Смерть под кактусом - Лариса Ильина

— Сарай должен быть где-то рядом. Дай-ка фонарь, так ничего не видать.

— Фонарь… — пробормотала Мегрэнь растерянно и начала торопливо хлопать по карманам. — Ой, я, кажется, того…

— Чего «того»? — не поняла я, но сразу заподозрила неладное.

— Забыла… В смысле, уронила в домике… Когда мужик подкрался…

Закипая праведным гневом, я всплеснула руками:

— Прекрасно! Просто восхитительно! И что теперь нам делать в темноте?

Мегрэнь мгновенно парировала:

— Зато у нас есть чем отстреливаться!

Мы обе умолкли, в мыслях награждая друг друга весьма нелестными эпитетами.

Время шло, а мы все еще стояли посреди дороги, не в силах найти подходящее решение. Несмотря на то что погода сегодня способствовала и луна здорово напоминала прожектор, все же для серьезных поисков света было маловато.

— У меня есть два варианта, — сказала я. — Первый — вернуться. Второй — добраться до сарая и подождать пару часов, пока хоть немного рассветет. Часовня где-то рядом, и, возможно, мы успеем ее отыскать.

Похоже, второй вариант понравился подружке больше. В чем я особо и не сомневалась.

Мы двинулись вперед, вертя головами во все стороны: сарай стоял чуть в стороне от дороги, и проглядеть его было парой пустяков. Однако фортуна наконец решила повернуться к нам соответствующим местом.

— Вон он! — радостно ткнула пальцем Тайка и ломанулась через кусты.

Через пару минут мы снова устроились на колючем и вонючем сене.

— Во сколько сейчас светает? — поинтересовалась Тайка.

Я пожала плечами и свернулась калачиком. Бессонные ночи и беготня сказывались — все мышцы ломало, словно нас били. Меня потянуло в дремоту.

— Как ты думаешь, — подала голос подружка, — что подумает завтра Федя, когда найдет у себя в коттедже фонарик Игоря?

— А он что, подписан?

— Не знаю… Наверное, нет.

— Тогда черт с ним.

Я испугалась и открыла глаза. Надо мной светлым пятном маячила всклокоченная подруга.

— Светка, вставай! Светка, мы проспали!

Сообразив наконец, где нахожусь, я облегченно вздохнула.

— Сколько времени?

— Уже почти рассвело…

Я мигом скатилась на землю. Выглянув за дверь, поняла, что рассвет совсем близок. Мегрэнь высунулась рядом и запыхтела на ухо:

— Что теперь делать? Возвращаться? Вернемся завтра…

— Здесь до завтра дожить нужно… — резонно возразила я, ежась от холода. — И неизвестно, сможем ли мы еще раз так удачно смыться. Ведь если эти уроды узнают, что мы тут рыщем, мало нам не покажется. Нельзя им дать понять, как мы относимся к этому на самом деле…

— Знаю, — досадливо сморщилась Тайка.

— Тогда нечего время терять.

Мы покинули сарай и снова вышли к тропе.

Сложив воедино и проанализировав увиденное и услышанное за последние дни, излазив вдоль и поперек карты, оставшиеся у нас после кражи папки, мы пришли к выводу, что часть фамильной коллекции Георгиевских в самом деле была спрятана в каком-то тайнике, месторасположение которого было указано на пергаментных листочках. Казавшаяся глупой старческой причудой папка, набитая кипой пожелтевших бумаг, приобретала смысл и самую что ни на есть реальную цену.

Первые два листка вполне конкретно указывали, где находится тайник, однако символ, обозначавший его на карте, покрывал собой добрую сотню метров, и не каких-нибудь, а квадратных. Разыскать что-либо в глухом лесу на такой большой территории — задача не из легких. Поэтому, как оказалось, самую большую ценность приобретал третий, самый непонятный листок, состоящий из сплошных цифр, символов и сокращений. По всей видимости, именно его так страстно желали получить те, кто превратил нашу тихую размеренную жизнь в сплошной клубок беготни, подслушивания и слежки. Однако, даже сумев заснять на камеру все имеющиеся у нас документы, они так и не смогли сообразить, какую же информацию таила в себе эта невзрачная потрепанная бумажка. И все потому, что не имели возможности поболтать на досуге с кроткими благочестивыми монашками из местного монастыря и не слишком ломали головы над принципом шифровки слов и словосочетаний, сидя на том самом чердаке, куда регулярно наведывались для киносъемок. Именно поэтому нам не позволили уехать и теперь пасли, словно овец на пастбище.

