Борьба за Краков (При короле Локотке) - Юзеф Крашевский

Юрга, заплаканный и огорченный, сам отправился на поиски. В городе уже носились смутные слухи о том, что княжеского слугу захватили и увезли или убили за то, что он был предан своему пану.

В ратуше городские советники, лавники, Фейт ходили встревоженные, потому что к ним то и дело приходили посланные из замка с грозным требованием выдать княжеского слугу, начальника одного из отрядов стражи, пропавшего в городе.

Фейт только пожимал плечами, он не знал ничего.

Квартальные, проходившие в ту ночь по Мясницкой улице, клялись под присягой, что они никого там не встречали и не видали.

Каштелян явился к войту и заявил, что город будет в ответе, если что-нибудь случилось с княжеским слугой. На это войт отвечал гордо и дерзко:

— Город не может быть в ответе за пьяниц и шулеров, которые шляются ночью по городу.

В то время как все это происходило, молодой шляхтич из-под Серадзи, из деревни Бжега на Пилице, по имени Зброжек, из рода Ястшембцов, посланный отцом в Краков для покупки сукна и шелка, сидя у Шелюты и слушая разговоры о Мартике, стал весь внимание.

Зброжек был еще очень юн, у него еще и усы едва намечались, но в нем кипела старая шляхетская горячая кровь. Высокий, как молодой дубок, в плечах крепкий, как зубр, веселый, жизнерадостный, с быстрым, как стрела, взглядом, он был полон любопытства ко всему.

Приехав в первый раз в Краков ради покупки приданого и всяких принадлежностей для свадьбы сестры, он был поражен пышностью городских увеселений и старался ничего не пропустить, чего еще не видал, и везде побывал. Везде, где только слышалась музыка и собирались люди, чтобы повеселиться, можно было найти и его.

В Кракове нетрудно было завести знакомства. Один мещанин пригласил его на званый вечер, другой — на обручение дочери. Повидал он много прекрасных девиц, легкомысленных и кокетливых, как Грета, но немало нашлось и добродетельных. Время шло весело, и он не спешил с возвращением на Пилицу. Если бы отец позвал его, у него уже готов был ответ: конь захромал. Но при всей своей юношеской склонности к развлечениям, это был человек с добрым сердцем. Когда замковые слуги и Юрга стали рассказывать у Шелюты, что пан их пропал по дороге от вдовы к замку, по Мясницкой улице, Зброжек весь превратился в слух.

— Он шел по Мясницкой улице? — спросил он.

— Да, от Арнольдовой вдовы, — отвечали ему.

— Почем я там знаю, какая вдова, — начал Зброжек, — важно, что с Мясницкой улицы. Может быть, я вам что-нибудь и объясню, потому что я вчера поздно вечером верхом на коне находился как раз на углу той улицы, — одна из ваших красоток обещала впустить меня к себе, а потом стала из окон надо мной смеяться, что я ей поверил. Я был зол, как дьявол. Вдруг вижу что-то недоброе творится. Из ворот одного дома, я бы мог даже показать, из которого, выходит человек высокого роста с рыцарской осанкой и идет себе не спеша. Я как сейчас вижу его, хоть было темно. А за ним осторожно крадутся какие-то люди, как будто подстерегавшие его. Я слушаю, что будет. Он идет себе вперед, то остановится, то снова идет, а те за ним ступают неслышно, а он будто не видит и не слышит ничего. Я думал, уж не хотят ли подшутить над ним. Но вдруг они подскочили к нему, и не успел он крикнуть, как они его схватили, заткнули рот, обернули плащом, подняли на руки и понесли. Тут только я сообразил, что это уж не шутка и не забава, и поскакал за ними следом.

Те, как заметили это, начали со страху кружить по улицам, перескакивая через изгороди, а все не выпускают из рук того человека, все несут его. Шли такими закоулками, что мне на коне невозможно было угнаться за ними. Я только видел, что за Околом они добежали до какого-то пустого строения и исчезли из моих глаз. Но я не отставал от них, — прибавил Зброжек. — Заметив, что я упорно слежу за ними, они выбежали из той избы и разбежались в разные стороны. Что стало с тем, кого они несли, я не знаю. Меня брало любопытство, поэтому я долго стучался в ту избу, но она была, как будто нежилая. Никто не отозвался на стук и, по-видимому, там никого нет, потому что я оставался там почти до утра, думая, что разбойники вернутся, но никого так и не дождался.

Все внимательно слушали Зброжека, а когда он кончил, к нему подскочил Юрга, умоляя его всеми святыми указать то строение, о котором он говорил.

