Изгой - Сэди Джонс

добавила шепотом: – Все знают, что Дора Каргилл – ненормальная.

Они вошли в церковь вместе. Тэмзин невозмутимо поздоровалась с викарием, держа Льюиса за руку, и они вместе сели в переднем ряду. Певчие исполняли «Вперед, христианские воины», и выбор гимна показался Льюису нелепым. Тэмзин наклонилась к нему и шепнула:

– Ты отлично держишься!

Гилберт разделывал жареную курицу.

– Льюис, ногу или крылышко?

– Мне все равно.

– Вот тебе отличная ножка… Элис, ногу или крылышко?

– Как скажешь.

Мэри принесла гарнир. Элис отпустила ее домой и принялась раскладывать овощи по тарелкам.

– Льюис, мои поздравления!

– С чем?

– Тебе было непросто, но ты справился.

– Тэмзин Кармайкл – добрая душа, правда, Элис?

– Да.

– Мы многим обязаны их семье. Да, Элис?

– Да.

– Ну а Дора… у нее на том кладбище мать похоронена. Главное, все позади.

Льюис молча разглядывал стол. Солонка и перечница на крошечной серебряной подставке. Высокая стеклянная ваза с розовыми цветами, белая скатерть, кружевные салфетки, на которые ставили блюда. Серебряная корзина для хлеба, ажурная и застеленная салфеткой, свечи и масленка из тонкого фарфора.

– На следующей неделе у меня приличная загрузка на работе. У нас квартальный отчет, и все время мотаться домой мне будет не с руки. Я поживу в квартире до четверга, а может, до пятницы. Справитесь тут без меня?

Гилберт налил себе и Элис вина. На мгновение его рука застыла над столом, и Льюис поймал себя на том, что не может отвести от нее взгляд. Рука с бутылкой приблизилась.

– Ты молодец! – Гилберт налил вина Льюису, и в этот момент как будто что-то щелкнуло.

В глазах у Льюиса потемнело, и он с силой выбил бутылку из рук отца. Бутылка врезалась в стену, и Гилберт присел, закрываясь от летящих осколков. Теперь настал черед изысканно сервированного стола: зазвенел хрупкий фарфор, накрахмаленная скатерть треснула, обнажая полированную древесину. В припадке ярости Льюис крушил и ломал все вокруг, видя сквозь мутную пелену, как перепуганная Элис отпрянула и съежилась в углу, – а потом сделал вдох – пелена растворилась, и он осознал происходящее.

Гилберт выпрямился и закричал, плача в бессильном гневе, но Льюис уже выпрыгнул в открытое окно за его спиной.

Они вернулись за растерзанный стол, и Элис принялась собирать в ладонь осколки.

– Почему он это сделал? – слабым голосом спросил Гилберт. – Зачем? Неужели у него не в порядке с головой? Элис? – Он умоляюще взглянул на нее, однако она смотрела в сторону. – Элис?

– Не знаю. – Она продолжала складывать битое стекло в ладонь.

Льюис не знал, как теперь возвращаться домой. А не вернуться нельзя: у него нет ни выбора, ни шансов устроиться одному. Он уже забыл свой изначальный план, забыл, зачем приехал в родную деревню. Только смутно помнил, кем мечтал стать, сидя в тюрьме. Теперь все надежды рухнули.

В лесу было темно и душно, лишь кое-где пробивались полоски солнечного света. Льюис шагал куда глаза глядят – в движении становилось чуть легче – и ждал, когда придет в себя окончательно. Отец и Элис не выходили из головы, и он мечтал взять нож и вырезать их из памяти. Нож буквально стоял у него перед глазами – короткий, с толстым лезвием, способный иссечь из мозга все дурное. Он и Элис… Послышался шум воды, и Льюис понял, что вышел к реке.

Ближе к воде деревья росли не так густо. В отдалении река сворачивала в лес; узкий берег, поросший папоротником, плавно уходил вниз. Все мысли разом выветрились, остались только излучина, лес да тишина. Льюис пошел к реке. День стоял безветренный, только у воды дул легкий бриз; вокруг шуршали листья, и на земле плясали солнечные блики.

Неожиданно ветер утих, и вернулась жара. В реке виднелись голова с гладкими темными волосами и обнаженные плечи. Присмотревшись, Льюис узнал Кит.

Почуяв его присутствие, она обернулась и вскрикнула:

– Эй! Не смотри на меня!

Он ничего не видел – Кит была под водой и к тому же в тридцати футах от него, – однако послушно отвернулся.

– Я сейчас выйду.

Послышался плеск воды и топот босых ног. Затем звуки стихли: видимо, Кит одевалась.

– Ненавижу воскресные обеды «в кругу семьи», – фыркнула она. – А ты?

Льюис вспомнил разгромленную столовую и свой побег в открытое окно и улыбнулся. Дурные мысли испарились как по волшебству, и ему стало спокойно.

– Уже можно смотреть?

– Угу.

Он обернулся. Кит, еще мокрая после купания, извернувшись, возилась с застежкой на спине. Влажные волосы лоснились и блестели.

– Ты похожа на детеныша выдры.

– Я бы попросила! В октябре мне исполнится шестнадцать. Поездка в Швейцарию и так далее.

Она бросила попытки застегнуть платье и улыбнулась. Льюис подошел ближе.

– В ту ночь все нормально закончилось? – с деланой беззаботностью поинтересовалась Кит.

Он вспомнил ту ночь, Кит, потерянно сидящую в машине, себя самого за рулем, Элис…

– Вполне. А у тебя?

– Да понимаешь… дело в том, что отец меня ненавидит. Твой тебя тоже, наверное.

– У моего есть причина.

– И какая же? Церковь и все такое?

– И все такое.

Ему не нравилось, куда идет разговор.

– А что?

Кит ждала. Искренне хотела, чтобы он заговорил. И ему захотелось поделиться сокровенным.

– Иногда… – Он запнулся. Говорить было страшно. – Иногда кажется, что я отрываюсь от этого мира… что мир где-то далеко. И вокруг темнота. И я часть этой темноты. И в последнее время я не знаю, смогу ли вернуться. У тебя так бывает?

Кит скользнула взглядом по его лицу.

– Конечно.

Больше слов не требовалось. Они молча пошли вдоль реки. Впереди берег сужался, и тропинка упиралась в деревья. Они остановились, и Льюис посмотрел на Кит.

– Почему отец тебя ненавидит?

– Он считает, что я чудовище.

– По-моему, ты замечательная. – Льюис обрадовался, видя, что Кит просияла.

Ее выцветшее платье оттеняло загорелые плечи и шею. Кнопки на спине застегнуты кое-как, а то и вовсе не застегнуты. Кит смешная, и всегда была смешная, подумал он. Дитя, искреннее и радостное, и часто такое серьезное, что невольно хотелось ее поддразнить. Кит упорно отворачивалась, и он вспомнил, как она сказала, что влюблена. Интересно, как ее угораздило? А может, ему и вовсе послышалось. Льюиса притягивала ее застенчивость, и, не удержавшись, он легонько ткнул ее пальцем в ребро, потом еще и еще, пока она не засмеялась.

– Не надо!

Он обожал ее смех и продолжал щекотать.

– Прекрати!

Кит попыталась его ударить, и он закрылся руками. Вид у нее сделался весьма воинственный, и Льюису пришлось перехватить ее запястья. Тогда она начала пинаться ногами. Они оба хохотали. Кит не была настроена отступать.