Месть Танатоса - Михель Гавен

Отто легко нашел общий язык с ее детьми Он брал их с собой на спортивные площадки, и приятели офицеры изумлялись, увидев его в обществе далеко не маленьких подопечных, которых он теперь называл «мои дети». С легкой руки, а точнее, с острого языка Науйокса, смеялись: «Как это у тебя получается, чтобы сразу большие?» И, конечно, спрашивали: «А кто их мама?»

Как-то Маренн заехала за ними на корты — был выходной день. Когда она появилась у площадки, в меховом манто, с длинными распущенными волосами, падающими ниже пояса, она услышала, как он сказал, представляя ее своим партнерам по теннису: «А вот и наша мама». Удивление, смешанное с восхищением, легко читалось в лицах, а кто-то даже присвистнул: «Такая молодая?»

Но Маренн сделала вид, что она не расслышала невольный комплимент, и скрыла улыбку.

Наблюдая за тем, как Скорцени общается со Штефаном и Джилл, Маренн не раз ловила себя на мысли, что все предшествующие годы ее детям не хватало отца. Она понимала это и раньше, но сейчас почувствовала особенно остро. В первую очередь — Штефану. Мальчик нуждался в примере старшего.

Пожалуй, у Скорцени это получалось даже лучше, чем у по-французски легкомысленного графа де Трая, который хотя и признавал ее детей и ни в чем не ограничивал их, все же уделял им мало внимания, можно сказать, что вовсе не замечал, — его волновала только женщина.

А тогда, в тридцать девятом, Маренн впервые в жизни ощутила, что у нее появилась опора в жизни, появилась семья. И хотя речи о том, чтобы официально оформить их отношения, не заходило, и оба противились охватывающему их чувству и всячески пытались освободиться от него, стараясь найти самые вздорные предлоги для оправдания столь необходимой близости и уединения, счастье их делилось только на двоих. Им даже стали вовсе не нужны Алик.и Ирма — они почти бросили своих друзей. Видя их отношения, Науйокс и его супруга постарались исчезнуть как можно скорее.

Отто Скорцени все реже показывался в роскошных ресторанах или модных ночных кабаре, он больше не принимал участие в развлекательных походах Гейдриха по проституткам, в которых, как выражался второй человек в СС, проявлялась «очень полезная твердость и доминирующая сила нордического характера», выраженная через сексуальное унижении партнерши.

Скорцени проводил жизнь на службе и… дома. Да, теперь и у него появился дом. Где он был? Там, где была Маренн.

На служебной вилле СД у лесного озера, где она жила в первое время, затем — в ее уютном домике в Грюневальде. В его собственной берлинской квартире, где они останавливались, когда ехать в Грюневальд оказывалось слишком поздно и далеко.

Теперь по утрам Маренн готовила завтрак для всей семьи, а когда она так уставала в клинике, что не могла открыть глаз и поднять головы от подушки — подорванное в лагере здоровье давало о себе знать, — Скорцени брал на себя хозяйственные обязанности и призывал на помощь Штефана.

Они быстро, по-солдатски справлялись и с завтраком, и с утренним обходом магазинов, хотя это случалось редко, — все продукты им привозила теперь домой специальная хозяйственная часть СС. И лежа в широкой постели, которая еще хранила тепло его тела, тепло их любви, Маренн прислушивалась к доносящимся с кухни приглушенным взрывам мужского хохота. Маренн не могла не удивляться про себя, как изменилась ее жизнь.

Дело заключалось даже не в достатке, не в тепле и уюте, не в любимой работе, которую ей предоставили более всего изумляло то, чего она не могла ожидать, о чем не заходило и речи: она была по-настоящему счастлива, ее любили. Она это чувствовала, она любила сама, хотя не решилась бы признаться вслух.

Конечно же, в отношениях столь разных характеров, как у нее и Скорцени, не все проходило гладко и безоблачно. Иногда, словно пресытившись этой спокойной, семейной жизнью, он бросал ее. Он возвращался на прежнюю стезю: он проводил ночи в кабаках, он пил, он хотел избавиться от нее, он .бывал груб и жесток, и тогда она со всей очевидностью вспоминала, где она находится и чего ей стоило такое решение. Она переживала, но никогда не показывала ему своих слез. Ни ему, ни детям.

Он возвращался, он всегда возвращался к ней.Но никогда не просил у нее прощения — она и не требовала.

Она молча принимала его.

В июне тридцать девятого года они вместе совершили свое последнее мирное путешествие — в Италию. В теплых водах Адриатики вдвоем они купались при свете луны, совершенно нагие. На пляжах Лидо царили тишина и умиротворение.

Наступало последнее мирное для Европы лето — 1 сентября 1939 года с провокации в местечке Гляйвиц на границе Германского рейха и Польши, устроенной штандартефюрером СС Альфредом Науйоксом по личному указанию рейхсфюрера Гиммлера, началась Вторая мировая война.

