Чистильщик - Пол Клив

Мой нож.

Точнее, фотография моего ножа.

Это зрелище приводит меня к двум выводам сразу: первое, Мелисса однозначно следит за мной, и второе — у меня большие проблемы. На ноже остались мои отпечатки, как и на пистолете.

Вытаскиваю красную пластмассовую канистру с бензином и ставлю ее на землю.

В какую игру играет Мелисса? Если бы она собиралась отдать оружие полиции, то это уже давно сделала бы. Значит, хочет чего-то еще. И я уверен, что скоро она даст мне знать, что именно.

Снова запихиваю Кэнди в багажник. Ее руки все еще связаны, а рот заткнут кляпом. Это моя работа. Интересно, что она подумала, когда она так жаждала помощи, и вдруг пришла женщина и открыла багажник. Это был конец истории, которая для Кэнди закончилась плохо.

Я переворачиваю ее на бок, пытаясь аккуратно упаковать обратно, но в конце концов одна нога все равно остается торчать снаружи. Когда я пытаюсь захлопнуть багажник, ломаю ей лодыжку. Она не против.

Решаю оставить багажник открытым. Встряхиваю канистру, прислушиваясь, как внутри плещется бензин. Она заполнена где-то на четверть. Смачиваю одежду Кэнди, потом закидываю канистру к ней. Вытаскиваю из машины портфель и ножом отрезаю кофточку Кэнди. Запихиваю ее в салон, оставив кусок материи свисать снаружи; щелкаю крышечкой от канистры по капоту.

Остальную работу доделывает зажигалка.

Я уже на полдороге к дому, как вдруг вспоминаю о коте. Вокруг никого нет, поэтому никто не видит, как я краду вторую машину за вечер.

Дженнифер начинает мне улыбаться, как только я появляюсь в дверях клиники. Она смотрит на меня так, будто мы старые друзья, сто лет не видевшие друг друга.

— Привет, Джо, — говорит она, и голос ее звучит весьма соблазнительно.

— Привет.

Она ждет пару секунд, ожидая, не добавлю ли я еще чего-нибудь.

— Сейчас я его принесу.

— Спасибо.

Я как раз пытаюсь представить, как выглядела бы Мелисса в утыканном гвоздями собачьем ошейнике, когда Дженнифер выносит кота в маленькой клетке.

— Не думала, что ты его возьмешь, — говорит Дженнифер, — учитывая, что ты сказал на прошлой неделе.

— На прошлой неделе?

— Когда я позвонила, ты сказал, что тебе больше не нужны коты. Сколько их у тебя?

— На прошлой неделе? — повторяю я.

Ее дружелюбная улыбка исчезает, и на смену ей приходит улыбка настороженная.

— Я звонила тебе на прошлой неделе.

— Ах вот оно что. Я болел всю прошлую неделю, очень сильно болел. Если честно, я даже не помню, как ты звонила. Всю неделю в постели провалялся. Даже не знаю, что это на меня тогда нашло, но я почти все время был в бреду. Если ты звонила, и я повел себя по-свински — сожалею.

Хотя вообще-то это она должна была выразить сожаление — ведь это у меня отрезали яичко.

Ее настороженность тут же сменяется симпатией.

— А сейчас с тобой все в порядке?

— Сейчас уже лучше. Самое странное, что у меня и котов-то никаких нет.

Она улыбается, и я думаю о том, почему мне постоянно приходится быть таким милым по отношению к другим людям. Почему я просто не могу ее куда-нибудь отвезти и сделать с ней то же, что я делаю с остальными?

— Ну, один у тебя теперь есть. Как ты его назовешь?

— Пока не думал об этом, если честно. Предложения есть?

— Давай я позвоню, если что-нибудь придумаю, — предлагает она.

— Сколько я должен за клетку? — спрашиваю я, соображая, что, если я сейчас вытащу из кармана полиэтиленовый пакет и просто запихну кота внутрь, это будет смотреться несколько странно. Готов поспорить, клетка здорово увеличит цену и так недешевого животного.

— А тебе можно доверять, если ты пообещаешь ее вернуть?

— Вообще-то моему слову можно верить.

— Тогда ты ничего не должен, — улыбается она. — Хочешь, я тебя подвезу до дома? Или ты на машине?

Прокатиться до дома было бы неплохо, учитывая, что это предоставило бы мне шанс попробовать пару вещичек, которые я еще не проделывал после своей полукастрации. Но я тут зарегистрировался под своим именем, и полиции не составит труда меня найти.

Поблагодарив ее за предложение, я обещаю занести клетку до конца недели и прошу ее вызвать мне такси.

Клетка елозит под моими руками. Таксист что-то замечает по поводу кота, пытаясь завезти со мной разговор. Понимает, что зря пытается.

