Солнце и тень - Кеннет Келзер

Обстановка меняется. Теперь я слежу за какой-то неизвестной серой доисторической птицей. Чувствую, что это ворон, хотя на ворона она не похожа. У нее длиннющий клюв и густой хохол яркий перьев на макушке. Птица оставляет впечатление очень сильной, хотя и несколько вялой и медлительной в движениях. Она стоит на плоском пне. Вижу, как к птице подбирается серый с черным кот — он крадется очень осторожно, припадая к земле. Скоро кот оказывается совсем рядом с птицей и, весь подобравшись, собирается прыгнуть. Вот он прыгает, крепко хватает птицу когтями и стаскивает на землю. Несколько мгновений древний ворон остается совершенно недвижим, сдавленный кошачьими когтями и зубами. Вдруг он делает сильный рывок с легкостью высвобождается из лап кота. Птица тут же взлетает обратно на пень и снова застывает там, сидя гордо и прямо.

Теперь второй кот, на этот раз серого окраса, начинает медленно, крадучись подбираться к ворону. Через некоторое время он занимает удобную позицию, припадает к земле, выжидает, потом прыгает и прижимает птицу к земле, крепко сдавив ее в когтях. На этот раз птица медлит всего несколько секунд, после чего мощно вырывается из лап кота. Древний ворон быстро поворачивается, и вот уже он вскочил коту на спину и, свирепо сжав его когтями, пригвоздил к земле. Острым клювом ворон наносит коту точный удар в основание шеи, и из круглого красного отверстия начинает струиться кровь. Птица собирается нанести еще один удар, явно намереваясь прикончить обидчика, но тут на сцене появляется высокий мужчина, одетый в костюм сафари защитного цвета, и громко приказывает ворону остановиться. Древний серый ворон повинуется. Тогда мужчина, крепко зажав птицу в одной руке, другой отламывает солидный кусок ее длинного клюва. Потом открывает остаток клюва и пальцами вытаскивает язык наружу. Наблюдая за это сценой, я думаю, что он, должно быть, хочет научить древнюю птицу говорить и для этого собирается расщепить ей язык. Наконец, мужчина отрывает конец языка, и птица тотчас же становится современным вороном с блестящими черными перьями, которые в ярком свете солнца отливают фиолетовым. Мужчина отпускает птицу — она мгновенно взмывает ввысь и начинает летать над ним большими кругами. Он громко приказывает ей говорить. Я жду знакомого «карр-карр-карр» и с большим удивлением слышу, как, вместо этого, птица с восторгом выкрикивает: «Ворон! Ворон! Ворон!» С изумлением наблюдаю, как птица продолжает летать кругами, снова и снова громко и с большим энтузиазмом выкрикивая: «Ворон! Ворон! Ворон!» Просыпаюсь с очень хорошим ощущением.

Этот сон произвел на меня сильное впечатление своей примитивной красотой, творческой образностью и глубиной символики. Серый с черным кот, первым напавший на большую доисторическую птицу, был точь-в-точь того же окраса, что и цепкий серый с черным котенок из предыдущего сна. Увидев этот повторяющийся образ, я понял: бессознательное преподало мне следующую часть тонкого внутреннего урока. Серая доисторическая птица (предшественница современного ворона) — это символ моей земной силы, которая по отношению к судебному иску ведет себя вяло и медлительно. Во сне ее и медлительность выглядела «доисторической» — это подразумевает, что она, скорее всего, берет начало на какой-то очень ранней стадии моего развития, возможно на предречевой стадии младенчества, то есть гораздо раньше, чем я сейчас могу припомнить. Птица имела такой древний вид, чтобы показать, насколько необходимо это качество модернизировать, привести в соответствие с требованиями сегодняшнего дня. Эта старая модель, старый шаблон моих мыслей и поступков, отчаянно нуждалась в изменении, и под напором многочисленных проблем само ее выживание, как показывал сон, было поставлено на карту. Эту часть моей личности, символом которой выступал немой доисторический ворон, было необходимо преобразить, придав ей другой облик, который был бы по-настоящему сильным, уверенным и красноречивым.

Главными темами этого сна были борьба и выживание, победа и преображение. В сюжете сновидения присутствовал интересный поворот: один из мучителей ворона, второй кот, сам чуть было не стал жертвой, когда древняя птица одержала над ним верх. Освободившись, птица, разумеется, захотела отомстить и была близка к осуществлению своего намерения. Это было точным отражением той крайности, до которой меня довели гнев и обида: я ощутил желание отомстить бывшей пациентке и ее мужу за то, что они заставили нас пережить. Однако во сне мощный внутренний голос — современный цивилизованный человек в костюме защитного цвета — убедительно преобразил эти разрушительные побуждения, проделав операцию над клювом первобытного ворона. Этот мужчина был сновидческой моделью высшего «я» — он хотел, переделав клюв и язык древней птицы, наделить ее голосом, а, следовательно, и потенциальным благородством. В реальных конфликтных ситуациях, когда дело идет о жизни и смерти, высшее «я» всегда велит нам измениться, а не поддаваться примитивным побуждениям — мести или другим злым чувствам. Высшее «я» всегда велит нам использовать горести и страдания для того, чтобы расширить сознание и возвыситься, как парящий высокого в небе современный ворон в конце сна.

