Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее - Кларк Говард

будет по-прежнему радостно. Ей не приходило в голову, что нити всей ее жизни сплелись в ткань лжи… Она стала таким же социопатом, как и мужчина, который ее учил.

Теперь, когда она находилась под стражей в полиции, он снова стал «сильным».

– Ты должна уберечь меня от этого, Патриш, – уговаривал Делука свою измученную молодую любовницу. – Пока я непричастен, они не смогут привлечь за это дело тебя. Я – твое алиби, ясно? Ты была со мной всю ночь, ясно? В чем бы тебя ни обвиняли, я засвидетельствую, что ты не могла этого сделать. Ты меня не впутываешь, и мы – оба – на свободе, Патриш. Будем только ты и я. Мы возьмем яхту, уйдем в море и больше никогда не вернемся…

Патти плакала, слушала и снова плакала. В тот момент было так легко вернуться в те времена, когда все, что говорил Фрэнк, было благой вестью, все, что делал Фрэнк, было безупречным и все, чего хотел Фрэнк, не подвергалось сомнению. Патти знала, что через пару часов ей предъявят обвинения в убийстве отца, матери и брата и посадят в тюрьму. Она не ожидала, что когда-нибудь снова выйдет на свободу – да тогда она этого и не хотела. Так зачем за это бороться?

– Хорошо, Фрэнк, – сказала она ему со слезами на глазах. – Как скажешь, Фрэнк.

Это было так просто.

21

Октябрь 1971 года и апрель 1989 года

Измена Джека Формаски и пощечина отца ввергли Патрисию в неумолимо пожиравшую ее летаргию. Она стала вялой, ничем не интересовалась, почти постоянно ощущала физическую усталость и слабость, не хотела и не могла есть. Она избегала любой деятельности, кроме самой необходимой, – школы, например, но в классе сидела, точно в ступоре, не делая ничего, а просто убивая время до возвращения домой в уединение своей спальни. И чем апатичнее она становилась, тем меньше чувствовала угрозы – любые. Как будто пребывала в коконе.

Ее новое состояние отвергли все, кроме Майкла. Он был первым, кто после отцовской пощечины ей посочувствовал. Мать инстинктивно подбежала к ней, лежащей на полу, попыталась помочь ей встать, но Патрисия сжалась и, тряся головой, умоляла:

– Оставь меня в покое, пожалуйста, просто оставь меня в покое…

Отец уже вышел из комнаты, мать тоже ушла, Майкла она выгнала. Но Майкл вернулся через пару минут, закрыл двери и сел рядом с сестрой на кровать.

– Он не должен был тебя бить, – сказал он сурово.

– Все в порядке, Майкл, – всхлипнула Патрисия.

– У тебя на лице отпечаток ладони, – внимательно глядя на нее, заметил он. Патрисия увидела, как у него на глазах наворачиваются слезы.

– Это пройдет, Майкл.

Она обняла его и прижала к себе.

– В любом случае это не больно, – солгала она.

– Бьюсь об заклад, больно, – возразил он и сам принялся всхлипывать. – Ты просто так говоришь.

Майкл сжал кулак.

– Хотел бы я его ударить и посмотреть, как это понравится ему.

– Не говори так, – резко оборвала его Патрисия.

Так они сидели вместе несколько минут, пока Патрисия наконец не погладила Майкла по голове и не сказала:

– Тебе лучше сейчас пойти к себе.

Мальчик встал и угрюмо поплелся к дверям. Перед тем как выйти из комнаты, он оглянулся и сказал:

– Я больше никогда не буду брать с тебя плату за сохранение секретов. С этого момента я буду хранить их бесплатно.

Для Майкла это было окончательным выражением привязанности.

Если бы у Патрисии так сильно не болело лицо, она бы улыбнулась.

Фрэнк Коломбо сделал неловкую попытку извиниться, но почти так же, как сама Патрисия намеревалась извиняться перед Джеком: Патрисия сожалела об ужасных словах, что наговорила, но в том, что ей пришлось их произнести, повинен Джек.

Так же точно ощущал себя и Фрэнк Коломбо.

– Послушай, Патти Энн, – сказал он на следующий день, – я знаю, что мне не следовало тебя бить, но ты должна признать, что на самом деле ты меня до этого довела, понимаешь? Я имею в виду, я все время говорил тебе: «Перестань нести эту чушь о желании умереть». Ты расстраивала мать и брата. Ты расстраивала меня. И ты не хотела меня слушать, понимаешь?

– Да, я понимаю, – спокойно ответила Патрисия.

– Если бы ты просто послушалась меня и сделала то, что я тебе говорил, я бы тебя не ударил. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, я понимаю, – уважительно ответила она.

Пока отец говорил, она не сводила с него глаз, но он на нее не смотрел, только изредка бросал мимолетный взгляд. В основном его зрачки метались то туда, то сюда, куда угодно, только не на уродливый пурпурного цвета синяк над ее скулой.

– И ты должна признать, – продолжал отец, – что это произошло впервые, верно? Я имею в виду, что, по правде говоря, раньше я никогда не бил тебя, верно? Знаешь, кроме шлепков по попе, когда ты была маленькой. Верно?

– Верно, – согласилась она, максимально равнодушным, но не дерзким тоном.

– Ладно, хорошо, – сказал ее отец, – давай забудем все это и не позволим этому повториться. Поверь, очень скоро у тебя появится новый парень, и ты никогда не вспомнишь о существовании этого польского отребья. Хорошо?

– Хорошо.

Он похлопал ее по руке и вышел из комнаты. Патрисия услышала, как в гостиной он сказал матери:

– Пусть, пока не пройдет синяк, посидит дома. Я не хочу, чтобы она ходила в школу в таком виде. Ты же знаешь, что школьный охранник потребует объяснений.

Неделю Патрисия не ходила в школу под предлогом, что заболела гриппом.

Очевидно, Фрэнк и Мэри Коломбо днем и ночью обсуждали проблему Патрисии.

– Она как зомби, – жаловалась Мэри друзьям и подругам.

Фрэнк не раз пытался с ней заговорить. Она очень вежливо его выслушивала, очень вежливо ему отвечала, а затем снова замыкалась, как будто не слышала ни слова. Фрэнк решил, что дочь ненавидит его за пощечину.

Мэри Коломбо эту мысль отвергла. Фрэнк дал ей пощечину в первый – и, она не сомневалась, что, как бы он себя ни винил, – в последний раз. К тому же у Мэри имелось собственное мнение: Патрисия ненавидела ее.

«Я никогда не могла с ней поговорить», – повторяла она подругам.

В конце концов оба родителя пошли по легкому пути, прибегнув к старому объяснению, которое полностью снимало с них ответственность или необходимость действовать: они решили, что у Патрисии переходный возраст. Они были уверены, что со временем она это перерастет. Все, что им на самом деле необходимо,