Бухта Анфиса - Лев Правдин

И тут неожиданно пришло спасение. Кто-то уверенно взял его под руку и властно и в то же время почтительно повел сквозь толпу. К удивлению, перед ними расступались, давая дорогу. Только в кабинете директора он обратил внимание на своего спасителя. Нонна!

— И вы здесь?

— С ума посходили, — засмеялась она, обмахивая тетрадкой свое пылающее лицо. — Еле к вам пробилась.

— Стихи… — Артем развел руками, как бы оправдываясь за то, что они, несколько поэтов, своими стихами вызвали такую бурю.

— Как же, нужны им стихи! Я не думаю, что все они это любят.

— Тем более что стихи-то слабые.

— А им все равно какие. За то, что я вас выручила, проводите меня. Хорошо?

— Очень хорошо. Что же они тогда любят?

— Поэтов, актеров, а больше всего футболистов.

— По-моему, это неправда! — вспыхнул Артем.

Нонна удивленно подняла брови и тут же их опустила.

— Не совсем правда, — примирительно заметил он. — Не все же так…

— Я и не говорю про всех, — отозвалась она покорно. — Подождите меня, я сейчас.

И в самом деле она появилась очень скоро. Как ей удалось пробиться к вешалкам? Артему она показалась очень нарядной: пальто цвета, который принято считать вишневым, черные резиновые сапожки и шляпка, тоже черная и блестящая. Артем решил, что она очень Нонне идет. Он уверенно, как будто для него это было привычно, взял девушку под руку, и это, по-видимому, ее не удивило. Они так мало знали друг друга, что никакие поступки их еще не могли удивлять.

Свет фонарей лежал на тротуарах неподвижно, как на поверхности остановившейся реки. Редкий снег все еще никак не мог одолеть промокшую землю.

— Я давно не видел вас, — для начала сказал Артем. — Вы не приходите…

Она серьезно ответила:

— Вас боюсь.

Артем решил, что это сказано в шутку, и сам пошутил:

— А, знаете, я ведь тоже вас боялся.

— Такая страшная я вам показалась?

— Совсем не то.

— Тогда почему?

— Боюсь отличников. Такие они старательные, что делается не по себе.

Что-то это мало похоже на шутку. Нонна, хотя и засмеялась, но, когда заговорила, сейчас же начала оправдываться:

— Слава богу, что я не такая, хотя и считаюсь отличницей. Да не очень-то я и стараюсь. Это у меня само собой получается, по, привычке. И память хорошая. Кроме того, я люблю учиться. И, когда хвалят, тоже приятно.

— Никогда не любил учиться. У меня это просто никак не получалось.

— А вам и не надо. Вы — поэт. А я простая студентка, рядовой товарищ.

— Ну какой я поэт!..

— Хороший, — сказала Нонна так просто и убежденно и вместе с тем так сердечно, что Артема тронула эта похвала, и он проникся к девушке чувством восторженного доверия. Ему тоже захотелось сказать что-нибудь такое же хорошее, но, ничего не придумав, он только осторожно сжал ее руку. И тут же испугался, как бы она не рассердилась. К счастью, Воина ничего не заметила.

— Хорошие стихи, — повторила она и тихонько, как бы между прочим, начала читать то, что он впервые прочел на вечере. Как она это запомнила? Голос у нее чистый, читает отчетливо, чуть приподнимая каждую строку, любуется ею. А может быть, похваляется своей памятью отличницы, привыкшей и умеющей поражать преподавателей блеском своих ответов. Отличницы всегда тщеславны. Но Артем постарался подавить все свои предубеждения — он впервые слушал, как его стихи читает девушка, умная, что уже давно известно, и привлекательная, что он заметил только сейчас. Значит, что же? Не значит ли это, что он — поэт!?

Она дочитала до конца и только два раза запнулась, но он не решился подсказывать, а то еще обидится. Отличница все-таки. Нет, совсем не зря отец выделил ее. А мама назвала «любимой ученицей», придавая этому особый смысл. Ну и пусть.

В состоянии восторженной растроганности он довел ее до дверей общежития. Здесь было очень светло от больших освещенных окон и от двух матовых фонарей, и была крыша, защищающая от мокрого снега. Мимо пробегали девчонки-студентки. Они беззастенчиво таращили глаза на Артема, что-то выкрикивали и посмеивались.

Смелость осталась где-то в темноте улиц, а здесь Артем не решался даже взглянуть на свою спутницу и протянуть руку на прощанье. А девчонки остановились у дверей, болтают с таким видом, будто им и дела нет до тех двоих. Не обращая на них внимания, Нонна спросила:

— Вы все еще боитесь меня?

