Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

Работает Надежда Антоновна, как выяснилось, в бухгалтерии папиного нынешнего предприятия.

Я совсем расстроился. Видимо, папа не удосужился подыскать себе женщину с более интересной профессией в дальних местах. Хотя бы на своей старой работе. Там много было красивых тетенек-инженеров. Что бухгалтерия? Ведомости и отчеты, скука. К тому же бухгалтеры, мама говорила, люди скупые. Они всегда старались начислить ей меньше денег…

Из-за суматохи мы не позавтракали. Я проголодался с утра, но пожевал крабовый кусочек из салата и не ощутил вкуса от стыда за папу. Он не отрывал от Надежды Антоновны восторженных глаз, словно только что прилетел с планеты, где особи противоположного пола вымерли в прошлых веках. Друзья и жены пили вино, резали мясо, подцепляли, жевали, глотали… А мне изменил аппетит. Я отставил недоеденный салат. Не попробовал блюдо с диковатым названием «цыпленок табака».

«Его душили слезы» (цитата). То есть меня душили.

Девочка потихоньку начала сползать под стол.

– Артем, если ты поел, поиграй, пожалуйста, с Маришей, – попросил папа.

Еще чего!.. Я хотел встать и уйти, но девочка вдруг ухватилась за мои пальцы и взглянула снизу вверх. Вблизи ее черносмородиновые глаза были доверчивыми, как у олененка из старого диснеевского мультика, и ждали моих слов. Я сам не понял, как сказал:

– Пойдем, Бэмби.

Она не была виновата, что ее мама собралась завладеть моим отцом.

Я включил «Черепашек ниндзя». Потом рисовал фей, запускал самолетики, изображал дракона. Бэмби и Мысонку понравилось. Из гостиной доносились песни. Друзья и жены развлекали мою будущую мачеху.

После ухода гостей папа перемывал посуду два часа. Я вытирал и складывал. Папа напевал под нос «Lasciatemi cantare» и о чем-то думал.

– Артем, ты не против, чтобы Надежда Антоновна с дочкой пожили с нами?

Вот о чем он думал. Не против ли я. Странные люди эти взрослые. Зачем спрашивать, если мое «против» никакой роли не играет? Он все равно поступил бы по-своему.

– Мы с Надеждой Антоновной хотим поэкспериментировать. – Папа словно оправдывался. – Видишь ли… у каждого мужчины должна быть женщина, которой он мог бы полностью доверять.

В досаде от своей плаксивости я с силой втянул носом воздух, и слезы в холодном голосе не отразились:

– Наверно, ты не полностью доверял маме, если она уехала от тебя.

– Она уехала и от тебя, – напомнил багровый папа (у его лица удивительная способность с космической скоростью менять цвет).

– Мама когда-нибудь разлюбит дядю Диму.

Он вытер вспотевший лоб:

– Мы с Тасей полярные люди, Артем. Твоя мама ко мне не вернется.

Я отметил, что папа сказал «ко мне», а не «к нам», будто уже отделил меня от себя.

– А вдруг ты опять ошибешься?

– Поглядим. Разве тебе не понравилась Мариша? Ты назвал ее Бэмби, я слышал.

– Она маленькая. С ней неинтересно.

– Зато ей интересно с тобой, и ты почувствуешь ответственность за другого человека.

Меня озарило:

– А! Вы с Надеждой Антоновной хотите, чтобы я присматривал за Маришей? Вам нужна нянька?

Папа опять побагровел:

– Марише скоро пять лет, она вполне самостоятельная девочка. Ты мог бы стать ей старшим братом.

Пусть бы он, черт с ним, проводил опыты со своей бухгалтершей, но не слишком ли это – навязывать сыну экспериментальную сестру?!.

– Значит, ты не согласен, – вздохнул папа.

Я дернул плечом, что при желании можно было посчитать знаком согласия.

Мы убрали посуду и сели доедать остатки угощений.

– Папа, скажи честно: ты отправишь меня к маме?

– А ты передумал и хочешь уехать к ней?

– Я боюсь дядю Семена.

– Дядя Семен живет в том же городе, что и мама, но отдельно.

– Откуда ты знаешь?

– Иногда она звонит мне.

– Зачем?

– Грозится забрать тебя.

– Я не хочу! Там дядя Семен все равно рядом, и дядя Дима с мамой, и я буду скучать по тебе, я сбегу сюда, а если стану не нужен, то сбегу дальше.

– Куда «дальше»? – усмехнулся папа и обнял меня за плечи. – Я никому не собираюсь тебя отдавать. Да и мама вряд ли скоро решится отнять тебя через суд.

– Через суд? Судьи могут скрутить меня и отдать ей?..

– Судебные приставы, – поправил он. – Но до этого не дойдет.

– Конечно, не дойдет! Я сбегу!

