НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной» - Софи Морган

— Надевай пальто и иди раздобудь нам что-нибудь на завтрак.

Я была уверена на все сто, что вид у меня был потрясающий. Юбка была достаточно длинной, чтобы можно было ходить в ней на работу, а вот гольфы выглядели весьма игриво.

— Где ты хочешь, чтобы я это сделала? И что ты хочешь, чтоб я принесла?

Я ненавидела эти нотки нервозной нерешительности в своем голосе — как быстро они появляются! — но в свете того, что сегодня был день его приказов, предстоящие мгновения самостоятельности, казалось, приобретали гораздо большее значение, чем обычно, а я не хотела ошибиться ни в чем. Я действительно хотела угодить ему. Мои мысли к тому же вертелись вокруг материально-технического обеспечения этой затеи. Как это сработает?

Неестественная улыбка, с которой он ответил, казалось, говорила, что он тоже в курсе моей нехарактерной покладистости.

— Сама решай.

И я пошла в магазин. Это было неловко, но длины моего пальто хватило, чтобы ни у кого не возникало даже слабого подозрения, что под ним надето, а я еще и шарф намотала на шею, чтобы спрятать любые свидетельства позора на блузке. Я подумала, что могла бы поехать в магазин на машине, но восторжествовал здравый смысл и еще тот факт, что мне не очень хотелось, чтобы кто-либо мог написать: «Во время вождения носила анальную пробку и веревку на промежности» в графе «Причины аварии» на бланке страхового требования.

Пока я десять минут шла пешком до магазина, я надеялась, что время, проведенное на свежем воздухе в одиночестве, поможет мне восстановить равновесие, но этого не случилось. Пробка двигалась при каждом шаге, ягодицы все еще ныли от порки, а голова гудела от вопросов о том, что может произойти дальше, — в первую очередь потому, что все это требовало гораздо большего напряжения, чем я ожидала. И я отчаянно пыталась разобраться почему — тогда я могла бы понять и двигаться дальше.

К несчастью, мне не удалось ничего выяснить к тому моменту, когда я вернулась домой. Я включила кофейник и положила подогреваться в духовку купленные круассаны, все еще чувствуя неопределенность по поводу того, что должно произойти.

Завтрак был готов, и Адам сел на диван, а мне жестом показал место на полу у своих ног.

Но вот что было странно. Я часто сидела на полу по собственному желанию. Когда я смотрела телевизор или читала газеты, то, как правило, брала диванную подушку, укладывалась на живот и растягивалась, читая и расслабляясь. И это не унижало мое достоинство, не было своего рода статусным признаком; просто это был мой выбор, удобное место для сидения. Но в такой ситуации это воспринималось по-другому, совершенно иначе, и все, что мне удалось припомнить на эту тему, была Шарлотта, сидевшая здесь же несколькими неделями раньше и смотревшая с нами телевизор. Неужели такое простое дело воспринималось ею настолько же знаковым? Таким затруднительным?

Мы ели в тишине, передавая джем туда и обратно, на заднем плане негромко работал телевизор. После еды мы пили кофе и смотрели новости. Адам гладил мои волосы, а я положила голову ему на колени; нервозное молчание неуловимо сменилось чуть более дружеским, по крайней мере, для меня. Вдруг все стало понятно. Те моменты, когда чувствовались подавленность и необъяснимое расстройство, были почти лишены эмоционального контакта. Адам обращался со мной скорее как с вещью, а не человеком. Эти же мгновения восстановили баланс, заставили чувствовать правильно. Даже в унижении была нежность. Это было чудесно.

А может быть, дело в том, что я только что выпила первую утреннюю чашку кофе, и, возможно, это она помогла мне немного прийти в себя.

Когда новости закончились, Адам приказал мне встать. Я встала на слегка нетвердые ноги. Он вытащил мою испачканную блузку из юбки, смог развязать веревку и спустил трусики, чтобы ее распутать.

Потом он сказал мне наклониться и вынул пробку.

Я понимаю, это глупо. До этого он трахал меня в задницу бессчетное количество раз, так что он уж, конечно, знал, как она выглядит. Но, несмотря на это, понадобилась пара глубоких вздохов и сознательные усилия, чтобы успокоить неожиданно задрожавшие руки, прежде чем я смогла ему продемонстрировать себя с такой стороны.

Он посмотрел, как я унижаюсь, и потянулся за лубрикантом — думаю, он принес его из спальни, пока я ходила за завтраком. Он спустил с себя шорты и намазал немного лубриканта на поднявшийся член. Следующее, что он сказал, разрушило те теплые домашние чувства, которыми мы наслаждались за несколько минут до этого:

— Насаживай себя на меня.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него в поисках молчаливых разъяснений, хотя прекрасно знала, что он имеет в виду.

— Натягивай свою задницу на член.

Адам сидел на диване. Опускаться на него было неудобно и требовало определенного маневрирования для того, чтобы не раздавить его, а гарантированно суметь принять внутрь. Стон удовольствия Адама, когда я уселась на его колени, наполнил меня гордостью. Моя голова скатилась ему на плечо и покоилась там, пока я наслаждалась, чувствуя его глубоко внутри.

Через несколько мгновений я начала медленно двигаться — поставив ноги на пол, я получила опору, помогавшую мне скакать вверх-вниз. Движения, направленные прямо на задницу, которая еще горела после порки, причиняли мне боль. К тому же это было унизительно: в сущности, я давала ему в задницу в то время, как он просто сидел. Но это было необыкновенно возбуждающе даже до того, как он начал тереть ладонью по клитору.

Я не должна была кончать раньше, а учитывая, что я была перевозбуждена еще до того, как Адам начал ласкать меня, мне приходилось корчиться, противясь этому.

Мой оргазм подошел быстро, но в последнюю секунду голос позади меня напомнил, что я должна спрашивать разрешения на то, чтобы кончить. От усилий, которые мне пришлось прикладывать, чтобы предотвратить оргазм, у меня свело бедра, и я через силу выдавила нужные слова. Но он заставил повторить их, прежде чем все-таки проявил жалость и разрешил мне кончить, громко и с такой силой, что только его руки, схватившие меня за талию, предотвратили мое падение с дивана.

Когда я спустилась с небес на землю, он гладил мне волосы, целовал шею и шептал, как он доволен, что я была такой хорошей секс-игрушкой. Будь я в другом настроении, я бы посмотрела на него свирепым взглядом, но сейчас я только злорадно ухмыльнулась. Я повернулась посмотреть на него, и он импульсивно наклонился и крепко поцеловал меня.

— Ты выглядишь такой прекрасной, вся взъерошенная и покрытая налетом похоти.

Я еле сдержалась, чтобы не показать ему язык (потому что понимала — сегодня этоне сойдет мне с рук), и вместо этого поцеловала его в щеку, наслаждаясь мгновениями нежности.