Небо выше облаков - Янина Логвин

сумку на заднее сидение, где пристегнуто удобное детское кресло, и поворачивается ко мне. Сердито играя желваками на скулах, выдыхает признание практически сквозь ноздри, как дракон дым.

– Хорошо! Эта машина – подарок твоего отца. Нам. Я пытался отказаться, но он и слушать ничего не хочет. Почему-то Уфимцев уверен, что я Шумахер, а твой «ниссан» больше не кажется ему безопасным автомобилем. Черт!

Ясно. Значит, Шибуеву эта идея точно так же не по душе, как и мне.

Я кошусь за спину в сторону крыльца клиники, на котором стоит Павел Павлович в компании моего отца. Оба с интересом поглядывают в нашу сторону. Хотя нет, кажется, в глазах Павла Павловича застыла такая же растерянность, как и в глазах его сына.

– А почему твой отец не признается, что у тебя нет прав? – спрашиваю. – Что здесь такого?

Шибуев кусает губы и утирает ладонью пот со лба.

– В том-то и дело, что они у меня есть. И я иногда вру отцу, что сажусь за руль машины кого-нибудь из своих друзей и рассекаю полночи по городу. Ему нравится думать, что я лишен семейной фобии. Ну, давай, Светка, – сердится Андрей, когда и я на секунду теряюсь от удивления, – развенчай миф! Покажи всем, какой я профан. Даже свою семью отвезти не могу!

Шибуев отворачивается и продолжает суетиться с сумкой – первоклассный врач со своими маленькими тайнами. И в какое же место этого черного джипа он собирается их спрятать?

Мне хочется хлопнуть его по затылку и покачать головой.

Господи, мужчины. Синоним их гордости – упрямство.

Для меня в этой ситуации нет ничего ужасного, но не для Андрея. Ох и папа. Ну и услужил! Ты смотри, стоит, улыбается – довольный собой родитель. Я оглядываюсь и машу ему рукой – счастливая дочь. Эта радость нужна отцу, и он тут же впитывает ее, расплываясь в улыбке еще шире. Что-то говорит Андрюшке, сидящему у него на руках.

Я опускаю ладонь на плечо Шибуева, заставив его удивленно обернуться. Поглаживаю это плечо, пока он сосредотачивает на мне растерянный взгляд.

– Андрей, не волнуйся. В этом автомобиле автоматическая коробка передач. Медленно в ворота выехать сможешь?

– Не знаю.

– Я знаю. Сможешь, я все покажу. Давай накатом, не газуй, я на ручнике подстрахую. А потом поменяемся. Всего лишь пятьдесят метров, и ты больше никогда не сядешь за руль, обещаю.

Я жду, что он возмутится, но Андрей только вздыхает и, кажется, с облегчением.

– Света, какая же глупая ситуация! Сам не верю. Как ты себя чувствуешь? – смотрит на меня виновато и потому нежно. – Справишься? Может, пошлем все к черту и просто возьмем такси?

Нет, не возьмем. Этот раунд гордости мы должны выиграть вместе.

– Шибуев, беременность не делает меня недееспособной. Я за рулем отцовского джипа ездила уже в восемнадцать лет, забыл? Я люблю и знаю дорогу, и с этим монстром справлюсь в два счета. Тем более что у отца такой же. Просто не переживай, ладно? Доверься мне.

* * *

Как странно вернуться в квартиру Андрея, как в свою собственную. Разуться и оказаться среди своих вещей. Почувствовать под ногами знакомый ворс ковра и встретить уютную тишину стен. Андрюшка чувствует то же самое, я вижу, как робко он улыбается, увидев свой первый дом, а вот что чувствует Андрей – не знаю.

Он уходит с сыном в детскую и целый час приспосабливает его к новому положению. Показывает, как жить обычной жизнью, даже когда у тебя на ноге гипс. Приносит игрушки и книжки, которые Андрюшке подарили наши родные, и что-то рассказывает малышу. Я не могу передать, как благодарна ему за это время. За внимание и заботу. За все.

Шалопай Шибуев, кто бы мог подумать, что ты можешь быть таким.

После ужина я укладываю Андрюшку спать и слышу, как вдруг закрывается входная дверь. Ушел.

Когда сын засыпает, долго лежу в постели, глядя в потолок, ощущая, как с уходом Шибуева в душу вползает пустота. Окутывает серым коконом одиночества, по капле просачиваясь в кровь, – кап, кап. Это то, чего ты хотела, Света. То, к чему шла. Твое личное женское счастье.

Не знаю, в какой момент я закрываю глаза, прогоняя удушливую волну, не давая слезам пролиться. Все получилось, я смогла, так почему сейчас так остро вслушиваюсь в тишину квартиры и вскакиваю сразу же, едва слышу, как в дверном замке проворачивается ключ…

– Андрей?

Он, Шибуев. Входит в прихожую, включает свет и опускает на пол большую спортивную сумку. Смотрит на меня удивленно и встревожено, снимая обувь.

– Ну, и чего ты поднялась? Я.

– Мне показалось… Я думала, что ты ушел.

Я говорю не о моменте, о решении. О том, что этой ночью не надеялась на его возвращение, и он понимает.

– Тебе показалось. Просто уезжал за вещами. Если ты не против, я поживу пока здесь, с вами. Все равно родители из дому выгнали. М-да, – вздыхает Андрей, взъерошив себе рукой волосы на затылке. – Смешно, наверное, но против аргумента «У тебя теперь есть семья, сын. Вали-ка ты от нас» не попрешь. Влипли мы с тобой, Светка.

Это ни капли не смешно, и ведь действительно влипли. Но внутреннее чувство подсказывает, что все правильно. В этом доме он хозяин, перед ним пустота отступает, и я улыбаюсь, глядя на Шибуева.

– Прости, Андрей, что изменила твою жизнь. Я бы хотела сказать, что жалею об этом, но не могу.

– Я понимаю.

– Нет, – качаю головой. – Ничего ты не понимаешь.

Андрей вдруг напрягается. Я и сама не заметила, как подошла к нему слишком близко. Засмотрелась на вихрастую голову и кареглазое лицо. Такое родное и мое.

– Светка, прекрати…

– Что прекратить? – коснулась пальцами небритой щеки.

– Тебе нужна помощь, и Андрюшке тоже. Что же я за муж такой, пусть и фиктивный, если оставлю вас одних? И… и почему у меня такое чувство, что ты сейчас кинешься мне на шею? Как будто вечность не виделись. Эй, ну чего ты? Два часа ведь всего прошло…

Клянусь, у нас будут девочки, потому что только девчонки могут так не вовремя закапризничать.

Я уже собиралась обнять Шибуева (два часа, когда ждешь – это безумно долго), как внезапно приступ тошноты заставляет меня хватить ртом воздух и кинуться не на шею Андрею, а в туалет, и скрутиться там пополам. Все-таки волноваться надо в меру.

– Света! – Андрей спешит за мной, но я останавливаю его взмахом руки.

– Ох, извини. Все в порядке. Это не поддается контролю.

– Ну хорошо хоть не поцеловала. А то подумал