Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

Но такси не ловилось, а тот частник, что решился остановиться подле Опермана, убедившись, что разговаривает с живым человеком, а не с выбравшимся с кладбища, заломил такую цену, что Леониду волей-неволей пришлось идти на трамвайную остановку. Работа располагалась недалеко, возле «Серпуховской», на улице Щипок – склады одной крупной компании, занимавшейся торговлей электроники и бытовой техники и обслуживающей несколько десятков магазинов по всему городу. Вечером надо было получить товар, задекларированный как одно, а ранним утром, повысив разряд его ценности, разложить по прибывающим грузовикам. И уже тогда свершалось главное превращение – скрепки, карандаши, бумага превращались на складе в телевизоры, магнитофоны, компьютеры и отправлялись в магазины радовать ассортиментом и новизной покупателей, охотно сметавших их с прилавков. Особенно сейчас, в период распродаж.

Вечерело, он вышел заранее, без четверти восемь, а народу на улице осталось уж совсем немного. Да и тот был пуганым вчерашним днем. Лишь немногие бодрились, прочие старались держаться поодиночке, провожая всякого встречного, поперечного долгим взглядом. Когда неясно, кто может оказаться врагом, всякий человек оказывается под подозрением. Страх завис над городом. Как тогда в сентябре девяносто девятого, когда в столице каждую третью ночь взрывали одну из многоэтажек. Время с двенадцати ночи до пяти утра было особенно трудным, но коли пережил его, значит, еще жив. Можно не опасаться взрыва – вплоть до следующей ночи. А тогда, забравшись под одеяло, в полудреме, нервно подергиваясь от всякого шума или шороха, спохватываясь, когда полуночник выбросит помои в мусоропровод, ждать и ждать спасительного рассвета. Воистину спасительного, ибо только он – какая тут милиция, внутренние войска, армия, прочесывавшие город в поисках неуловимых террористов, – только рассвет освобождал от мучительного, невыносимого ожидания безвестности. А когда взрывался новый дом, люди, выжившие, пережившие ночь, даже вздыхали облегченно – пронесло. В этот раз не их. Значит можно надеяться, что следующей ночью ничего не будет. Обычно ведь взрывают только через две на третью. Страшно не ждать, но так хочется надеяться, что у них кончится запасенный гексаген, и они уйдут из Москвы. Или просто уйдут – в России много городов, и всех их надо пугать тоже.

И когда взорвали дом в Волгодонске, Москва вздохнула с облегчением. Значит ушли. Значит, теперь по всей России, а не только в столице. И скорее не в столице, почти наверняка.

Он все это пережил, перечувствовал. Сам отправлялся на дежурство хороводить вокруг дома, вместе с другими жильцами, они, незнаемые или знаемые плохо, казались друг другу пособниками, если не взрывателями. И водя хороводы, они следили друг за другом. Проверяя подвалы, проверяли и соседей – а не оставили ли что, не подложили ли. Нет ли где мешков с гексагеном, не пронесли ли детонатор.

Тем временем, черные ходы заколачивались или ставились на магнитные замки, в подъездах появлялись консьержи, обычно, студенты или сами жильцы, покрепче. Случались скандалы, о том, кто куда и когда пошел. Доходило и до мордобоя.

Сколько продлилась эта истерия – он уже не помнил. Месяц, если не больше. Покуда не прекратились взрывы, окончательно и бесповоротно. Не изъяли тонну или больше найденного по подвалам гексагена, это сколько ж еще можно было взрывать, покуда успокоительными речами и докладами не ввели в привычный транс москвичей, уверив их, что все хорошо, что больше взрывов не будет.

Тихоновецкий рассказывал, что активность восставших повышалась именно ночью, в самом деле, день не время для мертвых. И хотя доказательства только устные, со слов очевидцев, этого вполне хватало. Да и сам Оперман убедился, что ночь принадлежит не москвичам. Вернее, другим москвичам, о которых все забыли и поминают лишь на их дни смерти, не чокаясь. Теперь они пришли напомнить о себе.

Машины не останавливались перед голосующими, более того, одна попыталась совершить наезд на старика, слишком медленно переходившего дорогу. Да восставшие вообще ходят медленно, от них можно легко убежать. Но они не прекращают движения никогда, они не знают усталости. И, кажется, от них невозможно спрятаться. Перед выходом Леонид еще раз просмотрел Интернет – ничего. Всякая информация по-прежнему усердно затиралась. Ее становилось все больше, сохраненной в кэше поисковика, самой безумной, самой невероятной, но и управление «К» тоже не дремало.

