Пляски с волками - Александр Александрович Бушков

class="p1">– Исключено, – решительно возразил Барея. – Косачи во многом напоминают большую деревню. На одном конце чихнут, а на другом тут же пожелают здоровья. Такое ни за что не удалось бы удержать в тайне. Не было никакой беременной юной девицы. Что до мальчиков, в здешних краях об этакой пакости и не слыхивали. Отец Василий в Косачах жил без малого девять лет, был на виду, его прекрасно знали. Единственной его слабостью были настойки с наливками, тут он частенько перегибал палку. – Барея фыркнул. – Знаете, он тоже хотел написать книгу, даже название подобрал: «Спиритус-алфавит». Книга совершенно другого плана, чем у отца Иеронима. Отец Василий хотел составить книгу наливок и настоек, чьи названия начинаются с букв алфавита, от первой до последней. Ну, понятно, за исключением разве что «ы»: апельсиновая, бузинная, вишневая… – Добрую половину алфавита он уже освоил. Справедливо полагал, что такую книгу очень многие изучили бы с практическим интересом. Не знаю, написал он ее в конце концов или нет – больше в Косачах о нем не слыхивали…

– Жаль, если не написал, – усмехнулся я. – Такую книгу и я бы охотно почитал. Чем не занятие после войны? Это самое hobby. А что за «предшествующий случай»?

– Я как раз к нему собирался перейти. Случай с паном Кендзерским-младшим. Понимаете ли, Жебрак в этих местах появился незадолго после освобождения крестьян. Еще молодой, под тридцать, холостой. Приехал откуда-то с востока, но о себе рассказывал скупо: вроде бы и там занимался мукомольным делом, но точно никто не знал. У нас как-то не принято лезть человеку в душу, если он сам не хочет о себе рассказывать. Главное, у полиции не нашлось к нему никаких претензий, документы были в порядке. Судя по выговору, говорили старики, и правда несомненный схидняк[36]. Землю он купил как раз у Кендзерского-старшего. Был такой помещик, небогатый, а после освобождения разорился начисто – таких нашлось много… Две десятины у речки. Местные сначала недоумевали, зачем ему понадобилось это неудобье, на которое никто не зарился, а сам пан Кендзерский забросил совершенно: кругом леса, земля не годится под рожь или ячмень, разве что под картошку, но ради одной картошки никто не стал бы заводить там хутор. Только очень быстро оказалось, что Жебрак был большого ума и большой оборотистости человек. Он там поставил водяную мельницу. Мошна, судя по всему, была набита туго: нанял толкового инженера, выписал из соседней губернии жернова, закончил строительство очень быстро. И вскоре стал, выражаясь современным языком, монополистом. Единственный мельник верст на восемьдесят в округе. Раньше зерно возили молоть за тридевять земель, никому и в голову не пришло раньше поставить там мельницу, хотя место было самое подходящее. Не нашлось знатоков, а Жебрак, пожалуй что, и впрямь занимался раньше мукомольным делом, очень хватко он все провернул и рассчитал правильно: люд к нему прямо-таки хлынул. Не золотое дно, конечно, но доход был неплохой, стабильный. Жебрак там обустроил то ли богатый хутор, то ли даже маленькое помещичье имение: коровник, птичник, надворные постройки… Так вот, все случилось в восемьдесят девятом. Кендзерский-старший к тому времени уже умер в преклонных годах, а его сын служил в повятовой земельной управе. Имел классный чин, но небольшой, вроде штатского поручика. В Темблин не перебрался, почему-то так и жил в Косачах. Майонтек у него был скромный: небольшой домик и бричка с лошадью. И вот однажды он собрал в одной из рестораций с полдюжины приятелей и громогласно заказал дюжину лучшего шампанского. Чем всех несказанно удивил: знали, что Кендзерский скуповат и в подобных гусарских роскошествах не замечен. Он тут же все объяснил, заявил, что у него сегодня большой праздник. Он не один год искал в архиве некие документы и наконец на них наткнулся… и, как можно было догадаться, их присвоил. По его словам, продажа-покупка той земли была проведена, так уж случилось, с серьезнейшими нарушениями, позволяющими ее легко аннулировать даже сейчас, почти через тридцать лет. Чем он и намерен в ближайшее время заняться – и дело столь чистое, что даже на взятки тратиться не придется. Ну, все моментально смекнули, в чем тут интерес – мельница! Согласно тогдашним законам, Жебраку, если бы он потерял права на землю, пришлось бы либо снести все постройки, либо продать законному хозяину земли далеко не за полную цену. Даже если и снесет из вредности, говорил Кендзерский, у него есть в Темблине банкир, готовый дать ссуду на постройку новой мельницы – видит, что дело выгодное. Хлопал себя по груди напротив сердца и говорил, что все бумаги у него в кармане, заказал еще шампанского, и веселье длилось долго… Косачи, я уже говорил, все равно что большая деревня, даже ничтожные по меркам не то что воеводства, повята новости быстро разлетаются по городу, а уж такая… Назавтра в местной газете прыткий щелкопер тиснул со слов Кендзерского статейку под крикливым заголовком «С мучного короля падает корона!». Ага, к тому времени в Косачах и газетка была, как у больших, хоть и плохонькая… Жебрак должен был обо всем узнать очень быстро – как раз закончилась жатва, народ к нему ехал вереницей, все со свежими новостями… А еще через три дня лошадь привезла к дому Кендзерского бричку с мертвым хозяином… – Барея сделал театральную паузу.

– Давайте я блесну дьявольской проницательностью, – усмехнулся я. – Лицо покойника было совершенно спокойным, никаких ран…

– Именно! – воскликнул Барея, нацелив в меня узловатый указательный палец (кажется, он чуточку волновался). – Словно бы снова удар. Судя по всему, это произошло, когда он был совсем недалеко от Косачей – иначе лошадь пошла бы в Темблин. Вскрытия не было. В те времена оно уже широко применялось, но обязательным не стало. Все зависело от родных и близких. Если они были против, если их поддерживал кто-то из трех местных священников – никакого вскрытия. Тем более не было оснований подозревать злой умысел, насильственную смерть. Вообще все «приличные» люди вскрытий не любили – считалось, что доктора «потрошат» только бродяг и бедняков, а к человеку приличному такое применять неуместно, это считалось чем-то вроде осквернения трупа. К тому же все знали, что сердчишко у Кендзерского было слабое, ему вообще не следовало пить, а он частенько закладывал за воротник, и пару раз случались приступы. Никаких документов, на которые он возлагал большие надежды, при нем не нашли – как и в его доме, и в его кабинете в Темблине. Вы, может быть, знаете чеканную древнеримскую фразу Qui prodest?