В погоне за мощью - Уильям Мак-Нил

ГЛАВА 5

ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ЕВРОПЕЙСКОЙ ПРАКТИКИ В ДЕЛЕ БЮРОКРАТИЗАЦИИ НАСИЛИЯ 1700-1789

Монархи Европы добились поистине впечатляющих успехов в бюрократизации организованного насилия, сделав его определяющим фактором государственности в XVII и даже XIX веках. Необычно эффективный характер европейской государственной машины доказывался победами, которые державы Старого Света неумолимо одерживали в войнах против государств других континентов. Эти успехи благоприятствовали стабильному росту заморской торговли, что, в свою очередь, помогло европейцам значительно облегчить бремя содержания регулярных армий и флотов. Таким образом, европейские венценосцы (особенно, правившие на оконечности континента), оказались в необыкновенно выгодном положении, когда им не приходилось выбирать между хлебом и пушками. Они могли позволить себе и то, и другое, а их подданные (или хотя бы некоторая их часть) также получали возможность обогатиться.

Без сомнения, долгие урожайные годы и распространение сельскохозяйственных культур из Америки (прежде всего кукурузы и картофеля) значили для роста благосостояния первой половины XVIII века больше, чем любые шаги государства. Однако экономический рост за десятилетия относительного затишья после окончания в 1714 году Войны за Испанское наследство позволил расширить военно-политические границы монархий от Ирландии до степей Украины.

Но во второй половине XVIII в. стали очевидными новые подходы, шедшие вразрез со сложившимися военно-политическими стандартами. Одним из основных нарушителей равновесия между сельским и городским населением стал фактор быстрого роста численности населения после 175 0 г. Во Франции и Англии выходцы из перенаселенных сельских районов уходили искать лучшей доли в города; малая часть их уплыла за океан, в Северную Америку( 1*) . Что делать со всевозрастающим числом сельских жителей, если пригодных для обработки свободных земель уже нет? – так можно сформулировать поистине критическую проблему, стоявшую перед властями в XVIII в. Народы Центральной и Восточной Европы, имевшие в своем распоряжении значительный запас пустошей, смогли позже разрешить эту проблему путем экстенсивного земледелия, не прибегая к требующим значительных затрат радикальным или инновационным методам. В Англии, Франции, Италии, Нидерландах и Германии (западнее Эльбы) обращение новых земель под земледелие требовало дорогостоящей и трудоемкой предварительной подготовки – удобрения, осушения, изменения состава почвы путем добавления песка или разрыхлителя. Напротив, рост населения в Восточной Европе в середине XIX в. не был проблемой-скорее он дал возможность распахать под зерновые бывшие пастбища и леса.

Разницу можно описать и в следующих словах: в 1750 – гг. рост населения в Восточной Европе не привел к изменениям в технике земледелия, повседневном укладе или общественных отношениях. Хотя объем экспорта местной продукции – зерновых, скота, леса и минералов-и возрос, однако не настолько, чтобы вызвать к жизни новые формы общественной организации. На западе же возникшее напряжение было значительно сильнее – деревня не могла обеспечить достаточное количество рабочих мест. Основная нагрузка ложилась на город; а когда тот не мог или не поспевал трудоустроить все большее число рабочих рук, то избыточные людские ресурсы могли переключиться на более хищнические способы обеспечения своего существования. Одни могли сделаться уполномоченными властями капитанами и командами каперских судов или завербовавшимися на службу солдатами; другие же действовали по собственной инициативе, пополняя шайки грабителей, пиратов или просто воров.

Рост числа подданных позволил Пруссии, Австрии и России значительно увеличить число солдат. Однако количественный рост (особенно российской армии) свидетельствовал не о структурных изменениях, а о механическом росте числа деревень, поставлявших все новых рекрутов. В Западной Европе демографическое давление на старые общественные, экономические и политические институты носило гораздо более революционный характер.

