В погоне за мощью - Уильям Мак-Нил

Характерное для европейских заморских начинаний XVIII в. сочетание передовых вооруженных сил и почти безудержного предпринимательства имело важные результаты. Жизнь сотен тысяч и, к концу столетия, миллионов жителей Азии, Африки и Америки изменилась в результате деятельности европейских капиталистов. Регулируемая рынком и направляемая кучкой жителей Старого Света деятельность постепенно разрушила старыс общественные структуры земель, легко досягаемых со стороны моря. Судьба обращенных в рабство африканцев, которых везли через Атлантический океан для беспощадной эксплуатации на сахарных плантациях, являет до крайности жестокий и наглядный пример того, насколько радикальными могли быть изменения, вызванные погоней за прибылью. Лишь несколько меньше пострадали общественный уклад и обыденный быт индонезийцев, принуждаемых местными князьками (в свою очередь, выполнявшими указания голландцев) к выращиванию пряностей. То же относится и к индийским ткачам, работавшим на Ост- Индскую Компанию. Табаководы и хлопкоробы средиземноморского Леванта и Северной Америки являют пример еще более высокого уровня личной самостоятельности во взаимоотношениях с купцами и посредниками, доставлявшими плоды их труда на международный рынок. Однако все эти народы объединяло то обстоятельство, что их повседневная жизнь стала зависеть от регулируемой европейцами всемирной торговой системы. Товарооборот, поставки, кредит, а также охрана вышеперечисленного зачастую непосредственно определяли физическое выживание людей, не обладавших ни контролем, ни даже представлением о коммерческой системе, в которую они оказались втянуты.

Несомненно, Старому Свету доставалась большая доля; однако специализация производства (даже при условии крайне неравного распределения прибыли между европейцами и туземными исполнителями их воли) также означала общий рост богатства. Даже в Африке, где работорговля разрушила целые общины и перемолола бесчисленные человеческие судьбы, распространение новых технологий и навыков (особенно выращивания кукурузы) повысило уровень жизни в целом. Распространение поставляемого европейцами современного оружия также выразилось в возросшей мощи африканских государств, расположенных на ключевых в стратегическом отношении территориях( 8*) .

Континентальная глубинка Нового Света, не имевшая транспортных магистралей, как и в случае с Европой, оказалась вне сети торговли, которой предпринимательство соединило побережье Атлантического и Индийского океанов. Однако мировой рынок, казалось, не знал преград: до самого конца XVIII в. европейские торговцы пересекали всю Северную Америку для приобретения в северных районах столь ценимой пушнины. Предлагаемые в обмен на меха металлические орудия, одеяла, виски за кратчайший срок бесповоротно изменили быт индейских племен Севера. Русские купцы оказали аналогичное воздействие на уклад племен Сибири и в 1741 г. добрались до Аляски. В конце того же столетия притязания Британии и Испании на контроль над тихоокеанским побережьем Северной Америки натолкнулись на уверенно растущую империю русской торговли пушниной. Этот пример красноречиво свидетельствует о стремительной экспансии: европейцев – на морях, русских – на восточном направлении.

Сухопутные границы Европы были почти столь же важны в балансе континентальной политики, сколь способствовавшие взлету могущества Франции и Британии океанские торговые империи. Необъятные просторы Сибири все же значили меньше, чем обрабатываемые крестьянами степи Украины и соседних районов. Именно последние позволили резко повысить производство продовольствия в Европе и заложили основу для роста Российской империи.

Россия была не единственной державой, выигравшей от распространения земледелия в степях Восточной Европы – XVII в. в целом был периодом достаточно сложной борьбы за обладание западными степями; а местные государственные образования – княжество Трансильвании и польская шляхетская республика пытались соперничать с турецким султаном, австрийским императором и русским царем( 9*) . В результате к концу следующего столетия в выигрыше оказалась Россия, поскольку доставшиеся османам Румыния и австрийцам Венгрия не шли ни в какое сравнение с Украиной и степями Центральной Азии. За этот же период внутренние противоречия, раздиравшие Польшу, окончательно лишили ее независимости, сделав объектом трех последовательных разделов в 1773, 1793 и 1795 годах.

