Фигня (сборник) - Александр Житинский

– Как жена президент Перес буду обвинять твой, – донья ткнула пальцем в Максима, – что ты есть вор! Ты украдать миллион у Иван Середа, чемпион мира!

Муравчик мысленно взвесил шансы сторон. У Исидоры они были предпочтительнее.

– А как же… Рио? – спросил он.

Исидора решительно указала пилотам на джип.

– Грузить мешок сейчас! Лететь сегодня вечер, завтра утро… Этот генерал не есть должен быть здесь! – указала она на Максима.

Поняв, что схватка проиграна, Максим поплелся с аэродрома. И ведь говорил себе всегда – не связывайся с проститутками! Один раз нарушил правила – миллион проиграл…

– А я, мэм?.. – заискивающе спросил Муравчик. – Мне назад ходу нет. Перес голову снесет.

– Сторож здесь, – указала она на вертолет.

Глава 21

Низложенный диктатор

Между тем Пересу де Гуэйра сейчас было не до своего временного представителя в деревне, не до груза «фигни», не до самой власти. Ни до чего ему не было дела, кроме себя самого, ибо он был низложен в прямом смысле слова – низложен на дно деревянной повозки, запряженной осликом. Той самой, на которой еще два дня назад везли на кладбище гроб с Вадимом.

Он был спеленут крепкими лианами. Рядом с ним на дне повозки лежал Алексей Заблудский, тоже похожий на шелковичный кокон.

Ослик медленно брел по лесной дороге, брел, не погоняемый никем, на автопилоте. Вот уже сутки беспомощные диктатор и его незадачливый министр были отданы на волю ослику.

Случилось это, когда партизан Бранко, низложив диктатора, решил взять его в заложники. Он правильно рассудил, что вскоре должны вернуться министры, и тогда ему несдобровать. Поэтому он под прицелом довел заложников до леса, там обвязал крепкими лианами, засунул в рот кляпы и погрузил в повозку к вернувшемуся кстати ослику. Усевшись впереди, Бранко направил ослика в глубь леса.

Четкого плана у старого партизана не было. Вряд ли он собирался казнить ревизионистов, скорее хотел спасти собственную жизнь.

В повозку кроме заложников он свалил оставшуюся взрывчатку и оружие.

Перес, поначалу воспринявший этот опереточный путч не совсем всерьез, понял безрадостность своего положения, когда повозка углубилась в сельву километра на три. Уж он-то хорошо знал все опасности амазонских лесов. Перес тревожно замычал, привлекая внимание Бранко.

Тот оглянулся.

Диктатор дал ему понять, что хочет поговорить с ним. Бранко вынул кляп изо рта Переса.

– Куда ты нас везешь, идиот? – спросил Перес.

– Я не желаю разговаривать в подобном тоне, – ответил партизан.

– Пардон. Каковы ваши планы? – спросил диктатор.

– Я сдам вас в полицию.

– Где ты возьмешь полицию, старик? До ближайшей полиции сотни три километров. Ты заблудишься. Сельва непроходима.

– Для настоящих коммунистов нет препятствий, – заявил Бранко.

Перес глухо застонал. Он давно не имел дела с настоящими коммунистами. Разговор увял. Бранко снова засунул кляп Пересу и продолжал править повозкой, напевая несложную партизанскую песенку.

Примерно через час, когда сумерки стали спускаться над сельвой, Перес заворочался снова. Лежавший рядом, как бревно, Заблудский пробудился ото сна и тоже стал извиваться.

– Ну, чего вам? – спросил Бранко.

Он был в душе добрым человеком. Не мог видеть, как другие мучаются.

Перес продолжал взволнованно мычать.

Бранко остановил повозку, спрыгнул с козел, подошел к Пересу и вынул у него кляп изо рта.

– Я вас слушаю.

– Бранко, совсем забыл тебе сказать! – горячо начал Перес. – Мне же врач велел прийти вечером, снять гипс. – Перес подбородком указал на загипсованную ногу. – Я закрутился с тобой, понимаешь…

– Я попытаюсь вам помочь, – вежливо ответил партизан.

Он достал охотничий нож и склонился над загипсованной ногой Переса, намереваясь перерезать лианы. И тут лежавший рядом с Пересом Алексей, изогнувшись, нанес партизану сильнейший удар обеими связанными ногами в грудь.

Бранко отлетел в кусты, а Заблудский заорал ослику:

– Но-о! Трогай!

Испуганный ослик дернул повозку и резво побежал по дороге, увлекая пленников во тьму сельвы.

Бранко Синицын остался лежать в кустах, приходя в сознание.

– Кто тебя просил, кретин? Зачем ты это сделал?! – завопил Перес.

– Пусть не вяжет… в следующий раз! – мстительно выговорил Заблудский.

