Сопроводитель - Дмитрий Красько

— Нормально, — кивнул я. — Такому доверять можно.

— Да пошел ты! — отмахнулся Генаха. — Он вообще чувак при солидоле — говорят, в «белом доме» работает. Не врут, в натуре — за ним каждый день лайба с областными номерами заезжает, сам видел.

— Сосед, значит? — уточнил я.

— Ну да, — кивнул Генаха. — Полтора месяца назад переехал. Скупил на первом этаже сразу три квартиры, в одной офис сделал, в двух других живет. Ну, говорю, при солидоле человек.

— Ну, а дальше что?

— А что дальше? Приехали сюда, эти двое мне говорят: сиди в машине. Если до вечера никого не будет, уезжаем. Другая смена заступает. А завтра по новой. И ушли. А я тут торчу.

— Да я не про это, — поморщился я. — Что дальше делать будем? Мы же с тобой вроде как и друзья старые, а вот в разных лагерях оказались.

— А я ведь и ударить могу, — спокойно сообщил Генаха. — Мы с тобой, Мишок, врагами, думаю, никогда не будем. Ну, было дело, грызлись помалу. Ну, так ведь по-корефански, не всерьез. А сейчас, думаю, вместе поработаем. Если ты не против.

— Таки нет, не против. Твои полголовы да мои полторы — это аккурат две получается, так?

Генаха усмехнулся. Его тощее лицо стало круглым, как Луна, подбородок выдвинулся еще дальше вперед. Почесав свою дохлую волосатую грудь клешнястой пятерней, он сказал:

— Мишок, елы-палы, если ты думаешь, что за полгода, что тебя уволили, я по твоим хохмам соскучился, то ты ошибаешься. В таксопарке, конечно, народ тормошить некому, зато все нормально дышат.

— А при мне что, дышали ненормально? — удивился я. — Не теми отверстиями? Да ты меня обмануть хочешь, натурально. Кончай этих глупостей, пошли лучше мой дом, мою крепость от захватчиков освобождать.

— Пошли, — согласился он и, выудив из бардачка какой-то старый «Наган», из которого никуда, даже если очень захочешь, не попадешь, — разве что в милицию за хранение огнестрельного оружия, — засунул его себе за пояс. Спереди, в отличие от меня.

— Вооружили? — поинтересовался я.

— Ну, — кивнул он. — Сказали, что ты прежнего водилу зверски изуродовал, так что мне посоветовали отстреливаться в случае чего.

— Ну, так отстреливайся, — усмехнулся я.

— Да пошел ты, — традиционно отмахнулся он, выбираясь. — Дурак.

— Нет, ты погоди! — заорал я ему вслед. — Ты скажи: у тебя куртка какая есть с собой? Должна быть, я же знаю, что ты холода боишься, а сегодня погода хреновая.

— Ничего я не боюсь! — храбро возразил Генаха. — На заднем стекле куртка.

Я, с трудом дотянувшись, взял его шкуру и тоже вылез наружу. Там, одевшись, махнул рукой в сторону своей машины:

— Туда.

— А там чего? — спросил он.

— А там и увидишь, — я подошел к машине, залез внутрь, откинул заднее сиденье и достал автомат. Генаха присвистнул:

— Ну, ты силен! Слушай, Мишок, как это у тебя получается: влезаешь в какую-нибудь заварушку — и обязательно с автоматом? Тебя грохнут, а ты, наверное, у меня в памяти так и останешься — человек с автоматом.

— Это, Генаха, не я такой, — философски пояснил я. — Это жизнь такая. Оружия-то на руках у народа сколько — после Афгана, Чечни, приднестровий разных. Но если б ты знал, сколько мне до автомата со всякой дрянью приходится бегать, ты бы мне посочувствовал… Кстати, о птичках — а когда это ты меня в последний раз с автоматом видел?!

— А я что — помню, что ли? — слегка сконфузился он.

— Эх ты! А еще меня балаболом обзывал.

— Но ведь видел же!

Я отмахнулся, отстегнул приклад, оставил его под сиденьем, а железо спрятал под куртку. Теперь можно было трудиться, обороняться и заниматься прочими полезными вещами. Я был готов буквально ко всему.

Похожие на двух бомжей, только что выбравшихся с помойки (Кавалерист за своей внешностью никогда особенно не следил, а я в последние дни несколько подзапустился), мы вошли сперва во двор, потом в подъезд и, наконец, поднялись к квартире. Только там я вспомнил, что мумифицированный вчера ограбил меня на ключи меня ограбил. По крайней мере, на ключ от квартиры. Это было неприятное воспоминание, но, как ни жаль, выход просматривался только один: ломать дверь. Звонить и сообщать засевшим в засаде парням, что вернулся хозяин, было глупо. Где гарантия, что хозяин им нужен? Я имею в виду — живой и здоровый?

Я жестом показал Генахе: в сторону! Он послушался, прижался спиной к стене слева от двери, а я, разогнавшись чуть не от самой квартиры напротив, нанес в район замка боковой удар ногой. Красивый удар. Дверь у меня крепкая, но перед такой красотой и она не устояла.

