Мир без Стругацких - Эдуард Николаевич Веркин

Так было всегда. Есть талант рассказчика, а есть талант слушателя. Яцек слушал так, что талантливым рассказчиком становился любой. Яцек умел разглядеть настоящую мелодию в белом шуме любого, самого неказистого рассказа. Разглядеть, достать, очистить и любоваться.

В детстве, когда ему не хватало слов, Кшиштоф садился за пианино. Пальцы сами бежали по клавишам, Яцек слушал его, а после рассказывал историю, и Кшиштоф изумлялся, до чего точно брат выуживал слова из течения мелодии, точно рыб из реки.

– Мы с Яцеком не виделись уже очень много лет. Он исправно писал мне письма, я отвечал редко и неохотно, но даже в моём телеграфном стиле брат ухитрялся разглядеть всё самое важное. На мою прозорливость он не рассчитывал, потому всё рассказывал подробно и очень охотно. Только поэтому, а вовсе не благодаря моей чуткости или вниманию к увлечениям брата я знаю немало и о Ръэваве, и о белых китах. Видите ли, здесь верят, что всякий, кто родился на острове и прожил достойную жизнь, не умрёт совсем, не станет горсткой пепла в советском крематории или тлеющими костьми в советской земле. Не останется портретом почётного передовика производства на заводской стене или строчками в местной – да пусть и московской – газете. Нет, они верят, что за хорошими людьми приходят белые киты. Кажется, для меня навсегда останется загадкой, был ли мой брат хорошим человеком. Он так и не дописал своё последнее письмо. Вот всё, что мне от него осталось.

Кшиштоф вновь достал из кармана небольшой варган, который Яцек прислал ему пару лет назад. Кажется, Яцек ничего подобного в виду не имел, но Кшиштоф посчитал делом чести освоить ещё и этот язык. Жаль, брат никогда не услышит его игры.

– Вы приехали за телом брата? – тихо спросил девушка, и только теперь Кшиштоф понял, что она очень внимательно слушает их беседу и даже принимает в ней участие – своим молчанием.

– У чукотского народа есть такое ёмкое слово: энан-откынатык. Это значит «везти покойника на санях, сидя верхом на нём». Не думаю, что эти милые люди подразумевают здесь нечто большее – какие-то метафорические глубины. А вот я их вижу. Мне кажется, это про то, как важно отпускать наших мертвецов, а не тащить их грузом вместе с собой. Я приехал сюда, чтобы отпустить своего брата. А тела его не осталось. Наверное, это к счастью. Во-первых, мне не придётся везти его в санях, сидя верхом. Во-вторых, я совершенно не хочу видеть его мёртвым. Люди в смерти меняются слишком сильно. Неудивительно, что именно смерть порождает больше всего мифов.

– У вас тоже два университетских образования? Вы очень складно говорите.

– Что вы. Я всего лишь музыкант. Скромный пианист. И немного попугай. Мой брат говорил складно и складно писал мне письма, а я только повторяю. Кажется, в этом моё предназначение: повторять – чужие мелодии и чужие слова. Но я обещал историю про кита. Здесь я тоже поведу себя как попугай: история не моя.

Вы, конечно, читали «Моби Дика»? Великая книга. Мой брат очень её любил. И, разумеется, у него была теория. Видите ли, у Яцека на любой счёт имелась теория. Когда говорят, что человек всюду ищет закономерности, то это про моего брата.

У чукчей есть такое понятие: тэрыкы, оборотень. Обычно так говорят о человеке, которого забрала тундра. Такой человек дичает и теряет себя.

Вообразите себе человека-кита, который потерял свою человеческую составляющую. Не станет ли он тогда тэрыкы? И если так, не назовут ли его Моби Диком?

– А ваш брат, значит, был Ахавом?

Кшиштоф задумался, опустив подбородок на грудь.

– Пожалуй, нет. Я бы сказал, его противоположностью. Знаете, почему обезумел от горя тот мальчик, убивший белого кита? Дело не в том, что он убил брата. Это понятный человеческий мотив, и люди практикуют подобное ежедневно. Но как родные люди, отдаляясь от нас, теряя материальность и форму, приобретают идеальные черты, так и герои наших легенд со временем становятся богами. Видите ли, людям очень нужны боги. Это, как у вас принято говорить, фундамент их морального компаса. Бог – не обязательно бесплотный бородатый старик на небесах. Не обязательно юноша на кресте. Иногда бог – это человек из плоти и крови, которого ты назначил своим судьёй. А иногда – огромный белый кит. Вот что стало с этим мальчиком. Он убил своего бога.

Кшиштоф помолчал, вертя в руках варган. Пальцами он чувствовал, что инструмент уже ожил, вдохновлённый то ли беседой, то ли бурей за окном.

– А моего брата боги не интересовали. Яцек поверил в белых китов, но хотел встретиться с ними на равных. Как человек с человеком.

– И как это сделать? Как с ними встретиться?

– Кажется, нет иного способа, кроме как просто ждать. По крайней мере, так считал мой брат. К сожалению, он не дождался.

Кшиштоф прекратил сопротивление и позволил варгану взять верх. Когда он зажал его зубами, звук, кажется, родился сам, ещё до того, как пальцы Кшиштофа коснулись язычка.

Увлечённый рождающийся мелодией, он не сразу заметил, что в разговор вступила старуха.

Старуха говорила тихо, и Кшиштоф не разобрал её слов. Уже через мгновение он понял, что, даже если бы разобрал, всё равно не понял бы: старуха говорила на чукотском.

Умилык начал переводить так быстро и так плавно, будто только и ждал, когда старуха вступит в беседу.

– Навэтын говорит, у неё есть история про кита, – сказал он.

Голос старухи звучал так, будто она подхватила мелодию варгана, прожевала её своим беззубым ртом и теперь плела из неё нить повествования. Кшиштоф закрыл глаза и вдруг почувствовал то, что, кажется, чувствовал его брат. Голос укачивал – ещё заметнее оттого, что слов Кшиштоф не понимал. И всё же ему казалось, что он понял эти слова, их суть и дух, их мелодию, нырнул в эту реку, и течение его увлекло – раньше, чем старик-смотритель заговорил, переводя на русский язык слова, сказанные старухой.

Навэтын: легенда о женщине, которую полюбил кит

В селении Нунак жила женщина, у которой не было мужа. Случается, хоть и редко, что такие женщины сами становятся охотницами, и говорят, нет охотниц лучше. Лахтак не любит мужской дух, а женщин подпускает ближе. Всё дело в том, что когда-то лахтачье племя было наравне с человеческим, и люди-лахтаки брали себе человеческих жён. Они и теперь об этом помнят.

Женщина из Нунака охотницей не была, её пекуль был ржав, а кэркэры и камлейки из-под её руки выходили впору медведю-оборотню.

Но женщина знала много странных песен и учила этим песням других. Была специальная песня, чтобы случился снег, и песня, чтобы он прекратился. Песня для тихой