Сочинения - Квинт Флакк

Нет, для того, кто здоров, красота Митилен и Родоса —

То же, что плащ в знойный день, набедренник — в снежную бурю,

В Тибре купанье — зимой или в августе — жаркая печка.

20 Так-то, покуда на нас благосклонно взирает Фортуна,

Самос, и Хиос, и Лесбос хвалить предпочту я заочно.

Счастие, в час бы какой ни послал тебе бог благосклонный,

Ты благодарно прими, не откладывай радости на год,

Чтобы повсюду ты мог сознаться: «Я жил, наслаждаясь».

Если заботы от нас отгоняет не местность с открытым

Видом на моря простор, а лишь разум и мудрость, то ясно —

Только ведь небо меняет, не душу — кто за море едет.

Праздная нас суета томит: на судах, на четверках

Мчимся за счастием мы, — между тем оно здесь, под рукою,

30 Даже в Улубрах — лишь дух бы спокойный тебя не покинул.

150

К Икцию

Если Агриппы плоды, что сбираешь в Сицилии, Икций,

Будешь разумно вкушать, наградить еще большим обильем

Вряд ли Юпитер тебя даже сможет. Так жалобы брось ты:

Тот ведь не беден еще, у кого пропитанья хватает.

Если желудок, и бок твой, и ноги здоровы, — не смогут

Даже богатства царя придать тебе что-нибудь больше.

Если же ты средь множества яств травой да крапивой

Можешь питаться, то сможешь и впредь так питаться, хотя бы

Густо ты был позлащен в блестящем потоке Фортуны:

10 Иль потому, что деньгам невмочь переделать природу,

Иль потому, что выше всего для тебя добродетель.

Диво ль, что скот объедал на полях Демокрита колосья,

В небе покуда парил он душой, отрешенной от тела?

Так же и ты, — среди этой зудящей заразы наживы,

В низком не мудрый ничуть, — размышляешь всегда о высоком!

Что укрощает моря, что год разделяет на части,

Сами ли звезды идут иль блуждают по чьим-то веленьям,

Что затемняет луну и снова ее открывает,

Сила и цель какова любви и раздора в природе,

20 Кто — Эмпедокл или наш остроумный Стертиний — безумен?

Все же, пускай ты жуешь хоть лук, иль порей, или рыбу,

С Гросфом Помпеем сойдись и желаньям его не противься:

Гросф не попросит того, что нелепо и что незаконно.

Дружба его за услугу твою — отличная плата.

Должен, однако, ты знать, какие новости в Риме

Пал пред Агриппой кантабр, пред Нероном Армения пала,

Римскую доблесть узнав; Фраат преклонивши колени,

Цезаря власть над собою признал; золотого Обилья

Рог в эту осень плоды на Италию щедро рассыпал.

151

К Винию Азине

Как я не раз уж тебя наставлял пред твоим отправленьем,

Августу, Виний, вручить за печатями должен ты свитки,

Если он весел, здоров и если он сам их попросит.

Ты из усердья смотри не сдури, чтоб досаду на книжки

Ты не навлек бы, пристав, как неистово рьяный служитель.

Если же в тягость тебе посылка с моими стихами,

Лучше отбрось ее прочь, чем там, куда ты прибудешь,

Вьюком людей задевать, Ослицы прозвание насмех

Людям отдав и себя всего города баснею сделав.

10 Силы свои напряги на холмах, на реках и на лужах.

Трудности все одолев, лишь только туда доберешься,

Ношу ты бережно так держи, чтобы книг моих связки

Ты не под мышкою нес, как носит крестьянин ягненка,

Краденой шерсти клубок носит Пиррия, пьяная вечно,

Шляпу и обувь — бедняк, к столу приглашенный из трибы.

Всем вокруг не болтай о том, как, вспотевши, тащил ты

Песни, что могут привлечь, пожалуй, и очи и уши

Цезаря. Сколько б тебя ни просили, вперед продвигайся.

Шествуй, здоров будь, смотри не споткнись, не испорти посылку.

152

К старосте

Староста рощ и полей, где я вновь становлюся собою,

Ты же скучаешь, хоть есть целых пять очагов там семейных,

Пять хозяев-отцов, и в Варию все они ездят!

Спорить давай, кто скорей: сорняки из души я исторгну,

Или же ты — из полей; и кто чище: Гораций иль поле.

В Риме держит меня привязанность к Ламии — полный

Скорби о брате своем, безутешно он плачет о мертвом;

Но неизменно в село стремятся и чувства и мысли,

Рвутся они на простор, сокрушая любые преграды,

10 Я говорю: «Блажен селянин», ты: «Блажен горожанин».

Жребий чужой кому мил, тому свой ненавистен, конечно.