– Пусть угрожает, ничего у нее не получится… Ты уже совсем большой мальчик… ты должен понять… – Папа забормотал как-то сбивчиво: – Я не стану молчать на суде о пьянстве Таси. Дядя Григорий сказал, что у Димки… то есть у дяди Димы, возникли с Тасей те же проблемы, и мне очень жаль, мне действительно жаль их обоих… но я постараюсь добыть доказательства, что она алкоголичка, я подниму шум… Такой матери ребенка не отдадут.

– Мама хоть не в обезьяннике сейчас? – спросил я хриплым почему-то голосом.

– Нет, – сказал папа устало. – С дядей Димой ей повезло больше, чем со мной.

Соус несвежий. Щетка тоже отставляет тарелку с недоеденным вторым.

В дверь заглядывает раздатчица в белом халате.

– Спасибо, – говорим мы со Щеткой хором.

– Ой, какие дружные, – улыбается она. Убирает на поднос тарелки, тряпкой смахивает в него со стола невидимые крошки.

Мы люди опрятные. Стол, вытертый бумажным полотенцем, снова превратился в письменный. Вернее, в рисовальный. А скоро тихий час.

– Ты не любишь спать днем?

На такой вопрос можно ответить и «нет», и «да», смысл ответа «не люблю» не поменяется.

– Нет.

– Будешь рисовать?

– Да.

Я не люблю спать днем, а ночью – не могу. Бессонница вернулась ко мне. Тяжелые мысли наваливаются скопом, как стая летучих мышей. Запускают в мозг острые зубки. Я воюю с ними. Читаю стихи, пою песни – военные, эстрадные, после них – бесконечную песенку о верблюдах.

Сегодня попробую припугнуть мышей Мысонком. Он же кот. Не буду прятать рисунок, положу под подушку.

Папина девушка с дочкой переехали к нам. Причем Бэмби – в мою комнату. Все мои вещи сместились к правой стене, с девчачьей стороны встали маленькая кровать и журнальный столик с кукольным домом. Там же остались на полках мои игрушки и книги. Папа пояснил, что тесниться придется максимум два года, а тем временем он подкопит деньги на размен квартиры:

– Семья у нас теперь большая.

Я в очередной раз убедился в бесповоротности прошлого.

К Надежде Антоновне я обращался на «вы», без имени, ограничиваясь местоимениями. Она вела себя все так же тихо, но я ей не верил. Где они с Бэмби жили до нас, я так и не понял, но узнал, что собственной квартиры у них не было. По телевизору показывали, на какие ужасные преступления способны люди ради присвоения чужого жилья. Возможно, Надежда Антоновна усыпляла нашу бдительность и напускала на себя скромный вид с далекоидущими намерениями. В уме я стал называть эту хитрюгу Скупой Бухгалтершей, потом просто Бухгалтершей.

Она скребла нашу с папой квартиру так, будто мы бездельничали со дня маминого отъезда. Окна, зеркала и посуда заблестели. Выстиранная и выглаженная одежда убралась в шкафы. Обедать мы снова начали в гостиной за столом с матерчатой скатертью. Папа бессовестно изображал поборника столового этикета и надзирал за мной. Не дай бог капнуть соусом на скатерть. Не пытаться сунуть пирожок в карман джинсов. Не вытирать жирные руки и рот рушником. И многое другое. А между прочим, совсем недавно мы покупали вместо салфеток пачку кухонных полотенец и выкидывали их по мере загрязнения. Из одной тарелки ели первое и второе, собирали соус с тарелки корочкой хлеба. Вкусно, и мыть легче…

Я удивлялся странной потребности взрослых мужчин в ущемлении своей свободы. Наверное, так полагается в мире, и папа ощущал себя в неволе, как сытый лев в зоопарке, но я возражал против новых правил. То есть возражал бы, не вторгнись они в нашу жизнь с безудержной силой. В моем тайном списке под заглавием «Что мне не нравится» утвердились четыре основных пункта:

1. Мне не нравится, что папа из-за большей зарплаты перешел обратно на работу с командировками.

2. Мне не нравится, что в папино отсутствие я чаще думаю о маме.

3. Мне не нравится, что папины выходные я делю с «экспериментальными» людьми.

4. Мне не нравится, что они нравятся Мысонку.

Умный кот быстро сообразил, от кого зависит вкусное наполнение его миски. Он постоянно ошивался в кухне у ног Бухгалтерши, посверкивая плутовскими рыжими глазищами и выпрашивая лакомые кусочки. Пекла она, честно признаться, здорово. Дух по дому стоял умопомрачительный, лучше всяких духов. Пироги, пирожки, кулебяки, шарлотки, блинчики не сходили со стола. Папа блаженствовал, кошачья морда лоснилась (в смысле Мысонкина). При этом сама Бухгалтерша ела меньше кота, а Бэмби еще меньше.

Кот, который в плохом настроении кого угодно мог оцарапать или укусить, покорно сносил девчачью тиранию. Бэмби тормошила его, тискала, трепала за щеки – он терпел. Мысонок пал так низко, что позволял ей наряжать себя в кукольные наряды. Перед сном, торопливо потершись для приличия о мои руки, ускользал к Бэмби и усыплял ее колыбельными песнями. А мне петь перестал.