И уже неизвестно было, кому и чему верить.

Леонид пришел на остановку, трое мужчин, ожидавших трамвая, отодвинулись, стараясь приглядываться к каждому стоявшему. Интересно, подумалось ему, как же они будут входить в трамвай. Невдалеке послышался знакомый перезвон – вот это сейчас и выяснится.

Входили один за одним, с интервалами, постоянно оглядываясь и разглядывая пассажиров вагона, получая в точности такие же взгляды в ответ. Нетрезвая женщина, заплетаясь в ногах, попыталась успеть на трамвай – народ среагировал немедля. Водитель так же не стал рисковать – Оперман уже читал, сегодня утром были нападения на водителей, нападения не только мертвых, но и живых, просто потому, что те пытались пропустить «не тех» пассажиров. В метро тоже творилось невесть что. Оно и понятно: подземка перевозила в день восемь миллионов человек, и отсортировать живых от мертвых не представлялось возможным. Пускай даже ввели усиленные сверх всякой меры патрули, теперь милиционеры ходили по четыре человека, едва не спиной к спине, защищая не окружающих, но больше друг друга. Как и в девяносто девятом, полагаться можно было только на себя. Пока власть молчала, на нее или ее слуг рассчитывать не стоило.

В вагоне Леонид попытался сесть на заднее сиденье, ему немедля уступили место две девицы, прошедшие чуть вперед. Обстановка была напряженная. Все молча глядели друг за другом. Выискивая подозрительных. Даже когда уже стало понятным, что подозрительных вроде бы и нет. Но это въелось, вошло в привычку. Иначе в Москве не выжить.

Когда объявили улицу Щипок, Леонид сошел, за его спиной вздохнули с некоторым облегчением. Он подумал, а какого же ехать в час пик, но не стал развивать эту мысль. Поспешил к складу, позвонил, ему немедля открыли. Шеф с ходу сообщил, что «до выяснения обстановки» половина машин сегодня не придет. Придется выкручиваться, чем есть.

– За прошедшие дни и так продажи упали, в магазины не ходят, несмотря на скидки, – подвел итог он. – Как понимаете, от этого зависит не только репутация магазина, но и зарплата сотрудников.

– Но ведь есть охрана, – произнес кто-то из грузчиков.

– А есть и эти… не пойми кто. Восставшие. И они страшнее любой охраны. Кстати, кто у нас на дежурстве сегодня? Передайте, чтоб проверили оружие и держали наготове. Мне тут только не хватало… – продолжать он не стал, все и так поняли. И с приходом первой фуры, принялись за работу.

В эту ночь фур пришло всего девять. Даже меньше, чем грозились. Полночи народ маялся без дела, когда прибыли грузовики, до Опермана донеслись истерические смешки. Шеф немедля примчался к водителям.

– Это что, все? А где остальные?

– Частью не вышли на работу. А еще у них самих все забито. Да и кому сейчас нужны ваши плазменные панели, когда…. – шеф резким ударом кулака по металлической колонне прервал водителей.

– Значит так. У нас план. Будете возить, сколько привезли, на складе это оставаться не должно. И так проверки чуть не каждую неделю. Так что руки в ноги и без разговоров. И я вас жду через час.

Но через час никто не приехал. Шеф звонил по магазинам, звонил начальству, но «серый» товар остался на складе, как он тому не противился. В девять он вынужден был распустить ночную смену.

Утром столица немного преобразилась, возвращаясь в привычный ритм суматошного нервического мегаполиса. И взглядов было немногим меньше и шарахались чуть реже. Может, просто устали за ночь, как и он. Леонид почувствовал легкое головокружение от постоянной тревоги, сопровождавшей его всю прошедшую ночь и ныне не оставлявшую в покое. Он сошел на остановке, спохватился, что не доехал одну, но вернуться назад ему не дали – едва он обернулся, трамвай немедля закрыл перед его носом двери. Усталый, он доплелся до дома, еле волоча ноги. Сердце непривычно колотилось. Да, так он долго не протянет, надо как следует отдохнуть, ведь завтра ему снова на работу, снова в то же время. Дети, игравшие во дворе, заметив его, подняли вой – ну да, теперь он и сам походил на восставшего. И даже слова протеста не убедили мамаш. Он снова вошел черным ходом.

И как вошел, не раздеваясь, завалился спать. Проснулся от телефонного звонка, тяжелые занавески остались спущены с вечера, солнечный свет в комнату не проникал, потому о времени можно было только догадываться. Звонил Лисицын.