— Нет, совсем не то!

— Ну и напрасно. Я опасная. Люблю все, что говорится сразу же после слова «вдруг». — Это она проговорила очень доброжелательно, словно хотела предостеречь Артема от грозящей ему опасности. И тут же призналась — Но все равно я всегда буду вас немножко бояться…

Девчонки приумолкли. Прислушиваются. Ну и пусть.

— Когда мы встретимся?

— Я приду к вам.

— Когда?

— Завтра вечером. До свидания.

Она протянула руку, Артем осторожно сжал ее.

Уходя, он услыхал, как одна из девчонок спросила:

— Нонка, как это ты его подцепила?

Ответа Артем не расслышал.

Она пришла на другой день, и он снова проводил ее до дверей общежития и, только возвращаясь домой, спохватился, что они не договорились о следующей встрече. А потом он никогда не беспокоился об этом. Все получалось само собой, как чудо. Он всегда оказывался неподалеку от института как раз в тот момент, когда оканчивалась последняя, лекция. Или же она заходила в книжный магазин, и он, совершенно случайно, оказывался около прилавка. Каждый раз они удивлялись, и кто-нибудь, чаще Нонна, замечала:

— Сейчас надо бы воскликнуть: «Вот так встреча!»

Хотя Артем не забывал, как накануне он говорил, что после работы зайдет в книжный магазин. Или так: весь день, куда бы ни заносило его беспокойным, изменчивым ветром газетной работы, он помнил ее слова: «Завтра три лекции, да на часок загляну в библиотеку». И он уже точно рассчитывал, когда она выйдет из библиотеки и где произойдет их «случайная» встреча. Артем ничего не забывал, но все равно каждую встречу с Нонной считал чудом, как и каждое ожидание такой встречи и разговоры, которые продолжались бесконечно или неожиданно обрывались, но как бы продолжались, когда он оставался один.

Когда он оставался один, вот тут-то и начиналось самое странное и самое чудесное. Оживало все недоговоренное. Нонна отвечала на все его вопросы и сама расспрашивала его. Он слышал ее голос и ничуть не удивлялся, что она говорила только то, что он хотел услыхать, как будто у нее не было ничего своего: ни мыслей, ни желаний, — только голос, чтобы он мог услыхать. Как в проигрывателе — ставишь пластинку и уже знаешь, какая сейчас будет музыка. Это развлекало его и не внушало опасений. Скорей совсем наоборот, он начинал подумывать о таком гармоничном совпадении их Мыслей, при котором не возникает никаких разногласий, чего почти никогда не бывает на самом деле. Но об этом он догадался позднее.

И на этот раз, как и всегда, они бродили по вечернему городу, выбирая улицы потише, хотя Артему казалось, что в мире не так-то уж много людей. Он и Она. И этого вполне достаточно. Нонна, как и всегда, во всем соглашалась с Артемом, а если и спорила, то только для того, чтобы доказать ему же, как он прав. И как вредны всякие сомнения, если ты сознаешь свою правоту. Но только — так она считала — идти к намеченной цели надо окольными путями. Скорей придешь. Прямой путь, как правило, оказывается самым трудным и самым опасным.

— Это неверно! — возразил Артем. — Чепуха какая-то.

— Конечно, чепуха. А что поделаешь?..

— Добиваться своего, и самым прямым путем.

Она смиренно умолкла, давая ему время подумать, припомнить свои поражения и победы. Сама-то она не намерена торопиться. Несмотря на свою молодость, она знала людей и умела пользоваться как их слабостями, так и силой. Чем больше думает человек, тем больше у него возникает вопросов, которые в свою очередь тоже надо обдумать. И никогда не надо его торопить. Конечно, если это такой человек, у которого крайняя резкость уживается с деликатностью. Такому надо только поддакивать, и тогда он сделает все, как надо. А спорить с ним, требовать — это все равно что курить на пороховой бочке. Нет, только по-хорошему!

Подумав, Артем изложил свою программу:

— Идти — так только напрямик!

— Хорошо. Я согласна, — тихо и торжествующе сказала она. — Поцелуй меня за это.

Никак не предполагая, что его программа будет истолкована так прямолинейно, он слегка опешил. И тут он увидел ее лицо очень близко и почувствовал ее горячее дыхание, и ее напряженное тело, и теплые влажные губы. Дыхание остановилось: на мгновение или на целый час, он не знал. И пришел в себя, только услыхав ее смех и ее шепот:

— Я же предупреждала тебя: я — опасная.

Она сказала «ты», и оба они не заметили этого.