Зброжек не был вполне уверен, что узнает его и найдет дорогу, по которой он ехал, но, видя вокруг себя взволнованных, умолявших его людей, он сел на коня и уже заинтересованный сам поехал искать то место, где был ночью.

Вместе с ним поехали еще несколько человек, а к ним присоединились несколько десятков любопытных, искать, по правде говоря, ветра в поле.

Строений, подобных описанному Зброжеком, было множество. Он помнил только, что около того дома стояла старая обломанная верба.

Искали, искали, обшарили всюду за Околом, как вдруг Зброжек крикнул:

— Да вот он! Он самый и есть. И верба тут же!

Юрга и другие бросились к дверям.

Домик стоял на городской земле, в нем квартальные держали сено для коней и разное свое добро; он был построен из крепкого дерева и заперт на засов.

Открыть замок было невозможно, поэтому приходилось ломать двери, хотя это могло повлечь за собой неприятные последствия. Людей было достаточно; без дальних рассуждений все взялись разом и отбили засов.

Внутри было темно. Юрга первый вскочил в избу и стал всюду шарить и все осматривать: вдруг он вскрикнул, заметив на полу у своих ног какого-то огромного зверя, который слабо шевелился. Опомнившись немного, он рассмотрел, что под плащом было что-то живое, завернутое в него с головой. Но не сразу нашелся смельчак, который бы решился подойти ближе, черт его знает, что там могло быть! Наконец один из вошедших с Юргой вынул нож, разрезал сукно, и тогда глазам всех предстал связанный человек. Юрга, узнав по одежде своего пана, бросился на колени подле него.

Да, это был он. Он едва дышал, рот был чем-то заткнут, сам он был весь синий, на лбу вздулись жилы, руки и ноги были связаны бечевками, так что он не мог двигаться.

Раздались крики ужаса и радости, а Зброжек, который один среди всех сохранил присутствие духа, сейчас же взялся за дело, разрезал веревки, освободил рот от затыкавшего его платка и велел принести воды, чтобы привести Мартика в чувство.

Сула не мог вымолвить ни слова; только сильная натура помогла ему перенести эту долгую ночную муку. Но он так ослаб, что даже и освобожденный от связывавших его пут не мог двинуться с места. Зброжек был ему очень полезен, потому что остальные, пришедшие с ним, сейчас же разбежались по городу, чтобы разгласить эту важную новость.

Надо было как можно скорее приняться за спасение несчастного, положить его в постель, напоить и накормить; Зброжек подвел к дверям избы своего коня и при помощи Юрги посадил на него Мартика. Плащ, в котором он был завернут, Юрга взял с собой, как вещественную улику, и так, придерживая ослабевшего воина за руки, они двинулись в путь до первой гостиницы, находившейся поблизости.

Она принадлежала вдове Канчорке, к которой сходилось всегда много народа, потому что у нее были две красивые дочки, которые вместе с ней прислуживали гостям. Дом ее не пользовался хорошей репутацией, потому что обе девицы были настолько же красивы, насколько смелы и ветрены, но хотя и о них, и о матери ходили всевозможные слухи, а мать их, выдававшую себя за вдову, никто из городских старожилов не помнил замужней, к ним ходили люди всевозможных профессий, не исключая и ксендзов. Вдова торговала медом и пивом, но у нее всегда находилось и съестное. По вечерам у нее играли, пели и танцевали, причем нередко случались и драки, гости ссорились между собой из-за ветреных красоток. Эту Канчорку много раз таскали в ратушу по обвинению в том, что у нее происходили разные недозволенные вещи, но многие именитые люди, в том числе и духовные лица, вступались за нее, ручаясь за ее порядочность, и гостиница всегда была открыта для всех.

Веселой хозяйке и ее дочкам не был особенно приятен так сильно пострадавший гость, но зато Зброжек, молодой, энергичный, с туго набитым кошельком, сразу получил их расположение, а тут еще Юрга рассказал о своем пане, что он пользовался в замке большой властью. Пришлось принять и этих гостей.

Каська тотчас побежала разогреть суп для ослабевшего Мартика. Его положили на кровать старой Канчорки, которая сначала сочла это для себя страшной обидой, но когда ей показали деньги, сразу смягчилась.

Дом Канчорки, весь закрытый окружавшим его садом, стоял вдали от дороги, как бы на новопроложенной улице, и имел вид старосветских хором. Он стоял на высоком каменном фундаменте, а сам был деревянный, бревенчатый, со множеством окон и петухом на высокой крыше.

Внутри дома, прямо из сеней, дверь вела в длинную, просторную горницу, как везде в шинках, в ней были камин и кухонный очаг, стояли лавки и столы. За этой большой горницей была другая, меньших размеров — для почетных гостей, а дальше шли отдельные спальни для матери и для дочерей.