Господин следователь 3 - Евгений Васильевич Шалашов

Ленка таскала меня по магазинам — дескать, хочу себе новенькие джинсы купить, а ты должен смотреть — хорошо ли сидят, не морщат ли на попе? А что попа? Главное, чтобы мешком не висели. Ленкина попа в любых джинсах хороша.

И со всеми остальными обновками тоже самое. Я-то привык — если что-то взял, оно подошло, значит беру. А здесь? На фига примерять десять пар джинсов, если ничего не возьмешь? И зачем брать с собой мужа — типа, для советов, если женщина пропустит мимо ушей все его слова и сама решит — брать или не брать? Хорошо, что в некоторых магазинах догадались ставить для измученных мужчин кресла, а то стоишь, как дурак, перетаптываешься с ноги на ногу и чувствуешь себя неловко — отдел-то женский, кажется, что покупатели, идущие мимо, посматривают на тебя с подозрением.

Поэтому, на вопрос — как оно, я только мычал. Как по мне — все хорошо, даже если оно и не очень.

Потихоньку зверел, но помалкивал. Нет, ну не могла до Нелазского подождать? Приехала бы в свое село, позвала Литтенбранта, да и мерила перед ним свои платья, сколько влезет. Пусть бы жених страдал. Мне-то за что? Так нет, приспичило квартиранта помучить.

Счастье, что платьев в берестяном коробе поменьше, нежели в магазине. Наталья Никифоровна провела первичную сортировку — вот это точно возьмет — подошьет, отгладит, с этим — надо подумать, а это — отправит в Устюжну. Бальное платье всего одно, зато, к моему удивлению, хозяйке подошло идеально. Но, к еще большему удивлению, Наталья Никифоровна решила не посылать какой-нибудь племяннице, а оставить себе. А кто говорил, что в селе нет балов? Женщины, кто их поймет?

— Ваня, а ты на исповеди был? — неожиданно спросила Наталья.

Я скривился. Вот о чем не хотел вспоминать, так это об исповеди. В Новгороде родители настояли, чтобы сынок сходил. И пошел, куда денешься? Молодой, чуть постарше меня, попик (простите, священником такого дурака язык не повернется назвать), помощник настоятеля нашего храма — не знаю, как эта должность правильно называется, довольно умело «раскрутил» меня на признании в прелюбодеянии. С другой стороны — а чего крутить? Видит, что перед ним человек молодой и, явно не евнух. Спросил — а не вступал ли ты, сын мой, в незаконную телесную связь с женщиной? А я, по простоте души, брякнул— мол, да, батюшка, было такое. Не стал говорить, что со вдовицей, но это неважно.

Думал, священник вздохнет, скажет — нехорошо, отпустит грехи, наложит какую-нибудь епитимью — типа, десять раз читать «Отче наш» перед сном, да и отпустит.

Но из попика такое полезло! Вытаращив глаза, минут пять вещал о том, что за такие грехи я прямым ходом отправлюсь в геенну огненную! И за прелюбодеяние станут меня черти за причинное место подвешивать! Хотел спросить — а откуда у батюшки такое знание загробной жизни, но промолчал. Слушал о том, что Евины дочки — сосуды греха, радости плоти — великий грех, что в телесную связь с женщиной, пусть и с законной супругой, нужно вступать лишь для зачатия детей, по строго установленным дням. Не надо получать удовольствия от соития! Плоть человеческая слаба, нужно усмирять ее позывы молитвами. Из-за таких как я и весь человеческий род идет к своей гибели, потому что главный грех — грех совокуплений ради удовольствия.

Хотел спросить — а не стоит ли тогда вообще всех мужчин кастрировать поголовно? Отрезать причинное место — позывов плоти не будет, греха не будет.

Интересно, что ему жена говорит? Если он и дома себя так ведет, то следует матушку пожалеть. Хорошо, если супруга разделяет его взгляды, а если нет? Жены священников — тоже женщины и ничто человеческое им не чуждо.

Грехи-то батюшка мне отпустил, но назначил такую епитимью, что я охренел — в течение месяца, во время заутрени и вечерни стоять на коленях впереди всех молящихся и отбивать земные поклоны! Как это будет со стороны выглядеть? Нет уж, пусть возьму еще один грех, но спектакль для прихожан Воскресенского собора устраивать не стану.

— А я сходила на исповедь, — сообщила Наталья. Глубоко вздохнув, добавила. — Только про нас с тобой не стала ничего говорить. Не знаю, может и зря?

— Бог простит, — предположил я, хотя и не был в этом уверен. И не мне такое решать.

Наталья ничего не ответила, принялась убирать в короб платья. Не сомневаюсь, что она еще раз все померяет, еще раз прикинет — что брать, а что нет.

— А ты невесте-то что-нибудь подарил? — поинтересовалась хозяйка.

Елки-палки. У меня же золотой браслетик лежит, которые матушки послала, и сережки. И почему из головы вылетело? Ну, ничего страшного, попозже подарю.

— Ты от кого о невесте узнала? — спросил я, хотя и знал, что мое сватовство для города уже не тайна. Просто интересен источник информации.

— От тех же, кому ты мой ликер выпоил, — усмехнулась хозяйка.

Информаторы — бабульки-соседки. А вот за выпитый ликер стало неловко. Вдруг Наталья Никифоровна приехала, увидела весь бардак (ну, на ее взгляд) и решила выпить рюмашку, нервы поправить? А пустая бутылка стоит в сенях, рядом с такой же пустой из-под водки. Надеюсь, про нее не станет спрашивать?

— Прости, но ликер бабульки честно заслужили, — сказал я. — Они меня от бешеной барышни спасли.

— Наслышана, — усмехнулась Наталья. — Только, прости Иван Александрович, не верю, что Татьяна до тебя домогалась. Если бы домогалась, ты бы ее во дворе не держал, домой впустил. Потом, конечно, за голову бы схватился, но уже поздно.

— А во что бы ты поверила? — спросил я.

— Хм… — призадумалась хозяйка. — Поверила бы, если бы Татьяна пришла гадость тебе какую-то сказать. Я же не слепая — видела, что барышня в тебя влюблена, но подруге своей мешать не хотела.

Про гадость — здесь Наталья Никифоровна угадала. А влюблена — в этом сомневаюсь. Разве влюбленная девушка будет прибегать с пистолетом к человеку, в которого влюблена?

— Давай не будем о грустном, — предложил