НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной» - Софи Морган

Когда приходит время и если у него есть желание, он просто может причинить мне боль, потому что мы оба это любим.

Ну, в основном терпеливо.

Замечу, что тогда я издевалась над ним больше обычного, хотя, если меня спросят, то с трудом смогу объяснить почему. Я была в особенно хорошем настроении, которое, возможно, и усилило это, потому что когда я счастлива, то, как правило, становлюсь совершенно неуправляемой. Это было в период после особенно драматической сцены, которую мы разыграли несколькими днями раньше, и постоянно прокручивавшейся у меня в голове — в хорошем смысле — что-то вроде тех воспоминаний, которые вдруг возникают в сознании, пока ждешь, когда вскипит чайник, и заставляют краснеть от возбуждения и стыда. Вероятно, это подсознательно и побудило меня бунтовать несколько больше обычного. Возможно, это был способ восстановить равновесие от воспоминаний о том, как я лежу на полу в кухне, голая, избитая и покрытая его спермой. Хотя, скорее всего, причина крылась в присутствии компании нескольких моих старых университетских друзей, которые приехали в гости на выходные и были в блаженном неведении относительно того, что мы вытворяем в спальне.

Итак, я гнула свое. Всякий раз, когда мои университетские друзья собираются вместе, насмешки и сарказм расцветают, и остановиться нелегко. Но как же весело смотреть на него, когда он сужает глаза после того, как все начинают смеяться, и смотрит на меня, как бы говоря: «Не будь их здесь, ты бы немедленно оказалась поперек дивана и горько пожалела о том, что сейчас сказала», в то время, как я, многозначительно сверкая глазами, отвечаю: «Знаю! Но они здесь. Ха-ха!»

Сейчас я могу признать: я перегнула палку. Хотя в тот момент так не думала. Мы обедали — димсам из китайского супермаркета, затем жареная говядина с имбирем и луком, и в довершение всего холодное пиво, — а стеб продолжался. Я увидела, как сузились его глаза от моих бесстыжих замечаний, но знала, что сделать он ничего не сможет. Это по-настоящему заставило меня рассмеяться, а его остроумные ответы и явная направленность возрастающих тактильных тенденций создали у меня впечатление, что он воспринял все хорошо. Но справедливости ради отмечу: он все же снисходительно улыбнулся, сверкнув глазами.

Пока мы загружали посудомоечную машину, а наши гости в комнате подготавливали доску для скребла, он задержал меня для поцелуя. Смеясь, я обняла его и впилась в его губы с тем весельем, которое длилось весь день, радуясь, как хорошо он принял моих друзей, просто наслаждаясь хорошей компанией и приятно проведенным временем. Поцелуй креп, и вдруг мы уставились друг на друга тем взглядом двух ребят, которые — плевать, насколько хороша компания — просто жаждут сорвать друг с друга одежду.

Я могла видеть похоть в его глазах, и на все сто была уверена, что он в моих — тоже.

Я могла видеть похоть в его глазах, и на все сто была уверена, что он в моих — тоже. Неожиданно оказалось, что играть я хочу совсем не в скребл. Я рванулась поцеловать его снова и укусила зубами за нижнюю губу. Он рыкнул на меня:

— Что с тобой сегодня?! Ты какая-то перевозбужденная.

Я засмеялась.

— Извини, ничего не могу с собой поделать. Меня забавляет делать такое, когда кругом люди, — я ущипнула его за задницу. Сильно так ущипнула, и он дернулся. — Не смотри на меня так, ты уже большой ребеночек. Ты-то делаешь мне хуже. Просто у тебя низкий болевой порог.

Он посмотрел на меня с деланым негодованием.

— Ребеночек? Я?! Ну погоди, останемся одни, тогда ты узнаешь, кто — ребеночек.

Я скорчила ему рожу и, еще раз ущипнув, чмокнула в нос.

— Приятного отмщения! Сказать легко. А вот сделать ты ничего не сможешь, пока Сэм и Эмили не отправятся домой. Слишком громко, — я изобразила на лице притворное расстройство. — Что поделать…

Он схватил меня за плечи и осадил другим поцелуем.

— Ах, ты моя милая безрассудная София, — он наклонился и прошептал мне на ухо. И я постаралась не дрогнуть. — Вызов принят.

Адам куснул меня за мочку, и прежде чем я отреагировала и затихли его слова, он, подхватив бутылку вина и насвистывая, продефилировал в комнату.

И только я подумала, что развлечения на сегодня закончены, как началась игра. И, между прочим, не скребл.

Я принимала душ перед сном, чтобы уменьшить нагрузку на ванную утром, когда все мы должны были успеть собраться, и пришла из ванной в спальню мокрая и прикрытая только полотенцем. Он ждал, пока я закрою дверь. Я еще ничего не успела понять, а полотенце уже было сорвано и брошено на пол, и от холодного воздуха по моей влажной коже побежали мурашки. Он вцепился мне в волосы и затащил на кровать. Я взвизгнула от неожиданности, и он быстро закрыл мне рот рукой, утихомирив меня.

В зеркале на противоположной стене я видела свои выпученные глаза, потрясенные и испуганные, но горящие от предвкушения — никакой силе не удастся поколебать предвкушение. Он улыбался мне, но выражение его лица предвещало опасность, когда он наклонился и с горячим дыханием прошептал мне в ухо.

— Веди себя очень тихо, понятно?

Я кивнула, но его рука крепче вцепилась мне в волосы и на середине движения вернула обратно. Сердце мое забилось сильнее. Клетка захлопнулась; игривый бойфренд уступил место суровому доминанту. Предчувствие, ощущение вызова стали нарастать. Он смотрел на меня выжидающе, и сейчас, более чем когда-либо, я поняла, насколько важен мой ответ. Мне удалось выдавить из глубины горла полный надежды смутно-утвердительный хрип.

Адам больше ничего не говорил, пока устраивал мое тело на кровати. Одеяло было отброшено в сторону, а наручники уже привязаны к раме кровати. Я узнала об этом, только когда он фиксировал мне запястья и лодыжки особенно плотными манжетами, которым обычно мы предпочитали целенаправленно-натирающую веревку. Это означало две вещи: 1) он не намеревался тратить время на эстетичность, 2) он намеревался сделать нечто и не хотел, чтобы я увернулась. Нервы у меня напряглись еще до того, как он отвернулся к своей тумбочке что-то найти в груде вещей, которые я никак не могла рассмотреть.

Затем Адам лег рядом и подпер голову рукой. Он долго не говорил ничего, а просто смотрел на меня, распяленную и беззащитную, голодным оценивающим взглядом. Я старалась не двигаться, пыталась выдержать его взгляд, пробовала сделать все, что было в моих силах, только бы не выдать, как я нервничаю — и насколько уже влажная. Не буду врать, но учитывая, как хорошо он меня знал и как растянута и открыта я была, я не знала, повезет ли мне в чем-то, но ведь должна же девушка попытаться, верно?