Вышеуказанное наглядно проявилось в растущей интенсивности боевых действий, начиная с Семилетней войны (1756 – 1763 гг.) и достигнувшей наивысшего напряжения в эпоху Французской революции и Наполеона (1792 -1815 гг.). Монархия была свергнута с пьедестала божественного помазания и более не смогла подняться на прежнюю высоту – однако военные институты Старого Режима продолжали управлять даже levee en masse (массовый призыв) 1793 года, что позволило союзникам реставрировать более или менее приемлемое подобие Старого Режима после разгрома Наполеона в 1815 г. Традиционный военный уклад оставался неизменным до 40-х годов XIX в., когда радикальное воздействие новых промышленных технологий на арсенал и организацию вооруженных сил привело к коренным переменам. До этого времени, несмотря на усилия Франции, перекроившей структуру управления войсками согласно новым, революционным целям, а также невзирая на бурный технический прогресс британской индустрии (равно заслуживающий эпитета «революционный»), организация и оснащение европейских вооруженных сил оставались в основе своей консервативными.

Даже если считать долгосрочные итоги консервативными, более подробное изучение проблем, стоявших перед европейским военным истеблишментом в 1700 – 1789 гг., вызывает сомнения в устойчивом характере управления вооруженными силами даже в период наивысшей стабильности Старого Режима. Во-первых, существовала проблема растущего числа стран, могущих позволить себе обладание армией европейского образца, что увеличивало нестабильность континентального баланса сил. Вторая проблема была порождена техническими и организационными нововведениями внутри самой системы, толчком к которым обычно служило военное поражение той или иной европейской державы. Обе проблемы нуждаются в более глубоком изучении с тем, чтобы мы могли понять логику развития организации и управления вооруженными силами в эпоху Французской революции и Наполеона.

Доказавшие свою востребованность новые полезные навыки имеют тенденцию распространяться среди других народов. Именно так появившаяся в конце XVI в. голландская модель организации вооруженных сил менее чем за сто лет была позаимствована Швецией, германскими государствами, Францией, Англией и даже Испанией. В XVIII в. новая модель была перенята Петром Великим (правил в 1689 – 1725 гг.), с поистине революционной решительностью реформировавшим Россию. В качестве попутного продукта англо-французского противостояния за владычество над океанами эта модель проникла в Новый Свет и Индию; и даже столь чуждую в культурном плане Османскую империю( 2*) .

Размах регулируемой рынком деятельности, способствовавшей успеху европейской модели бюрократизации вооруженных сил, за те же десятилетия увеличился и вовлек новые миллионы азиатов, африканцев, американцев (да и европейцев) в более стройную систему согласованных производства и торговли. Даже Австралия до конца века стала частью евроцентрической экономики; только Дальний Восток держался особняком в силу проводимой Китаем и Японией государственной политики по ограничению (либо почти полному воспрещению) торговли с европейцами.

Экспансия подобных масштабов не могла не вызвать столь же значительных подвижек в раскладе сил в Европе. Окраинные страны – Великобритания и Россия – могли гораздо быстрее соседей, зажатых в центре континента, распространять свой контроль над ресурсами. Фактически, растущее превосходство молодых окраин над расположенными ближе к центру появления основных изобретений государств следует рассматривать как одну из старейших и проверенных моделей в историческом процессе( 3*) . Историю взаимоотношений ведущих европейских держав в XVIII в., таким образом, следует воспринимать как очередное проявление очень древнего процесса, не прекращающегося по сей день.

Европейская экспансия XVIII в. шла достаточно равномерно для того, чтобы ни одно государство не достигло подавляющего превосходства над всеми остальными. До восьмидесятых годов существовало приблизительное равновесие между Британией и Францией в их гонке за доходами от заморской экспансии. На востоке Австрия и Пруссия уступали (но крайне медленно) свои позиции в споре с Россией за обладание сухопутным рубежом континента. Таким образом, несмотря на ряд потрясений, политическое многообразие Европы сохранилось. В свою очередь, выживание множества конкурирующих государств поддерживало уникальность Европы в сравнении с цивилизациями Азии, где продолжали преобладать созданные в XVI-XVII вв. «пороховые империи»-иногда в процветающем состоянии, как в Китае, иногда в нарастающем беспорядке, как в Индии.