Еще до распада Польши резкие изменения в раскладе сил Восточной Европы были засвидетельствованы появлением нового претендента на статус великой державы – Пруссии. Вообще Пруссии повезло – благодаря расположению на восточном пограничье германских государств она унаследовала от Средних веков сравнительно большую территорию. Равнинно-болотистый рельеф этой территории позволил даже с опозданием, но тем не менее успешно применить западную технику осушения, а новые обрабатываемые земли стали существенным источником доходов( 10*) .

Однако в основе политических достижений Пруссии лежала блестящая военная организация, корнями уходящая в XVII в., когда народное возмущение жестокостью и бесчинствами шведских войск нашло эффективное институциональное воплощение в княжестве Гогенцоллернов. После войны Фридрих Вильгельм (правил в 1640 – 1688 гг.) сумел подавить внутреннее сопротивление и ввести централизованное налогообложение, что позволило ему и его преемникам содержать армию, заставившую Европу считаться с собой. Малая территория и ограниченные ресурсы тем не менее давали о себе знать, и, подобно другим германским княжествам, Пруссия в значительной мере зависела от иностранных субсидий.

При Фридрихе Вильгельме I (1713-1740 гг.) Гогенцоллерны, наконец, сумели достичь уровня финансовой независимости. Это стало возможным лишь благодаря слиянию знати и офицерского корпуса в результате монаршего указа 1701 г., сделавшего службу королю нормальной карьерой сельского дворянства. «Плащ короля» без знаков различия носили все офицеры званием ниже генерала (включая самого Фридриха Вильгельма I), что создало своего рода братст во знати на службе Гогенцоллернам. Быт и солдат, и офицеров был спартанским (а то и на грани бедности), однако коллективно переживаемый дух чести и долга поднял прусскую армию до уровня эффективности (и дешевизны), с которым другие европейские армии не могли даже идти в сравнение. В результате территории Гогенцол- лернов расширились за счет множества мелких государственных образований (а войска последних пополнили прусскую армию), однако скачок до статуса европейской державы состоялся лишь при Фридрихе Великом (1740-1776 гг.), отобравшем у Австрии Силезию в ходе Войны за австрийское наследство (1740-1748 гг.)( 11*) .

Вызванное пограничным расширением нарушение прежнего баланса сил в Европе привело к революции в дипломатических отношениях, предшествовавшей Семилетней войне (1756 -1763 гг.). Зародившееся еще в эпоху борьбы за бургундское наследство (1477 г.) соперничество между французской и австрийской монархиями, вокруг которого вращалась интрига конфликтов между менее значительными государствами Старого Света, уступило место вынужденному сотрудничеству Бурбонов и Габсбургов перед лицом угрозы со стороны все более усиливавшихся Великобритании и Пруссии. Однако, несмотря на очевидное превосходство в ресурсах, Париж и Вена войну проиграли. Победы британского флота лишили французов Канады и почти всех владений в Индии, а возрождение морской мощи Франции к 1788 г. так и не помогло вернуть утерянных в результате поражения в Семилетней войне позиций в международной торговле.

То, что Пруссия устояла перед натиском австрийской, французской и русской армий, объясняется действенностью муштры, духом офицерского корпуса и полководческими способностями Фридриха. Сыграли свою роль и разногласия в стане противника: в частности, выход России из войны с восшествием на престол Петра III в 1762 г. дал пруссакам передышку, в которой те отчаянно нуждались. В следующем году неудачи, преследовавшие французов, заставили последних выйти из войны, что убедило австрияков в необходимости заключения мира.

Казавшаяся невероятной перед лицом роковых обстоятельств победа вознесла ввысь авторитет прусской армии. Восхищение современников успехами Фридриха помешало им разглядеть действительно ключевое событие в Восточной Европе – восход российской мощи. События XVIII-XIX вв. представили прусскую (а позже германскую) историю в качестве определяющей для судеб Европы в целом. Однако можно с достаточным на то основанием утверждать, что более всего от агрессивной политики Фридриха, который дважды (в 1740 и 1756 гг.) вторгался в земли Габсбургов, выиграла Россия. Возникшая после 1740 г. неприязнь сделала сотрудничество между Австрией и Пруссией невозможным.