ЧАСТЬ II.

В ПАСТИ ТАНАТОСА

Сталинград

В землянке третьего взвода отмечали день рождения лейтенанта. Солдаты пили шнапс из походных кружек, которые разносил светловолосый русский парнишка, взятый накануне в плен разведчиками. Командир разведчиков, высокий, голубоглазый, рано поседевший унтер-офицер Кеплер, только что поднял тост за здоровье лейтенанта. Совсем еще молодой, застенчивый лейтенант Майер, любимец солдат, никак не ожидал такого внимания со стороны личного состава своего взвода и, услышав слова Кеплера, покраснел от удовольствия.

Взрыв хохота, ответивший на шутку взводного весельчака, не позволил им сразу же услышать, как в землянку кто-то вошел. Когда смех утих, с порога к ним обратился женский голос:

— Я, кажется, не вовремя. Но, к сожалению, у меня нет возможности ждать. Кто командир подразделения? — Все обернулись. Женщина стояла в нескольких шагах от входа — в сером брезентовом плаще без знаков различия, темные волосы были собраны в высокую строгую прическу. Командир взвода, лейтенант Майер, шагнул вперед.

— Я — командир. А кто Вы?

— Я… — она не успела ответить ему. Брезентовая завеса, заменявшая дверь, распахнулась, и в землянку почти вбежал командир роты, капитан Сикорски. Лицо его раскраснелось, глаза налились кровью — весь вид говорил о том, что он разъярен.

— Послушайте, фрау, — с ходу закричал он на женщину, — мне бы хотелось узнать, почему Вы позволяете себе появляться в расположении моего подразделения, не поставив меня в известность. Почему о Вашем визите я узнаю от полковника Брандта. Я — командир роты и имею право знать, кто и когда посещает вверенных мне солдат. Прошу Вас учесть, — продолжил он запальчиво, — что я кроме прочего принадлежу к старинной аристократической фамилии, а мы, аристократы, не любим…

— Я понимаю, — спокойно прервала его женщина, — я отвечу Вам в том же порядке. Во-первых, я давно знаю полковника Брандта. Он является командиром полка, и нет ничего удивительного в том, что его в первую очередь информировали о моем визите. Кстати, я спрашивала о Вас, капитан. Но мне доложили, что Вы скрываетесь в бункере, а у меня нет времени разыскивать Вас по бункерам. Вас должен был информировать адъютант полковника, что он, как я вижу, и сделал.

Более того, согласно документам, которые я получила в Берлине, я имею полное право вообще никого не информировать. Вот предписание рейхсфюрера СС Гиммлера, согласованное со штабом ОКВ, — она вынула удостоверение и показала его капитану. — Это во-вторых, — голос женщины стал звучать жестче. — В-третьих, являясь старше Вас по званию, я запрещаю Вам повышать на меня голос, а в-четвертых, на Ваше последнее замечание скажу, — она сделала паузу и иронично окинула взглядом Сикорски, — полагаю подобные заявления совершенно неуместными в сложившейся обстановке. Итак, — она развязала тесемки плаща и сбросила его, представ перед изумленным капитаном в черной эсэсовской форме с погоном оберштурмбаннфюрера на плече. — Раз вы — командир роты, Вы, следовательно, осведомлены лучше всех. Доложите мне о потерях. Я — Ким Сэтерлэнд. Уполномочена рейхсфюрером СС и начальником штаба ОКВ фельдмаршалом Кейтелем к проверке санитарного состояния госпиталей и оказанию срочной медицинской помощи в особо тяжелых случаях. У Вас есть раненые?

— Я… Я не знаю, — Сикорски растерянно взглянул на лейтенанта Майера, — лейтенант…

— Понятно, — насмешливая улыбка скользнула по губам фрау Сэтерлэнд, — лейтенант знает лучше. Так почему Вы удивляетесь, что я обратилась не к Вам, а напрямую к лейтенанту? Отойдите. Я слушаю Вас, лейтенант.

— Я владею информацией только в пределах моего взвода… — доложил несколько озадаченный лейтенант Майер.

— Что ж начнем с Вашего взвода, лейтенант…

— Госпожа Сэтерлэнд, — прервал их связист, — Вас вызывает полковник Бергер из соседней части.

— Благодарю. Одну минуту, лейтенант, — Маренн взяла трубку. — Да, конечно, дорогой полковник, — заговорила она через минуту, — я нахожусь сейчас на пути к вам. Пока заехала к Брандту. Мне все никак не удавалось побывать в его войсках. Нет, долго я не задержусь, надеюсь. Подготовьте все необходимое. Проинструктируйте медицинский персонал. До встречи. Итак, лейтенант, — положив трубку, госпожа оберштурмбаннфюрер снова обратилась к Майеру.