Впрочем, я тоже. Дверь распахнулась, и я ввалился в прихожую. Слава Богу, головой об интерьер стучаться при этом не стал. Даже сохранил ясность мысли, хоть и оказался на полу.

Зато Генаха, как настоящий ковбой, показал себя с лучшей стороны. Ворвавшись в квартиру следом за мной, он, ловко перебирая кривыми — от природы, а не от постоянных скачек — ногами, проскакал в кухню, оттуда — в спальню, затем — в зал, и все это за те недолгие секунды, что я поднимался с пола. На каком-нибудь знатном дерби за такую иноходь ему непременно дали бы главный приз, но здесь было не дерби, и ему дали только стулом по голове.

Стул сломался, но Генахе этого оказалось достаточно — он растянулся на полу. Я всегда говорил, что торопиться глупо. А Кавалерист меня никогда не слушал, считая, что я только языком треплю.

Но неторопливость — это именно то, что отличало меня от Генахи в данный момент. И именно то, что изрядно помогло мне. Потому что, едва Кавалерист рухнул под неудержимым натиском стула, я спрятался за вешалку, прижался к стене и, проделав тоннельчик промеж дожидавшимися зимы тулупами, стал наблюдать за происходящим.

А посмотреть было на что. Послушать тоже. Сперва в прямоугольнике двери нарисовался тип, которого я раньше не видел. Он склонился над телом, отодвинул обломки, перевернул его и заметил:

— А-э… Это! А это, короче, наш водила! Какого хера он тут делает? И какого хера он дверь ногой вышибал? Мог бы позвонить…

Речь была глубокомысленна и полна философской любознательности, но заострять на этом внимание я не стал. Потому что в дверях проявился еще один тип, на этот раз мне знакомый — тот самый гнилозубый педик, который попытался расстрелять меня ранним утром три дня назад прямо в городе.

— Ого! — сказал он. — У него пистолет! Не спроста он сюда так ворвался. Наверное, случилось что. Может, Мешковского заметил?

— Да откуда он его знает? — возразил незнакомый.

— Может, фотографию Водолаз показал, — фантазия у гнилого зубами, похоже, работала отменно.

— Ну, — незнакомый, видимо, был скептиком до мозга костей. — Нам не показал, а ему показал. Нет, тут, скорее, что-то другое.

— Да что может быть другое? — отмахнулся гнилозубый. — Нам его фотография на хрен не нужна! Я этого быка вот как тебя видел.

— Все равно! — упрямо сказал незнакомый. — Надо бы сходить посмотреть.

Я, собственно, мог бы легко и просто перестрелять их сейчас. Но что-то не хотелось поднимать шум, тревожить соседей. Ведь они же, подлые всенепременнейшим образом вызовут милицию. А мне милиция в моем доме на фиг не нужна. И, поскольку разговор развивался в очень интересном направлении, я решил, что стрельбы, возможно, удастся избежать. Что-то в их позах указывало именно на такой исход.

И гнилозубый не разочаровал меня. Гордо выпрямившись, он заявил, как полтыщи лет назад Джордано Бруно с костра:

— Водолаз нам говорил, чтобы мы его квартиры ни под каким видом не оставляли? Говорил. Если тебе приспичило проверить — беги и проверяй. А я останусь здесь, потому что все равно кому-то нужно быть в квартире.

— Ты дурак! — загремел скептик. — Это не мне приспичило, просто это нужно сделать обязательно! Нас так учили.

— Ах, так ты ученый! — отчего-то взъерепенился гнилозубый. — Ну, так иди, академик.

Академик ничего не сказал. Он с пяток секунд жарко посверкал глазами, потом раздул ноздри, скрипнул зубами и направился к выходу. То бишь — к распахнутой настежь двери и ко мне, сердешному.

Он не казался ни особенно сильным, ни большим — обыкновенное мускулистое пугало, каких много сейчас развелось. А потому, когда проходил мимо, я смело стукнул ему кулаком в висок. Кулак заболел, но своего я добился — академик разомлел в моих ласковых объятиях, которые я гостеприимно распахнул навстречу опадающему телу, и о сопротивлении даже думать не стал.

Я аккуратно положил его на пол — туда, где недавно лежал сам; правда, в отличие от него, в здравом уме и твердой памяти, — и крадущейся осторожной походкой двинулся к зале.

Гнилозубый, понятное дело, уже скрылся в глубине комнаты, так что я его не видел. Зато поимел конкретное удовольствие вдоволь постоять над бесчувственным телом Генахи Кавалериста.

Вокруг его повернутой вбок головы валялись обломки стула, но крови видно не было. Череп у Кавалериста крепкий, это я усвоил давным-давно. И в себя он приходит на редкость быстро. Если, конечно, на этот раз ему окончательно не вогнали мозги в задницу и он не отдал душу Богу, дьяволу или еще кому из той же компании. В чем я лично глубоко сомневался.