Когда я приезжаю домой, то заношу кота в ванную и захлопываю дверь. Лежа в постели, слышу, как он жалобно мяукает. Завтра куплю ему какой-нибудь еды, а себе — затычки в уши. А потом покажу ему свою квартиру.

33

На следующее утро мой внутренний будильник меня не подводит, хотя и просыпаюсь я совершенно разбитым. Все возвращается на круги своя, по крайней мере настолько, насколько это возможно для человека, лишившегося левого яичка. И все же мне продолжают сниться сны, и это меня беспокоит. В эту ночь я разговаривал с папой. Сон был довольно сбивчивый, но я помню отдельные куски, где он спрашивал меня, что я делаю. Наверное, он спрашивал это, потому что я запихивал его в переднюю дверцу машины, где он был найден. Я обмотал его запястья поролоном и полиэтиленом в пузырьках, чтобы веревка не оставила синяков. Он не мог опустить окна или открыть двери. Он не мог включить кондиционер или выключить двигатель, чтобы перекрыть угарному газу доступ в салон. Он снова и снова просил меня перестать, и постепенно кожа его обретала синюшный оттенок. Мамы там не было. Она играла в бридж в каком-то местном игровом центре неподалеку. На самом деле это было в последний раз, когда она вообще во что-либо играла. Он закончил просить меня, чтобы я перестал, а потом сказал, что любит меня. А потом он умер. Вот так, сейчас — это папа. А в следующую секунду — уже ничто.

Я совершенно не привык к снам и после этого проснулся совершенно больным, и меня трясло. Конечно, я не убивал своего отца. Я очень его любил и, как и моей маме, никогда бы не сделал ничего, что могло бы причинить ему боль. Наверное, Уолт, упомянувший о самоубийстве моего отца, навеял мне этот образ. Никто не знает, почему папа совершил то, что совершил. Почему он зашел в гараж, сел в машину и через шланг начал запускать угарный газ в салон через боковое окно. Он даже записки не оставил.

Я подробно объясняю коту, что не следует точить когти о мебель или о стены. Он не точит. Пару секунд он оглядывается, а потом решает, что лучше всего отдохнуть от ночного пребывания в ванной под кроватью. Я кормлю рыбок, ставлю про себя галочку, чтобы не забыть купить еды коту, после чего с помощью швабры загоняю кота обратно в ванную.

Включаю радио, слушаю новости.

Как я и предполагал, огонь с машины перекинулся на окрестности и пару часов полыхал, никем не замеченный. Пожарные до сих пор на месте, хотя уже давно все под контролем. Говорят, что, если бы не легкий дождик, ближайшие кусты и деревья могли бы пострадать. Говорят это так, будто кому-то есть дело до кустов и деревьев, как будто в стране на них дефицит. Он ни слова не упоминает о машине, о погибших проститутках. Диктор, зачитывающий новости, переходит от одного сообщения к следующему, что-то об овцах. Говорит, что теперь на каждого человека приходится десять овец. Он ничего не упоминает о каком-то готовящемся бунте овец, как и не объясняет, зачем нам еще больше увеличивать их поголовье с помощью клонирования.

Спуск по лестнице дается легче, чем накануне. Поездка на автобусе тоже. На работе не узнаю ничего нового, кроме того, что люди, с которыми я работаю, ничего не смыслят в том, чем занимаются.

— Я приготовила тебе бутерброды, — говорит Салли, когда мы встречаемся у дверей моего офиса прямо перед обедом.

— Спасибо.

Я съедаю ее бутерброды и выпиваю еще одну таблетку. Ощущения такие, будто она спускается где-то в стороне от пищевода, и ощущения эти не из приятных. Снова вспоминаю сон и размышляю, почему я вижу так много снов в последние дни. Прихожу к выводу, что причина в том, что в настоящий момент мне не удается заняться наяву тем, о чем многие люди только мечтают. Через пару часов после обеда я иду по коридору со своей шваброй и ведром и вдруг вижу ее. Мелисса. Сидит за столом. Оборачивается и подмигивает мне. Я делаю шаг к ней, потом шаг от нее и в результате остаюсь стоять на месте. После всего, что она со мной сделала, я чувствую в ней что-то такое, чем не могу не восхищаться.

Сегодня на ней дорогой серый деловой костюм, в котором она выглядит как хорошо оплачиваемый юрист. Ее волосы аккуратно забраны на затылок, и на ней мало косметики. Выглядит как женщина, которой любой мужчина безумно захотел бы верить.

Она одаривает меня мгновенной улыбкой, после чего вновь сосредотачивает свое внимание на детективе Кэлхауне. Они что, работают вместе?

— Здравствуй, Джо, как дела?

Я оборачиваюсь и вижу Шредера, который стоит и потягивает из стаканчика с кофе, который не я ему приготовил.