– Ты не мог подождать, когда он хотя бы ноги мне освободит?! Что мы теперь будем делать?! – лежа орал Перес.

– Не подумал, шеф. Хотел врезать… – оправдывался Алексей. – Может, встретим кого, развяжут…

– Кого мы здесь встретим?..

Попытки поговорить с осликом и направить его назад не увенчались успехом. Ослик упрямо влачил повозку все дальше и дальше от правительственной деревни. Перес догадался, что ослик направляется к народу тем путем, по которому он раз в месяц исправно возил мешки с «фигней». Это несколько успокоило диктатора. Оставалось надеяться, что их по пути не сожрут местные хищники и они не умрут от жажды и голода. Пути до народа было три дня при темпах ослика.

Лежа на спине, Перес смотрел в ночную тьму и размышлял о жизни. Давно у него не было свободной минутки для того, чтобы оглядеться и задуматься. Ему вдруг показалось странным все, что произошло с ним за долгую и тернистую жизнь. Он словно воспарил над повозкой, над ночной сельвой и разглядывал себя сверху – связанного по рукам и ногам диктатора игрушечного государства, дона Переса де Гуэйра, и вспоминал того девятнадцатилетнего студента Ленинградского университета Яшу Чеботаря, который ночами просиживал над «Теорией поля» Ландау и Лифшица, а потом открыл, точнее, предсказал новую элементарную частицу, какой-то мезон, благодаря чему и был исключен. Его тогда распирала гордость, он поместил статью в студенческий сборник, но выяснилось, что эти сведения сугубо секретны, так как имеют отношение к ядерным технологиям. Яша тогда никак не мог понять – как то, что родилось у него в голове, может стать секретным без его, Яшиного ведома и согласия?

Ему объяснили очень доходчиво. А его приятель Сашка Шарымов с филфака, с отделения журналистики, который на спор переплывал Неву в самом широком месте у Петропавловки, читал ему Тютчева: «Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои…» Он сам, между прочим, так и делал – писал стихи, но показывал их только близким друзьям. И стал большим человеком в журналистике, да и нынче, уже в пенсионном возрасте, издавал журнал в Москве, хотя не брезговал и вычиткой корректуры.

Но Яков был честолюбив. Государство хочет владеть мной? Никогда! Скорее я буду владеть государством! Так началась многолетняя борьба Яши сначала с Советской властью, но потом, когда он понял, что корень зла лежит не в ней, – с традиционной русской государственностью. Тут он отчасти следовал идеям князя Петра Кропоткина, но много внес и своего.

Как человек практики, Яша не мог ограничиться учением. Учения у него, собственно, и не было. А практика большая. Тунгусский метеорит подсказал ему одну причину деградации России, другая лежала в традиционной российской коррупции. Яша решил поставить чистый эксперимент – создать русское мини-государство, где власть состояла бы сплошь из воров и проходимцев, а народ – из интеллигентов. Для чего и приглашались сюда и те и другие.

И надо сказать, не было недостатка ни в тех ни в других.

Цель была такова: доказать, что в этом традиционно русском варианте возможно благоденствие государства. При одном условии – власть должна быть отделена от народа.

Поэтому в правительственной деревне процветали традиционные пороки: мздоимство, подсиживание, сколачивание коалиций, мелкое и крупное воровство, причем сам диктатор охотно и не без выгоды во всем этом участвовал. Путчи, заговоры – он особенно любил их раскрывать и подавлять.

А в народе об этом слыхом не слыхивали. Народ обожал президента и априори уважал правительство.

Это сильно напоминало бы сталинский режим, если бы не одно обстоятельство. Народ не служил сырьем для политических игр и репрессий. От его имени ничего не совершалось, к его разуму и воле не апеллировали. Перес сам знал, что ему делать.

Конечно, Перес понимал, что перенести эту модель на огромную Россию невозможно, но хотя бы общие идеи должны работать. Чтобы народ не интересовался политикой, его надо споить. Но не водкой – в этом была ошибка всех российских правителей – а «фигней». Развивая индифферентность к политике, «фигня» не уничтожала, а наоборот, пробуждала духовность.

Но почему же сейчас, плененный, без воды и хлеба, влекомый осликом по ночному тропическому лесу, диктатор испытывал горечь? Разве не удался ему грандиозный план? Разве не взрастил он новый продукт, обещавший перевернуть мир? Все так… Но Перес с горечью думал о том, что его великие цели станут понятны только потомкам, а современникам видны лишь сомнительные методы. «Авантюрист», «преступник», «диктатор» – вот как называют его почти все, кто знает. Никому в голову не придет, что он – спаситель отечества. Никому, кроме его маленького народа численностью семьсот тридцать два человека. Это его золотой запас. Эти люди знают, что Яков – гений и светлая личность. Все остальные, включая Зумика, относятся к нему с подозрением и, честно говоря, считают большим прохиндеем.