Над верхушками деревьев слабо дрожала предрассветная синева, когда из тумана неожиданно возник темный силуэт часовни. Изнурительная беготня по ночному лесу уже немного научила меня соизмерять свои страхи, однако, завидев среди вековых деревьев мрачную каменную часовню, я здорово струсила. Как вскоре выяснилось, не напрасно. Позади часовни показались странные разлапистые тени. Вглядываясь пристальнее, я машинально ткнула локтем начавшую вдруг подвывать подружку:

— Заткнись, припадочная…

Но Тайка железной хваткой впилась мне в плечо, проскулив сквозь зубы:

— Светка… кладбище…

Как будто я сама не видела… Несмотря на то что мне ни капельки не было жарко, а скорее наоборот, по спине между лопаток потекла струйка пота. За невысокой железной оградой белели кресты, а могильные холмики утопали в утреннем молочном тумане. Пустыми облупившимися глазницами на нас с мрачных склепов строго смотрели безмолвные ангелочки. Где-то высоко над головой вдруг недовольно заухала неясыть, Тайка издала нечто среднее между мычанием и кваканьем и быстро потекла на травку. Поняв, что через пару мгновений ситуация полностью выйдет из-под контроля, я шевельнулась и сердито фыркнула:

— Надеюсь, ты не на пикник здесь пристраиваешься? И так времени нет, а ты расселась как на именинах…

Подняв на меня побелевшее личико, Мегрэнь заморгала и принялась громко икать. И хотя мое собственное сердце находилось в данный момент где-то в районе селезенки, я рассмеялась. Продолжая икать, Тайка встала и сделала слабую попытку отряхнуть джинсы.

— Ладно тебе красоту наводить! Некогда… — Я решительно направилась к часовне, прилагая неимоверные усилия, чтобы не грохнуться со страха в обморок.

Икая на весь лес, Тайка заковыляла следом.

Дойдя до ступенек, я остановилась и вытащила из-за пазухи пакетик с картами. Прикладывая массу усилий, чтобы не оглядываться на могилы, я все же полюбопытствовала:

— Интересно, есть ли кладбище на карте?

Мегрэнь придвинулась ближе:

— Ну, есть? Ик… — Голос был такой, словно от ответа зависела ее жизнь.

— Есть, есть… — ответила я. — Вот этот квадратик, и теперь ясно, что означают буквы.

Выяснив, что кладбище и в самом деле находится там, где ему и положено, мы вдруг почувствовали облегчение. Не обращая больше на него внимания, мы принялись за дело.

— Вот здесь что такое… ик-ик? — озабоченно хмурила брови подруга, вглядываясь в затейливую загогулину на бумаге.

— Еще один колодец, — сказала я, пробираясь сквозь плотные малиновые заросли. — И я его видела, когда мы бежали из монастыря. Один колодец у них за оградой находится, а второй здесь. Помнишь, еще монашка говорила, какая необыкновенная здесь вода?

Мегрэнь кивнула:

— И где-то рядом должен быть родник… ик-ик…

Мы вышли прямо к колодцу. Я села на край сруба и снова уткнулась в головоломку, определяя стороны света и складывая в уме метры.

— Родник недалеко от часовни, немного правее. Значит, в середине треугольника между этим колодцем, родником и часовней должно быть то место, где и находится тайник.

Мегрэнь потерла лоб и задумалась.

— Голова кругом… Ик! А что тогда значат эти цифры?

Я в сомнении развела руками:

— Пока не очень понятно. Однако кое-что, мне кажется, я разгадала. Видишь цифры последнего столбца?

— Шесть, восемь, ноль, восемь, один, шесть… — словно кукушка, проикала Тайка. — И на что, по-твоему, это похоже?

— Я думаю, на дату.

— Шестьдесят восьмое августа?

— Нет, если смотреть наоборот…

— В России так сроду не писали. Мы ж не американцы какие-нибудь, — засомневалась подружка.

Но сразу сдаваться я не хотела:

— Но вдруг такую запись сделали машинально? Если представить, что она касается коллекции… которая некоторое время находилась за границей, где вся документация оформлялась так…

— Ты имеешь в виду выставку? — уловила мою мысль Мегрэнь. — Постой-ка… Жаль, конечно, что нельзя точно проверить, поскольку папку сперли, но…

Выставка была в Париже… в августе… шестьдесят восьмого года. Точно!

Мегрэнь запрыгала вокруг меня, радостно потирая руки.

— А последняя запись? Шестьдесят восемь… ик… тысяча сто один?

— Не тысяча сто один, а первое ноября. Я думаю, что коллекцию взяли для выставки в августе, а в ноябре вернули обратно…

— Ура! — заорала Мегрэнь, хватая меня в охапку.

— Ты чему обрадовалась-то? — не поняла я.

— Как чему? Ведь эта запись последняя! Значит, оно по-прежнему там!