Король забавляется - Наталия Ипатова

Поскольку все законопослушные девушки в это время занимались танцами под личным доглядом Веноны Сарианы и ни одну из них, по словам королевы, не выгнать было из зала даже под угрозой эпидемии чумы, Аранта сообразила, что привратница Неле лишена удовольствий, но никак не страсти к проказам. Оставалось гадать, откуда ей удалось спереть парик и платье и в какую щелку удалось подглядеть эти куртуазно-альковные манеры. Некоторое время Аранта уныло размышляла над необходимостью заложить «мартышку», обрекая ту на еще более суровые санкции, однако потом решила, что правила гостеприимства должны сделать ей скидку на недогадливость. Никто не вменял ей в обязанность различать пансионерок под всеми их макияжами и париками. А стало быть, ей нет никакой необходимости зарекомендовывать себя стервой. Она даже в глубине души была благодарна девушке за то, что, оказывается, все это вовсе не обязательно воспринимать всерьез.

Потом какой-то кусок времени, в течение которого она, должно быть, бродила где-то и о чем-то наверняка думала, напрочь стерся из ее памяти. Перегруженное сознание умерло или отключилось, и реанимировало его только потрясенное созерцание очередной богини, замершей в неподвижности посреди комнаты, полной народа: товарок, занятых делом или помогающих советом, мастеров, портних, вышивальщиц и каких-то уже совсем посторонних мужиков, таскавших с места на место различные предметы меблировки с полным пренебрежением ко всему, что они могли бы подглядеть в этом закрытом для праздного обывательского любопытства месте.

— Наконец-то они и на мои телеса придумали платье, — без тени смущения сказала «богиня» ошеломленной Аранте. — Это называется — «Помона».

На нее зашикали, и она вновь послушно приняла неподвижную позу, чуть склонив голову, увенчанную узлом тяжелых, подобранных на затылке курчавых черных волос.

— Уписаются, — констатировал кто-то.

Было от чего ошеломиться. «Помона» была из прозрачного персикового тюля, гармонировавшего с цветом кожи чуть смуглого, восхитительно гладкого, немного «тяжелого» тела, и расшита по подолу цветами и резными листьями пастельных тонов. «Платье» удерживалось на шее незаметной веревочкой и начиналось, собственно говоря, под грудью, открывая их обе во всем их царственном небрежении, а заодно и спину вниз до самой, простите, невозможности. Прозрачная ткань не скрывала ни единой линии ног, «выполненных» в самом замечательном из стилей «до» Веноны Сарианы. Дань скромности отдавал только персиковый платок, завязанный на бедрах и настолько с ними сливающийся, что он производил впечатление… ну, в общем, никакого впечатления он уже не производил.

— Боюсь, — произнесла Венона Сариана, — нам не позволят выставить это в августе. Из соображений общественной нравственности. Создадут комиссию из десятка пересушенных импотентов, и хорошо, если не зарубят всю демонстрацию на корню.

Королеве ответил единогласный разочарованный стон.

Каким-то чудом, уже перед тем, как солнцу сесть, она ухитрилась добраться до отведенных ей покоев, чтобы переодеться к вечернему чаю у Веноны Сарианы, а заодно чуточку перевести дух вдали от беготни, в спокойном одиночестве. Комната была белой, с окном на запад: тактичная забота об удобстве гостьи, позволяющая ей не просыпаться с первыми безжалостными лучами раннего восхода. Но не цвет стен и не расположение окон вызвали тихий, переполнивший все ее существо восторг.

Кровать. Не комната в комнате, накрытая от сквозняков глухим непроницаемым пологом, за которым можно почти без опаски в чужом присутствии убивать или заниматься любовью, не громоздкий и неуклюжий реликт монументальной древности, а легкое металлическое сооружение на высоких ножках с коваными ажурными спинками, шедевром кузнечного мастерства, и с алой шелковой вуалью, похожей на знамя, вознесенное над ложем не на витых столбах, а на четырех скрещенных пиках. Напоминание о войне. Нечто такое, чем Венона Сариана сочла возможным подчеркнуть ее индивидуальность и исходящую от нее силу. Давешняя ширма с черными маками стояла у стены, почти сливаясь с нею фоном.

Дизайн, к которому столь явно приложила душу Венона Сариана, не мог, разумеется, ничего особенного не значить. Разум Аранты заметался в поисках неявным образом оставленного ей сообщения, и тут же обнаружил его. Реверанс. Намек. Полу очевидное, но достаточно прозрачное предположение, что она могла бы войти в этот странный, слегка свихнувшийся мирок не только на правах стороннего наблюдателя. Что его правила и стандарты могли бы каким-то образом быть приложены и к ней самой и что она могла бы от этого выиграть. Она догадалась, что ей пытаются всучить взятку именно того рода, принять какую ей будет весьма искусительно.

Правда… Кариатиди не преминула оставить на исполненном ею поручении мелкий, в глазах Аранты незначительный, но тем не менее забавный отпечаток собственной личности. Отношения с ней приобрели характер прелестной пикантной игры в маленькие мести, не выходящей, однако, за правила хорошего тона.

Роскошное ложе было узким. Односпальным. Тогда как тахта в смежной комнате, отведенной Кеннету, явно по ширине своей предусматривала самые различные действия, не исключая даже боевых. Если бы нежеланная гостья задумала разделять свое уединение со слугой, как это приписывали ей досужие сплетни, ей пришлось бы идти на его половину. Снисходить до него, вместо того чтобы возвышать его до себя, попирая ногами предпочтение, которое оказал ей король. Аранта усмехнулась. Не дождутся.

Сумерки сделали Белый Дворец голубым изнутри, и Аранта пробираясь в чайную комнату, опять ухитрилась заблудиться. Снова пошли зеркальные рекреации, как старые чуланы, заваленные тряпьем, бутафорией, нерасставленной мебелью. Белый Дворец был местом вне пространства, и время здесь текло вне времени. И все-то здесь было не тем, чем казалось. И на пути ее подстерегали неожиданные находки.

Сейчас она, например, обнаружила ребенка. Спящего на полу, одного, зарывшись в груду разноцветных лохмотьев, в той части покоев, которые в это время суток шумные пансионерки обходили стороной. Ее растрогала большая голова на тонкой шее и завитки темных волос на смуглой коже, и то, как он спал, сложив ладошки под щекой, как будто засыпать в неприспособленных для того местах было для него самым привычным делом. Глядя на мальчика, Аранта боялась пошевелиться, чтобы не потревожить его. Она понятия не имела, насколько может быть чуток детский сон.

Ей нужно было бы иметь ребенка. Она уже вполне могла бы иметь ребенка такого возраста. Лет четырех на вид. Белый Дворец щедро одаривал ее искушениями.