Из сюжета этого сновидения я многое узнал еще об одной своей застарелой проблеме — недостатке уверенности в себе. Одна из трудностей заключалась в том, что когда мне приходится защищаться от чьих-то нападок, я часто бываю склонен проявить мстительность или жестокость. Я понял, что усвоил этот старый шаблон поведения от своего отца, который нередко сдабривал свои претензии ко мне, тогда ребенку, изрядными порциями брани и рукоприкладства. Частенько помыкая всеми домочадцами, он явно не подозревал о своей жестокости. Работая с этим сном, я в какой-то момент понял, что с раннего возраста стал сдерживать свою силу в этом мире из боязни спровоцировать жестокость отца. Позже, став взрослым, я продолжал сдерживать свою силу, даже если подвергался нападкам, уже из боязни выпустить на свободу собственную жестокость, ибо отцовская жестокость стала теперь моей. Как бы я ни ненавидел это отцовское качество, как бы ни боялся его в детстве, сколько бы ни клялся себе быть «другим», все равно жестокость просочилась в колодец моей души.

Осознав это, я вспомнил старую пословицу: «За грехи отцов расплачиваются дети». В любом случае, будь я ребенком или взрослым, конфликтные ситуации заканчивались для меня одинаково: я сдерживался. Это сновидение призывало меня полностью преобразить древнюю, доисторическую модель. Оно призывало расстаться со старыми, привычными чувствами, мыслями и поступками и поверить в возможность преображения. Эксперимент с осознаваемыми сновидениями в сочетании с жизненным путем повысит мою готовности и насущную потребность подняться на новый, более высокий уровень уверенности. На протяжении проделанного отрезка пути эти темные стороны моей натуры уже частично изжили себя. Я решил впредь стараться больше реагировать на уровне инстинктов и чаще рисковать. Уж лучше я рискну поступить с кем-то жестоко, чем буду сдерживать свои реакции. Для меня лучше отреагировать сразу и рискнуть, чем не реагировать вообще.

Пробудившись от этого сна, я ощутил воодушевление и полное тождество с современным вороном, который в заключительной части сновидения кругами летал в небе. С тех пор его крик «Ворон! Ворон! Ворон!» стал для меня важным лозунгом. И по сей день я нередко смотрю на лоснящегося черного ворона как на символ надежности грубой личной силы. Интересное совпадение: вскоре после того, как я перебрался в новый дом и новый офис, я стал часто видеть и слышать этих птиц, которые с криком «ворон» во множестве летают вокруг моего нового жилища. Порой я останавливаюсь и обращаю на них особое внимание, радуясь этому примеру явления, которое Карл Юнг называл «синхронизмом»[33]. Теперь, заслышав этих мрачных черных птиц, я часто безмолвно замираю, впитывая их прекрасную, пронзительную силу. Для меня они стали живым амулетом.

В итоге процесс разрешился так, как обычно бывает в таких делах. Почти через два года нас исключили из иска, когда наша страховая компания согласилась без суда выплатить пострадавшей женщине круглую сумму. Я почувствовал огромное облегчение, когда нас наконец исключили из судебного дела. Пришло время, и темные тучи расселись. Однако остались некоторые потери: многочисленные отметины в душе и несколько прерванных отношений, а также масса недобрых чувств по поводу нашей системы правосудия. В человеческом плане нанесенный мне эмоциональный урон оказался весьма ощутимым.

Чем больше я размышлял над движущими силами и символами сна «Величавая гора», тем более глубокий смысл он приобретал для меня. Поскольку в уникальном явлении «многоэкранного внутреннего кинематографа» именно он стоял на первом месте, в ту памятную ночь я просмотрел его шесть раз подряд. Должно быть, существовала причина, по которой мне пришлось увидеть его шесть раз, причем каждый раз с полной осознаваемостью. Вести, которые несли мне темные тучи и большая одинокая черная птица, теперь стали для меня ясны. Неоконченные дела из давнего недавнего прошлого слились воедино, совпали в моей душе и стали настолько сильны, что отклонили мой курс от горы. В разгар эксперимента с осознаваемыми сновидениями мне пришлось сделать крюк, и этот крюк стал прекрасной отправной точкой для того, чтобы усвоить другие конкретные и обязательные уроки, каждый их которых был по-своему ценным. Уроки эти были многочисленны и сложны. Мое отношение к пострадавшей пациентке стало слишком «возвышенным». Этот сон вернул меня на землю и объяснил, в чем мои подлинные ограничения.