Оба неправо виним мы — глупцы — неповинное место:

Нет, виновата душа, — никогда от себя не уйти ей.

В Риме, слугою, просил о деревне ты в тайной молитве,

Старостой стал — и мечтаешь о Городе, зрелищах, банях.

Я же, верный себе, отъезжаю отсюда с печалью

В Рим всякий раз, как дела, ненавистные мне, меня тащат.

Разное радует нас, и вот в чем с тобой мы не сходны:

То, что безлюдною ты, неприветной пустыней считаешь,

20 Я и подобные мне отрадой зовут, ненавидя

Все что прекрасным ты мнишь. Для тебя привлекательны в Риме

Сытный трактир и вертеп; и сердишься ты, что наш угол

Перец и ладан скорей принесет нам, чем гроздь винограда;

Нет и харчевни вблизи, что тебе бы вино доставляла,

Нет и блудницы, чтоб мог ты скакать под звучание флейты,

Землю топча тяжело; да при всем этом ты еще пашешь

Поле, что очень давно не видало кирки; за быком ты

Ходишь и кормишь его листвою, состриженной с веток;

Дела лентяю придаст и ручей, когда ливень прольется:

30 Трудно поток отвести от лугов, озаряемых солнцем.

Вот и послушай теперь, чем я от тебя отличаюсь.

Прежде мне были к лицу и тонкие тоги, и кудри

С лоском, и хищной Кинаре я нравиться мог без подарков;

Пил я с полудня уже прозрачную влагу Фалерна.

Ныне же скромно я ем и сплю на траве у потока;

Стыдно не прежних забав, а того, что забав я не бросил.

Здесь же не станет никто урезать мою радость завистным

Глазом иль в злобе слепой отравлять, уязвляя речами:

Людям только смешно смотреть, как я двигаю глыбы.

40 Ты предпочел бы глодать паек с городскими рабами,

Рвешься, мечтая попасть в их число. Но завидует хитрый

Конюх тебе: сколько дров, овощей и скота ты имеешь!

Бык себе просит седла, а ленивый скакун просит плуга;

Мой же обоим совет — делай каждый охотно, что можешь.

153

К Нумонию Вале

В Велии, Вала, зима какова, что за климат в Салерне,

Что там за люди живут и какая дорога? (Ведь Байи

Муза Антоний признал для меня бесполезными; все же

Там я уже ненавистен за то, что купался я в море

В самую стужу. В тоске горожане, что нынче забыты

Байские заросли мирт, и серные ванны, что выгнать

Могут недуг застарелый: здесь всех ненавидят, кто смеет

Голову или живот подставлять под источник Клузийский,

Тех, кто стремится к ключам Габийским и к весям прохладным.

10 Должен я место менять и мимо подворий знакомых

Гнать свою лошадь. «Куда ты воротишь? Не в Кумы держу я

Путь и не в Байи!» — сердясь, тогда скажет наездник и левым

Поводом дернет: узда заменяет ведь лошади ухо.)

Хлебный запас в котором из двух городов побогаче?

Там дождевую ли пьют, ключевую ль из вечных колодцев

Воду берут? (О вине тех краев ничего не пиши мне.

Здесь я в деревне своей терпеть могу все, что угодно;

Если ж у моря живу, то ищу и вина я получше,

Чтобы заботы оно разгоняло, надежды вливало

20 В жилы и в душу мою, слова на язык подавало,

Так чтоб предстал молодцом я пред девой любезной луканской.)

Больше какая округа плодит кабанов или зайцев?

Больше в каких там водах эхины иль рыбы таятся,

Чтоб возвратиться домой феакийцем я мог зажиревшим?

Должен ты все отписать мне, а я — тебе полностью верить.

Мений, когда он отца и матери средства истратил

Храбро дотла, балагуром столичным начал считаться:

Шут бродячий — не мог он держаться одних только яслей;

Он натощак меж врагом и другом не делал различья;

30 Мастер лихой сочинить клевету на любого любую,

Пагуба он, ураган и прорва для рынка съестного;

Все, что сыскать удалось, предавал ненасытному брюху.

Если ж у тех, кто питал уваженье иль страх к негодяю,

Он ничего не урвет или мало, — дешевые кучей

Жрал он рубцы и ягнят, сколько трем бы медведям хватило —

Видно, чтоб мог он сказать (как строгий наш Бестий), что нужно

Брюхо обжор клеймить каленым железом. И он же,

Если напал на добычу побольше, то, все обративши

В дым и золу, говорил: «Для меня ведь не диво, клянусь я,

40 Те, кто съедают добро, ибо нет ничего во всем мире

Жирного лучше дрозда и прекрасней, чем матка свиная…»

Право, таков же и я: если средств у меня не хватает,