Последний единорог - Питер Бигл

— Да, — отозвался Принц Лир. — Да, я знаю.

Шмендрик уставился на него:

— Что вы хотите сказать? — сердито спросил он. — Ну как могли вы догадаться, что Леди Амальтея — единорог? Она не могла сказать вам, ведь она не помнит этого сама. С тех пор как вы добились ее расположения, она мечтает только о том, как стать смертной женщиной. — Он понимал, что правда оказалась бы тут ложью, но тогда это было ему безразлично. — Как вы узнали это? — переспросил он.

Принц Лир остановился и повернулся к волшебнику. Во тьме Шмендрик видел лишь молочное сияние там, где были глаза Принца.

— Я и не знал до сих пор, кто она, — ответил он. — Но, увидев ее впервые, понял, что в ней скрыто больше, чем я могу увидеть. Единорог, русалка, ламия, волшебница, горгона — как бы ты ее ни назвал, любое имя не удивит меня и не испугает. Я люблю ее, кем бы она ни была.

— Это весьма прекрасное чувство, — согласился Шмендрик. — Но когда я верну ей истинный вид, чтобы она могла сразиться с Красным Быком и освободить свой народ…

— Я люблю ее, кем бы она ни была, — твердо повторил Принц Лир. — И ты не властен над тем, что существует.

Прежде чем волшебник смог ответить, Леди Амальтея стала между ним и Принцем, хотя оба они не видели и не слышали, как она вернулась к ним. В темноте она светилась и дрожала, как бегущая вода. Она сказала:

— Дальше я не пойду, — Она обращалась к Принцу, но ответил Шмендрик:

— Выхода нет. Мы должны идти вперед. — Молли Отрава подошла поближе: беспокойный глаз, дрогнувшая скула. Волшебник повторил: — Мы можем идти только вперед.

Леди Амальтея смотрела мимо него.

— Он не должен превращать меня, — сказала она Принцу Лиру, — не разрешай ему испытывать на мне свою силу. Люди безразличны Быку — мы пройдем мимо и уйдем. Быку нужен единорог. Скажи ему, чтобы он не превращал меня в единорога.

Принц Лир хрустел пальцами. Шмендрик сказал:

— Это верно. Так мы вполне могли бы спастись от Красного Быка даже сейчас. Но тогда другой возможности не будет. Все единороги мира навсегда останутся его пленниками, все, кроме одного, который скоро умрет. Она состарится и умрет.

— Все умирает, — сказала она Принцу Лиру. — Это хорошо, что все смертно. Я хочу умереть, когда умрешь ты. Следи, чтобы он не заколдовал меня, я не хочу стать бессмертной. Я не единорог, во мне нет ничего волшебного. Я — человек, и я люблю тебя.

Он негромко ответил:

— Мне немногое известно о чарах — только как их разрушать. Но я знаю, что величайшие волшебники бессильны, если двое нужны друг другу, — а перед нами в конце концов всего лишь Шмендрик. Не бойтесь, не бойтесь ничего. Кем бы вы ни были, теперь вы моя. Мне по силам удержать вас.

Наконец она взглянула на волшебника, и даже во тьме он почувствовал ужас, гнездящийся в ее глазах.

— Нет, — сказала она. — Нет, мы недостаточно сильны. Он превратит меня в единорога, и что бы ни случилось потом, мы с тобой навсегда потеряем друг друга. И я перестану любить тебя, а ты будешь любить меня только потому, что не сможешь справиться с любовью. Я буду прекраснее всего на свете и буду жить вечно.

Шмендрик заговорил, от звука его голоса она дрогнула, как пламя свечи:

— Скорей всего все будет не так.

Она смотрела то на Принца, то на волшебника, как края раны стягивая свой голос.

— Если потом во мне останется хоть капля любви, — сказала она, — ты узнаешь об этом. Я дам Красному Быку загнать меня в море ко всем остальным. По крайней мере тогда я буду возле тебя.

— В этом нет нужды, — с поддельной легкостью, заставляя себя смеяться, сказал Шмендрик. — Едва ли я смогу вновь превратить вас в единорога, даже если вы захотите этого. Сам Никос так и не смог превратить человека обратно в единорога, а вы сейчас самый настоящий человек. Вы можете любить, бояться, видеть вещи не такими, каковы они на самом деле, и терять чувство меры. И пусть все окончится здесь, пусть наши поиски завершатся. Станет ли мир без единорогов хуже и будет ли он лучше, если они вновь окажутся на свободе? Одной хорошей женщиной на свете больше — ну, не стоит ли это любого единорога. Пусть все кончится. Выходите замуж за Принца и живите счастливо.

Проход, казалось, становился светлее, и Шмендрику представился крадущийся к ним Красный Бык, гротескно осторожный, как цапля ставящий ноги. Тонкое сияние щеки Молли Отравы погасло, когда она отвернулась.

— Да, — сказала Леди Амальтея. — Я так хочу.

Но в тот же момент Принц Лир сказал:

— Нет. — В этом внезапно вырвавшемся словно чих или кашель слове слышался удивленный визг глупого юнца, ошеломленного драгоценным и ужасным даром. — Нет, — повторил он, на этот раз другим голосом, голосом короля, — не Хаггарда, нет, короля, который горевал не о том, чего не может иметь, а о том, чего не в силах дать.

— Миледи, — сказал он. — Я герой. Это всего лишь профессия, как у портного или у пивовара; и в ней тоже есть свои маленькие тайны, фокусы и секреты. Нужно уметь распознать ведьму, понять, ядовита ли вода в ручье; у всех драконов есть некоторые слабые места… незнакомцы в плащах с капюшонами предлагают вполне определенные загадки. Свинопаса нельзя обвенчать с принцессой, едва он отправится на поиски приключений; мальчик не может постучаться к ведьме в дверь, если она уехала отдыхать. Злого дядюшку нельзя вывести на чистую воду, пока он не назлодействует вволю. Словом, все должно происходить вовремя. Поиски нельзя просто прекратить; пророчества не могут гнить на корню; единороги могут оставаться в плену долго, но не вечно. История не может прийти к счастливой развязке в самой середине.

Леди Амальтея не ответила ему. Шмендрик спросил:

— Ну почему же? Разве кто-нибудь против?

— Герои, — печально ответил Принц Лир, — герои знают порядок, знают, когда должен наступить счастливый конец, знают, что лучше, а что хуже. А плотники умеют различать древесину и знают, как обтесать доску. — Протянув руки, он сделал шаг к Леди Амальтее. Она не повернулась к нему и не отодвинулась, только еще выше подняла голову, и Принц отвел глаза.

— Вы научили меня этому, — сказал он. — Я никогда не мог взглянуть на вас, не почувствовав или всей сладости и согласия мира, или всей глубины его греховности. Я стал героем, чтобы служить вам и всему, что похоже на вас. И еще — чтобы заговорить с вами.

Но Леди Амальтея не произнесла ни слова. По пещере разливалось бледное песочное сияние. Теперь они отчетливо видели друг друга — бледные и странные от страха фигуры. Даже красота Леди Амальтеи поблекла в этом нудном холодном свете. Она казалась самой смертной изо всех четверых.