Могила галеонов - Мартин Стивен

Грэшем колебался. Он не думал, что можно будет заручиться ее поддержкой, но уже начал игру.

— Вы мне нужны, — сказал он. — Я отправляюсь в Лиссабон, где буду работать как разведчик в пользу Англии. Я хочу помочь моей стране, Англии, и помешать вторжению испанцев.

Анна изучающе посмотрела на него, как могла бы посмотреть кухарка на рыбу, стремясь убедиться в ее свежести.

— А как я могу помешать испанцам воевать с Англией? — спросила она с нескрываемой иронией.

— Я мог бы использовать вас как прикрытие. Как ваш опекун, я имею право поехать в Лиссабон, чтобы соединить вас с вашим женихом.

— Да, возможно, — просто сказала Анна. — У него — база в Лиссабоне, хотя он и француз. А еще удобнее для вас было бы то, что вы имели бы возможность его долго искать. Он пребывает в путешествиях с июня до декабря.

Грэшем отметил ее слова «да, возможно». Она не выразила согласия, а лишь констатировала факт, что такое путешествие теоретически возможно. Вместе с тем его предложение не шокировало и даже не удивило ее.

— А зачем он путешествует так долго, да еще в зимнее время? — поинтересовался Грэшем.

— Он — глупый купец, — спокойно ответила Анна. — Глупый жирный купец. Он торгует пряностями. В июне он отправляется в Гоа. Там он проводит один-два месяца, продает то, что заказал в прошлом году, договаривается с постоянными покупателями на следующий год. Дальше он путешествует по суше, потому что покупает много шерсти на далеком юге, а там не стригут овец до октября. А еще он покупает ковры в Турции.

Они помолчали немного, потом Грэшем спросил:

— Остались у вас еще родственники в Испании?

— Да. Двоюродные и троюродные. Все имения моего отца распроданы. У одного кузена есть большое имение и много дочерей. Еще одна кузина не захочет иметь со мной дело, особенно если у нее уже есть жених. А в Англии у меня из родни нет почти никого, а кто есть, те давно порвали отношения с моей матерью.

Итак, родни у нее почти не осталось, она одинока. В такой же ситуации оказался некогда и сам Грэшем. Но Грэшем обладал богатством и свободой располагать собой. Анна же, по ее собственным словам, превратилась просто в вещь для передачи другому лицу. И этим лицом являлся некий жирный французский купец.

— Зачем вы хотите остановить войну? — спросила вдруг Анна.

Зачем? Вопрос, заданный спокойным тоном, поразил Грэшема больше всего, что он уже знал об этой ледяной деве. Он ведь рисковал жизнью ради того, о чем она спросила, а потому должен знать ответ. И все же ответ его на сей раз показался ему самому искусственным. Он сказал:

— Потому что… потому что легче всего бывает ничего не делать и найти подходящее объяснение для капитуляции. Проще всего считать себя жертвой обстоятельств. А я хочу, чтобы от меня что-то зависело, я верю, что могу улучшить жизнь. Иначе судьба просто превратит всех нас в трусов, и мы будем ничем не лучше бессловесных скотов. — Грэшем сам удивлялся горячности, с которой он говорил все это. — Моя жизнь должна быть большим, чем просто существование.

— И что дальше? Вы кое-что упустили из вида.

— Что же это? — удивленно спросил Грэшем.

— Вас волнует риск, — сказала она. — Вас ведь могут раскрыть и убить. Только когда вы знаете, что рискуете жизнью, вы понимаете, насколько все это ценно для вас.

— Как вы можете так говорить?! Вы же меня очень мало знаете.

— У меня голова работает так же, как и у вас, — выпалила Анна. — Вы не думали о том, что и женщина не хочет уподобляться тем животным, которых вы так презираете, живущим только для размножения?

— Но… ведь величайшее предназначение женщины, ее высокий долг — иметь детей, — сказал изумленный Грэшем.

— Может быть, и так, — ответила Анна. — Но прежде чем выполнить этот долг, разве не может женщина почувствовать, что она живет настоящей жизнью, борясь с опасностями? — Она отвернулась к окну, а потом без всякого перехода добавила: — Я готова поехать с вами в Лиссабон.

— Несмотря на то что вы испанка, хотя бы по имени? Несмотря на то что в вашей стране вас могут казнить, если нас обнаружат? Несмотря на то что ваше путешествие может закончиться… соединением с вашим жирным французским купцом?

Анна снова повернулась к нему.

— Я не спрашиваю вас, почему вы делаете то, что вы делаете, Генри Грэшем. В свою очередь, прошу вас сделать любезность и не спрашивать, почему я делаю то, что я делаю, — сказала она.

— Как вам угодно, — ответил Грэшем с легким поклоном. Он чувствовал уважение к этой молодой женщине. Похоже, они сработаются с ней. Но кто может точно знать, что… на уме у молодых женщин? Возможно, таинственность и делает их такими привлекательными.

— Любите вы лошадей? — спросил вдруг Грэшем и тут же пожалел о своем вопросе. Он собрался посетить одно из немногих мест, где он чувствовал себя непринужденно. И зачем приглашать туда гостью?

— Да, люблю, — ответила она.

— Тогда пойдемте со мной на конюшню, — сказал Генри. Это прозвучало скорее как требование, а не как просьба. Грэшем подумал: может быть, было бы лучше переспать с ней, Тогда она стала бы похожа на всех остальных женщин. Он готов был в этом убедиться, а по молодости и самоуверенности ему казалось, что и она возражать не будет. Но сделать это — значило бы нарушить слово, данное ее матери.

Конюшня всегда была как бы особым миром для Грэшема. Еще в детстве, когда ему бывало тяжело, он приходил туда и подолгу сидел, устроившись где-нибудь в уголке, получая удовольствие просто от соседства этих животных. Он любил даже характерный острый запах конюшни. Он мог подолгу наблюдать за лошадьми. Для него это был мир, не знавший лжи, мир, где все просто и правильно. Лошади явно занимали свое место в этом мире.

Улыбчивый конюх отворил двери, и они вдвоем вошли в полутемную конюшню. Стойла разделялись широкими проходами, выстланными кирпичом, словно аллеи. Лошади здесь были отличные. Старых кобыл и меринов переводили на ферму под Кембриджем, где они мирно доживали свой век, вместо того чтобы закончить свои дни на лондонской живодерне. Здесь же оставались отборные животные — от тяжеловозов, Способных возить громоздкую карету Томаса Грэшема (если бы это кому-нибудь понадобилось); до чистопородных гунтеров.

— Никогда не видели столько хороших лошадей сразу, — призналась Анна. Грэшем почувствовал ее искреннее восхищение.

— В Кембридже конюшни побольше, — тихо заметил Манион, незаметно присоединившийся к ним. В конюшне люди никогда не говорили громко, не только потому, что боялись испугать лошадей, но и из какого-то бессознательного уважения к их обиталищу.