поразительно, но когда он снимал очки, взгляд «акулы» делался мягким и беззащитным.

Забокрицкий как-то подсел за столик, где фантазёр Поплагуев под общее ухахатывание как раз рассказывал тридевятую версию своих армейских похождений, по привычке подпуская новые виньетки.

Марик даже не заметил как принялся вторить остальным. Аж очки от слёз запотели.

– Шельма ты, старик. Ловок языком чесать, – оценил он. И тут же предложил Поплагуеву попробовать себя в газете. Для начала написать очерк или рецензию.

Предложение Альку заинтересовало. Он как раз метался, не зная, куда себя девать. В городских кинотеатрах повторным экраном крутили обожаемый Поплагуевым «Оскар» – французскую комедию с Луи де Фюнесом. Алька засел за рецензию. Работал добросовестно: копался в библиотеке, даже залез в городской архив. Переписывал по нескольку раз. И выдал-таки. Честь по чести – на пяти листах. «Оскар» как образчик комедии положений». Эпизод с отрезанием носа – как шедевр киноклоунады. Особенности французской комедии как жанра. Природа уникального юмора де Фюнеса.

Рецензию, волнуясь, принёс в газету. Забокрицкий тут же, отложив остальное, принялся читать. Начинающий автор потел от волнения в соседнем кресле. Впрочем, долго волноваться не пришлось. Уже на первой странице Марик захмыкал, на второй хохотнул и дальше, по нарастающей, посмеивался и даже в конце захохотал.

– Так что? – выговорил обнадёженный Поплагуев.

– Старик, ты супер, – Забокрицкий протёр запотевшие очочки, выставил большой палец. – Ставлю в ближайший номер.

Статья вышла через неделю – пятнадцать строчек под заголовком – «Советский дембель осуждает». Картина – типичный образчик безыдейного буржуазного юмора. Неловко смотреть на кривляющегося старого актёра. Особенно омерзительна пошлая клоунада с отрезанием носа. Хотя в целом можно было бы с натяжкой дать удовлетворительную оценку. Если бы в картину не проникли ослиные уши Голливуда: героиня часто и охотно раздевается.

Осатаневший Поплагуев примчался в редакцию.

Забокрицкий распахнул объятия.

– Старик! Поздравляю с дебютом! Искру божию, коли есть, уж не погасишь!!

– Каким дебютом?! Какая искра? – взвился Алька. – Вообще ни одной моей строчки не осталось.

– Почему ни одной? А подпись? Чья подпись, того и фамилия в ведомости. Так что, беги получай гонорар. С тебя причитается! Первый материал обязательно надлежит обмыть.

– Да иди ты с гонораром! – взбеленившийся Алька потряс газетой. – Объясни хотя бы, чтоб было понятно. Тебе что, материал настолько не понравился? И откуда эти «уши» взялись?

– Ещё как понравился. Но – поступила установка – разоблачить как чуждое! А «уши Голливуда» вообще не моё. Ответсекретарь приписал. Не буду ж я секретаря править! Кстати, заметка твоя не только мне понравилась. Главный оценил. Лично дал команду – если справишься со следующим редакционным заданием, зачислить в штат.

Забокрицкий извлёк из ящика текст на бланке.

– Вот тебе редакционное задание – суперлюпер. Обком комсомола организует в подшефном совхозе безалкогольную комсомольскую свадьбу. Нам поручено соответственно осветить в прессе. Убойный материал.

– А если шаг вправо, шаг влево – побег? – хмуро пошутил Алька.

– Да некуда там влево-вправо. Всё расписано, вплоть до поцелуев… Сиди да стенографируй. От комсомола за мероприятие отвечает кто-то из инструкторов… – он порылся в бумагах, не нашёл. – То ли Крамской, то ли Гамзатов. Если что, он и подскажет… Так что? Хоп и побежали?

Он протянул материалы Поплагуеву. Тот с сомнением принял.

– После свадьбы, поди, все равно нажрутся?

– Обязательно, – равнодушно подтвердил Забокрицкий. – Только это будет уже за рамками сценария. Всё! Ставим на этом жирную точку.

С нетерпением постучал по часам:

– Слушай, старик, хватит вола пасти. Беги, наконец, за гонораром. Через десять минут касса закрывается.

– Вообще-то жирная точка – это клякса, –