Теория выигрыша - Светлана Анатольевна Чехонадская

«А как же вы читаете эти лекции и не умираете?»

На этот вопрос Александр Мостовой не отвечает, но смеется».

– Видал-миндал? – спрашивает Виктор Сергеевич. Он немного растерян, кажется, ему неудобно перед Лидией, что он втравил ее в это дело. – Детектив, Лида. Триллер. Эту инструкцию надо оплести в обложку и продавать в книжном магазине в разделе «Ужасы».

– А чему вы удивляетесь?

– Очень это все неприятно… Я их спросил: почему вы его не прижмете? Они говорят: а как? Заявлений на него нет. Ну, говорю, незаконное предпринимательство. А как доказать? Ему без всяких расписок деньги дают. Без чеков. Я говорю, а по телефону что говорят? А по телефону говорят: принесите сто двадцать тысяч долларов, пожалуйста. За это сажать, что ли? Мы вам, Виктор Сергеевич, завтра скажем: принесите нам сто двадцать тысяч долларов. Судить нас за это? Или лучше просто не давать денег? Они считают, что хотя бы людей надо предупреждать.

– И правильно.

– Да правильно-то правильно… Но знаешь, я как представлю Германию тридцатых годов, на меня такой чертовщиной веет.

– Не знала, что вы суеверный. И вы разве узнали из этой бумажки что-то новое?

– Вроде бы нет… – Он думает несколько секунд. – Но мне все равно неприятно. И этот журналист умер. Какого черта он умер?

– Больные почки.

– У всех больные почки.

– Виктор Сергеевич… Но ведь я собираюсь писать статью не по лекциям, а по этой бумажке. Тот, кто писал бумажку, он ведь жив?

– Вот писал бы еще и статью! – в сердцах восклицает он. – В «Вестнике ФСБ»! Нет, ну их к черту. Я отказываюсь.

Она молчит. В принципе, ей все равно. Так даже меньше проблем, меньше сомнений.

– А у вас не будет неприятностей? – спрашивает она.

– Да мне плевать. Я ведь их не люблю, Лида. И не уважаю. Это сейчас не модно, но я не модный. Я не вижу в них никакого благородства.

– А я о них вообще не думаю, – признается она.

– Вот и молодец… Все, Лида, забыли… Фу! Какая гадость! Испортили мне настроение на весь день. Этот мужик с грязными волосами… И как представишь, что прослушал эти лекции и теперь надо идти домой, ждать… А этот с грязными волосами смеется. На Садовнической какой-то. Это ведь в центре у «Балчуга»?

– Да.

– Вот! А этот с грязными волосами смеется. И двое еще спят. Неужели ты не чувствуешь, как это все неприятно?

– Но Виктор Сергеевич, когда обманывают, всегда неприятно. Люди отдали по сто двадцать тысяч долларов, а их обманули и еще смертью грозят. И смеются. Конечно, это неприятно.

– Да в том-то и дело, что мне это неприятно, даже если это правда. Идешь домой и знаешь, что как будто заражен…

– Так ведь удачей, не сифилисом, – напоминает она.

Ей непонятно, почему он разгорячился. Наверное, у него слишком богатое воображение. А она всегда говорила, что это большое неудобство.

Она едет к метро на маршрутке, потом втискивается в переполненный вагон. Внутри нее переливаются теплым светом адрес и телефон. Это заставляет Лидию улыбаться. Какое ненужное знание для избранных, оно бы пролезло в Лидию, как бы она ни отказывалась. Виктор Сергеевич сказал, что ты как будто заражен этим. Да, это верно: любое знание – зараза. И любая зараза излечивается со временем, если, конечно, не убивает.

В пустой и темной квартире Лидия садится к компьютеру. Она набирает «Александр Мостовой», их сотни, добродушных Александров Мостовых, они заваливают ее своими бормочущими историями, она набирает к ним еще «теорию выигрыша», и тут они словно спотыкаются у невидимой черты.

Опускается невидимый занавес.

Александры Мостовые исчезают.

Это всего лишь потому, что в такой комбинации в Интернете ничего нет – и Лидия это понимает – но все равно у нее появляется ощущение, что она прошептала заветное словосочетание, и все эти люди, до этого такие беззаботные, такие многословные и откровенные, вдруг побледнели и отошли прочь.

Цветная поляна опустела.

Горит на поляне «теория выигрыша Александр Мостовой», желающих гулять нет.

Она снова пытается найти статью Михаила Высоцкого, набирает просто «теория выигрыша», текут перед ней теории и выигрыши, но статья, видимо, уже удалена с сайта газеты. Вдруг ровный поток замедляется – Лидия видит ссылку на Живой Журнал.

Кажется, это для нее.

«Кто-нибудь слышал о теории выигрыша?»

Молчание в ответ.

«Алло, кто-нибудь слышал о теории выигрыша?»

….

«Ну еще бы! Если о ней хоть слово напишешь – сразу помрешь».

«Эй, парень, а ты-то сам не рискуешь?»

«А чо нам, кабанам».

«Афтар, выпей йаду!»

«Да, это мрачная история» – соглашается она. Ей видится пустой зал на Садовнической улице. В зале всего лишь пятеро, двое из них спят. Слушатели даже не сняли верхнюю одежду, в зале холодно, лектор надел под пиджак вязаный свитер. Он видится ей в подробностях, его седые грязные волосы разметались по плечам. Он немного закинул голову назад. Он их презирает, да.

Лидия оглядывается. Люди расселись по всему залу, им словно стыдно садиться рядом друг с другом. Они бы предпочли не встречаться взглядами. Кто-то из них продал последнее, что имел. Они неудачники.

Какая нужда заставила их принять условия? И это высокомерное «мы вас не заставляем», и это «вы умрете, если расскажете», и наглое молчание в ответ на вопросы – сука, взял сто двадцать тысяч, а слова лишнего произнести не хочешь! – и главное, этот смех в ответ на ее вопрос. Это ведь она бы его задала? Она бы спросила:

– А как же вы читаете лекции и не умираете?

Нет, неправда. Она бы спросила не это.

Она бы спросила:

– Почему подлецам везет? Разве это справедливо? Вот пришел к вам подлец, и вы ему помогли. Он подлец, а ему везет! А хорошему человеку не везет, его обманывают, у него больше ничего не осталось, ему теперь только в петлю!

Она редко спрашивает о том, что ее на самом деле волнует. Но сейчас она дала себе волю. Она спрашивает о том, что ее на самом деле волнует.

Мостовой переключает телефон с беззвучного режима. Проверяет, не звонил ли кто во время лекции. Он поднимает глаза и смотрит на Лидию без особого интереса. Он уже старый человек, но до сих пор красивый. Правильные черты лица.

Они встречаются взглядами.

Он мог бы рассмеяться, как все смеются, когда ты спрашиваешь о том, что тебя волнует. Но он не смеется.

Впрочем, ей плевать – можешь смеяться! – я все равно сегодня задам все свои вопросы. Мне надоело