Кайл Соллей (СИ) - Тимофей Кулабухов

— Ну. Если считать дворами, наверное, под сотню. Примерно так. С тех пор как один хутор сожгли дотла неизвестные враги.

— А не хочешь забрать этих скитальцев-нордов к себе в земли? Так ты утроишь свой народ. Прости, я умничаю, просто нас учат политике и обращению с казной.

Я поморщился. Слова «политика» и «политэкономия» не раз всплывали в разговорах с Ангелиной, но были мне совершенно незнакомы.

— Объяснишь и мне что за политика такая? И где тебя учат? У Бюжей есть библиотека с книгами?

— Есть, но маленькая. Учат в монастыре Святого Креста в Бордо, там есть вредный старый дед, в смысле просвещенный монах по имени Никосий. Ему родители платят за науку для меня. Есть традиция — учить Бюжей грамоте. Ей уже много поколений. Получается с переменным успехом. Например, мой отец дальше списка апостолов по именам не ушел, но зато мастер меча и на охоте стреляет из тяжелого лука — загляденье.

Так вот. Политика, это вид искусства, вроде живописи или поэзии. Искусство управления городами или городом. А казначейская наука — умение считать деньги, знать, сколько ты заработаешь, сколько потратишь. Никосий говорит, что сеньоры в основном бухать горазды и денег почти ни у кого нет, разве после военной победы трофеи останутся. Не умеют зарабатывать, не умею считать. Бюжи не такие. Моя матушка вообще талантливый казначей и счетовод. При ней и долгов не осталось, и мытари-сборщики перестали зажиливать деньги, правда, говорят, поначалу троих пришлось выпороть на площади.

Объяснить на примере? Вот сколько приносят податей твои крестьяне в год? Посчитаем, сколько тратит замок и войско.

Я неохотно отвечал, понимая, что ступаю на незнакомую мне почву здравого смысла, денег и цифр. Хотел было сказать, что на севере всё не так, что люди живут сегодняшним днем и добывают кусок хлеба из земли, чтобы тут же съесть, но понимал — южанин прав.

Ни черта нет математики в Соллеевских делах. Какие-то умозрительные подсчеты отца и Оливера.

Потом невежливо перебил Гильома.

— Постой. Насчет этой твоей идеи. Забрать тех нордов к себе. У нас тоже нет земли. Баронство это тебе не страна. Вот ты считаешь! А сколько надо места, чтобы расселить пять сотен, а на самом деле все десять сотен людей? Сколько это дворов?

— Ну, двор это такое понятие. Кто-то и один живет, но редко. Кто-то по пятнадцать-двадцать родственников под одной крышей. Но вопрос понятен. Если считать среднюю семью по пять-десять в меру взрослых человек работающих и нет, тогда тебе нужно сотня дворов, так? Каждой семье нужен надел земли. Если рыболовы, небольшой, но всё одно нужен. Обычно считается, что семье нужно три — четыре югера земли под пашню и один под сад. Зажиточным — больше. Но вот и считай, что тебе нужно примерно пятьсот югеров. У вас в ходу мера такая — югер? Это площадь, которую пара волов вспашет за полный день.

— У нас говорят большой бонуарий, надел для проживания одной семьи. Но, примерно понял. В принципе земля есть, как говорит отец, только большая часть камни да болота. Пашни свободной наберется наделов двадцать-тридцать и то в разных местах. А у нас не юг. Люд живет кучно потому, что опасно. Звери и враги. Стена — обязательна для крупного поселения.

— Зато море.

— Порта нет. Только селение рыбаков. У нас их почему-то называют рыбниками. Два десятка жалких домишек. И сети кругом. Воняет рыбой и бродят собаки с жалостливыми глазами. Людей мало.

— Это всё от войн. Видишь, какой от них вред. Мы учим, что войны — сущее зло. Даже победив, ты потратишь на войско столько, что чистый доход от трофеев будет жалким. А потери людей от убитых? И сиротам в глаза смотреть стыдно, хоть ты вроде и не виноват. Хочешь, завтра поедем в Бордо в гости к Никосию? Он умный, на любой вопрос может ответить. Только злой, за дебилов всех держит. Вот у него в монастыре библиотека — огромная. Наверное, почти сотня книг и все прочитаны.

Глава 14. Свет знаний

Бордо там, Бордо тут. Для жителей страны Бюжей — самый крупный город на много лье. Для большинства — единственный, который они увидят в своей жизнь.

Что там скрывать. В этом мире и для меня самый большой.

В путь тронулись утром, из дома с ёлкой, вдвоем, оставив норда на хозяйстве.

Делая неторопливые изгибы, дорога упорно вела на северо-восток и, хотя мы далеко забрали от моря вглубь суши, Бордо тоже порт, только на берегу широченной Гаронны. Мелко, зато река, это тихая вода, никакой тебе волны, штормов. Суда спокойно приходят, стоят и уходят.

За очередным поворотом я внезапно остановился. Руины. Разрушенный, некогда большой дом смотрел на меня немного выбеленными, но ещё черными глазницами сгоревших окон.

Проследив мой взгляд, Гильом пояснил:

— Арабы. Берберы. Давно. На юге, в Иберии, сотни лет война, тогда она докатилась волной до этих земель. Всё сожгли, многих перебили.

— Я погляжу, везде война.

— Ага, правители любят воевать. Хлебом не корми. Но Бюжи не ходят на войну.

Продолжив путь, мы оказались в живописном пригороде. Приземистые каменные дома, крытые черепицей, жались друг к другу, заборы кое-где сложены из камней. Растут цветы. Прохожие снуют по своим делам, скрипят груженые мешками повозки, двое бродяг хрипло ругаются по известной только им причине.

Зато перед городом снова пустое пространство. Нетрудно догадаться, что местные правители запрещают любое строительство возле стен города, чтобы потенциальный враг, кем бы он не оказался, не смог использовать постройки для осады.

Жара. Шёл предпоследний день месяца мая, но по обе стороны каменной дороги простирались залитые солнцем свежескошенные поля, благоухало подсохшим сеном. На юге покосные травы доходят быстрее, чем в родной Арморике.

Ров перед стеной символический, явно зарастает с годами, сама стена пообветшала, но всё ещё крепкая, сложена из местного коричневатого камня, высотой в три человеческих роста.

Два стражника у небольших ворот. Один сидел на корточках и лениво ковырялся в сандалиях, второй по-дурацки постукивал древком копья по камням. Завидев нас издалека, узнал, вздохнул, покосился в сторону неба. Когда мы приблизились, Гильом жестом показал герб у себя на плаще, охранник так же безмолвно пожал плечами — мол, проходите. На лице отражалось страдание человека, который хочет покинуть солнцепек и поскорее оказаться в прохладном пивном погребке.

Улицы узкие, мы нырнули в ещё более узкий проход между домами. Размеренный цокот копыт отражался от стен. Ещё поворот. Гильом знал город,